Между тем развязка приближалась. «Южный» снова опускался к земле и мы не могли облегчить его. Все было выброшено. Оставались одеяла — но мы замерзнем, если их выбросим! Ящик с «бертлотками» — но с потерей его нам грозила неминуемая голодная смерть! Правда, мы попали в область, обильную зверем: моржи, олени, медведи то и дело попадались целыми стаями и группами. Но у нас нет оружия! Все наши боевые запасы были выброшены, чтобы облегчить аэрокар. При таких условиях не животные послужили бы нам пищей, а мы достались бы на обед медведям, которые уже заметили нас и обнаруживали недвусмысленные поползновения познакомиться с нами поближе. Когда «Южный» медленно скользил над ледяным утесом почти касаясь его поверхности, огромный медведь, быстро взобравшийся на скалу, едва не бросился к нам в гондолу. Я швырнул в него тяжелым компасом — последним инструментом, который мы еще не решались выбросить; аэрокар поднялся метра на два, а изумленный зверь немедленно принялся за исследование незнакомого предмета.

Вдруг Вами окликнул нас:

— Господа, капитан желает вас видеть. Он хочет поговорить с вами обоими.

Мы подползли к куче одеял, под которыми лежал умирающий.

Он с трудом проговорил по-английски:

— Вами говорит, что мы опускаемся. Это гибель для всех. У вас нет балласта… Мое тело заменит его. Со мной покончено; немного раньше, немного позже — неважно… Сбросьте меня вниз; «Южный» поднимется и, может быть, найдет благоприятное воздушное течение… Сбросьте. Я требую этого.

— Никогда! — воскликнул Марсель.

— Невозможно! — подхватил я. — Нет, капитан Мурата, пока вы живы, вы останетесь с нами. Если смерть неизбежна, умрем вместе, но купить спасение ценой…

Я не успел договорить. Мурата улыбнулся и что-то сказал Вами. Японец молча засунул руку за пазуху, вытащил облатку и положил ее в рот капитану. Он вытянулся, дрогнул; желтое лицо его приняло мертвенный оттенок — и спустя секунду перед нами лежал труп. По японскому обычаю, отважный капитан принял яд ввиду неизбежной смерти.

Минут пять мы сидели молча перед бездыханным телом, дрожа от холода с полными слез глазами.

— Господа, помогите мне! — сказал Вами. — Я один не справлюсь с телом.

Я все-таки хотел протестовать, но Марсель перебил меня:

— Пусть же, по крайней мере, жертва нашего товарища не пропадет даром, — сказал он.

Спустя несколько минут тело капитана Мурата полетело за борт, а «Южный», сделав огромный скачек, поднялся высоко над ледяными полями.

Мы были спасены — вернее сказать, наша гибель была отсрочена на несколько часов. Короткий полярный день давно кончился, вокруг нас царил сказочный полумрак северной ночи. Мы лежали, зарывшись под одеялами, в полудремоте, полубреду. Меня преследовала галлюцинация — я видел тело нашего товарища на льдине, пожираемое медведями, дерущимися из-за его останков, при фантастическом освещении полярного сияния. Я видел Вами, Марселя, наконец, себя самого в том же положении. Галлюцинация принимала силу действительности — я слышал ворчание зверей, видел их оскаленные белые зубы, ощущал на своей щеке жаркое дыхание… Я схватывался, приподнимался — наваждение исчезало; но когда я опускал голову, кошмар снова возобновлялся и картины, одна другой нелепее, теснились в возбужденном мозгу.

Кошмар сменялся тяжелым забытьем, которое снова нарушалось галлюцинациями. Порою мы приходили в себя все трое, поднимались, старались осмыслить свое положение. В один из таких промежутков Марсель обратил наше внимание на полярную звезду — она стояла вертикально над нашими головами, Мы были на полюсе! Мои грезы приняли новое направление; проснулся журналист, я видел редакцию «2000 года», товарищей по перу, патрона. Он смотрел на меня с грустной укоризной, покачивал головой и говорил: «Такой материал, такой богатый материал для сенсационных статей — а вы погибаете!» Но из-за его плеча высовывалась морда белого медведя, зверь скалил зубы и, уставившись на меня пламенными глазами, рычал: «Какой тираж?»

Из этого состояния летаргии, нарушаемой тяжелыми кошмарами и галлюцинациями, нас вывели животворные лучи солнца. Мы были так угнетены и пришиблены, что не заметили, как миновала полярная тьма, как зловещая игра северного сияния уступила место отрадному свету дня. Только когда лучезарное светило поднялось уже высоко на небе, я, пригретый под своими одеялами, не понимая, откуда это ощущение тепла, выкарабкался из-под них и в первую минуту с ужасом подумал, что лишился рассудка. Солнце сияло на лазурном небе, обдавая нас волнами света, под нами расстилалось, сверкая и шумя тысячами красок, безбрежное, свободное от льда, море.

— Марсель! Вами! — заорал я, убедившись, наконец, что это не сон, не бред, а подлинная действительность. — Проснитесь! Вставайте! Солнце, день, лето… вставайте же!

Мне пришлось растолкать их: на мгновение у меня похолодело сердце — живы ли они? Но они были живы и, очнувшись от летаргии, одурели от радости так же, как я. Мы кричали «ура», «банзай», и готовы были пуститься в пляс на дне нашей гондолы. В первые минуты мы совсем забыли, что положение наше в, сущности не лучше прежнего, так обрадовали нас тепло и свет.

Марсель хотел было выбросить одеяла, чтобы облегчить шар, летевший довольно низко над морем, но я запротестовал:

— Нет, нет! Как знать? Предположите, что мы попадем в новое течение, которое увлечет нас…

— Обратно на полюс! Ну нет, слуга покорный! Я скорее соглашусь попасть в Сахару…

Однако вскоре мы убедились, что положение наше не слишком отрадное. Шар потихоньку опускался, метра на два в час. Впрочем, мы не унывали…

— Перед нами довольно времени — заметил я. — Не одни же акулы плавают в этом море (одна из этих хищниц показалась на поверхности неподалеку от нас), — ходят здесь и суда. Попадется какое-нибудь навстречу…

Опять потянулись долгие и томительные часы. Наше веселье мало помалу угасло. Солнце начало клониться к закату, наступал вечер, а перед нами по-прежнему расстилалась пустынная, безмолвная гладь.

Вдруг Вами крикнул:

— Судно на юге!

— Где? Где?

Мы кинулись к борту Действительно, вдали виднелось парусное судно.

— На нашем пути, — сказал Марсель. — Лишь бы ветер не переменился. Выкинем сигнал.

Флаги — французский, английский и японский — лежали на дне гондолы. Их мы не выбрасывали, так как ничтожный вес их немного прибавлял тяжести, а остаться без флагов было нежелательно.

Спустя несколько мгновений флаги вились по ветру за бортом «Южного».

Расстояние между нами и судном быстро уменьшалось, Вскоре оно сократилось до полумили.

— Лесоторговец, — заметил Марсель. — Трехмачтовый норвежский бриг. Как он странно движется… Что такое?.. Ах, бедняги, они потерпели аварию! Судно почти разбито. Плывут все-таки… Сейчас мы заговорим с ними.

В самом деле, мы быстро приближались к судну. Но наши крики и сигналы оставались без ответа.

— Неужели они нас не видят? — сказал я. — Этого быть не может…

— Ни души на палубе, — ответил Марсель. — Паруса распущены, а на палубе ни души. Это брошенное судно!

Да, это было судно, потерпевшее аварию и брошенное своим экипажем, пересевшим в шлюпки. Иногда это делается своевременно, иногда преждевременно — и брошенное судно долго блуждает по морям, увлекаемое течениями, становясь иногда в ночное время причиной новых аварий вследствие столкновений. В каком состоянии встретившееся нам судно? Вероятно, в близком к гибели; архаическое парусное судно, бог весть когда построенное, без сомнения, и до аварии представляло из себя почтенную реликвию, годную только на слом.

Но размышлять было некогда.

— Нам нужно спуститься на ту развалину, — сказал Марсель. — Все-таки на ней вернее… В случае крайности хоть плот построим. А «Южный» не продержится до утра; ночью же, если и встретим судно, то рискуем остаться незамеченными.

— Да как нам спуститься? — ответил я. — Мы не можем выпустить газ.

— Нужно, во что бы то ни стало. Через две минуты будет поздно. Сейчас мы пройдем мимо судна.