На другой день после возвращения Че Гевара сообщил гостям, что отряд покидает лагерь и превращается в герилью-невидимку, а они должны разъехаться по своим местам. Таня вернется в столицу, Чино и Бустос – к своим партизанским очагам, а что касается Режи Дебрэ, то Че Гевара хотел попросить его поехать в Европу и передать письма Сартру и Расселу с просьбой начать сбор средств в помощь боливийскому освобождению.
23 марта отряд правительственных войск, продвигавшийся к лагерю, попал в устроенную Че Геварой засаду, и в результате короткого боя шестеро солдат и крестьянин-проводник были убиты, а еще четырнадцать, включая двух офицеров, оказались в партизанском плену.
Бой 23 марта был, по признанию самого Че Гевары, вынужденным и преждевременным. Если бы не серия ошибок, герилья оставалась бы в стадии выживания еще долгое время, накапливая силы и избегая соприкосновения с противником. После боя лагерь пришлось спешно покинуть, и солдаты, в скором времени вновь появившиеся здесь, обнаружили фотографии, батарейки для вспышки, аргентинские и доминиканские боеприпасы, бутылки из-под кока-колы, женские дезодоранты, косметику и женское же нижнее белье, книгу из шахтерской публичной библиотеки, любовное письмо…
Грохот выстрелов и пролитая кровь напугали боливийских бойцов отряда. Те, кто ходил в тренировочный поход, все еще оплакивали бессмысленную гибель Бенхамина и Карлоса и, увидев кубинцев в деле, были потрясены их хладнокровием и боевой выучкой. Многие из боливийцев укрепились в убеждении, что совершили роковую ошибку и что для подобного рода деятельности они не годятся.
Отряд покинул лагерь и отправился в новый поход. В авангарде под командованием Мигеля (капитана кубинской армии) шли одиннадцать бойцов (трое кубинцев и восемь боливийцев), в основной группе, под началом самого Че Гевары, – четверо гостей и восемнадцать бойцов, среди них – семеро боливийцев. Арьергард вел Хоакин – четверо кубинцев, пять полноправных боливийских бойцов и четверо отказчиков, которых побоялись отпустить восвояси (или «подонков», как их окрестил Че Гевара).
Таня в отряде была на особом счету. Как и всякая женщина, она обшивала и обстирывала своих товарищей, насколько это было возможно в условиях похода. Долгие переходы по гористой местности ее изнуряли, но первое время она старалась держаться наравне с мужчинами. На пути к местечку Белья-Виста обнаружилось, что у нее жар и что идти дальше она не в состоянии.
Че приказал Хоакину оставаться вблизи Белья-Висты в течение трех суток и ждать возвращения отряда. В группу Хоакина кроме Тани и еще одного захворавшего команданте Алехандро были включены и четверо отказчиков. В распоряжении Хоакина оставалось только шестеро боеспособных партизан, включая перуанского врача по кличке Негро, попечению которого Че Гевара и вверил свою «мимолетную звезду Волшебного короля».
С тяжелым сердцем Че Гевара уходил в сторону Белья-Висты, оставляя в зарослях маленький отряд Хоакина. Но что делать: главной его целью было как можно скорее вывести из зоны герильи троих иностранных гостей: Дантона, Пеладо и Чино.
Через трое суток Че не вернулся, больше им с Таней не суждено было встретиться.
Удачная для герильи засада 23 марта встревожила генерала Баррьентоса. В драматическом обращении к нации Баррьентос призвал боливийцев «сплотиться в борьбе против местных и иностранных анархистов, получающих оружие и деньги от Кастро». Авиация бомбила район Ньянкауасу, наугад обрабатывала сельву напалмом.
Обеспокоились и соседи Боливии: в Ла-Пас для изучения проблемы континентального очага прибыли военные миссии Аргентины, Бразилии и Парагвая. Аргентинские войска были подведены к боливийской границе. По просьбе Баррьентоса увеличили военную помощь Боливии и Соединенные Штаты. Однако о прямом вовлечении вооруженных сил Соединенных Штатов (на что, главным образом, и рассчитывал Че Гевара, понимавший, что только прямое противоборство с интервентами-янки сделает его герилью континентальной) североамериканцы не желали и слышать: им вполне хватало одного Вьетнама.
День, когда Че Гевара разделил у Белья-Висты свой отряд, и в самом деле стал роковым для герильи: с этого дня началась полоса сплошных неудач и потерь. Неподалеку от Белья-Висты бойцам Че Гевары повстречался странствующий англичанин, который назвался журналистом и попросил у командира интервью. Режи Дебрэ, не скрывавший своего стремления уйти как можно скорее и как можно дальше опасных мест, изъявил желание остаться с англичанином, чтобы под этим международным прикрытием оторваться от отряда. Подумав, Че согласился и распрощался с Дантоном, а заодно и с Пеладо. Однако той же ночью оба гостя герильи были схвачены солдатами. «Мы окружены двумя тысячами солдат, – записал Че в своем дневнике. – Радиус окружения – около ста двадцати километров, и круг, обрабатываемый напалмом, сужается».
Как раз в те дни в Гаване было предано гласности грозное и возвышенное обращение Че Гевары к народам мира. Написанное в конце 1966 года, это обращение содержало призыв «создать два, три… много Вьетнамов» и в глобальной схватке разгромить великого врага человечества – североамериканский империализм. Радио Гаваны передало обращение Че лишь 17 апреля 1967 года. Одновременно в кубинских газетах появились семь фотографий Че Гевары, сделанных уже в боливийском очаге.
Уходя от преследователей по оставленному ему коридору шириною до ста километров, Че Гевара вновь и вновь возвращался в зону Ньянкауасу, бродил от лагеря к лагерю, заглядывал в разоренные солдатами тайники и все надеялся повстречать Хоакина… и Таню. Но словно заклятье тяготело над двумя маленькими отрядами: пока Че Гевара шел по южному берегу Рио-Гранде, Хоакин продвигался по северному и переходил на южный берег только тогда, когда Че Гевары там уже не было.
Даже ярые противники Че признавали: «Как командир герильи в Боливии Че примечательно неагрессивен. Без видимой цели он бродит возле нефтяных полей, главных транспортных артерий, линий связи и ЛЭП, игнорируя возможность разрушать сооружения и уничтожать боливийских солдат, а его обыкновение отпускать живых и невредимых пленных целыми подразделениями не имеет параллели в истории партизанских войн…»
Рыцарское великодушие к неприятелю странным образом сочеталось в действиях Че с тактикой террора по отношению к крестьянам, то есть к тем людям, за лучшую долю которых он прибыл сюда воевать. За сотрудничество (а точнее, за транспортные и прочие услуги) Че платил крестьянам по десять долларов в день: сумма в тех условиях немалая. И все равно очень многие отказывались. Таких отпускать было нельзя, приходилось уводить их с собой в качестве то ли заложников, то ли пленников, с единственной целью – отвести их как можно дальше от родных мест, чтоб им стоило труда добраться до своей деревни. В этом, собственно, и заключался весь террор Че Гевары. «За короткое время собралась у нас целая колонна пленных, не испытывавших ни малейшего страха, пока одна старушка не начала кричать, вместе с детьми, требуя, чтобы ее отпустили, и ни Пачо, ни Помбо не решились задержать ее, когда она пустилась бежать по дороге».
Между тем силы отряда таяли. Ранен Помбо, в мучениях скончался раненный пулей в живот Тумаини. Вышел из строя радиопередатчик: теперь Че Гевара может лишь принимать шифрованные сообщения из Гаваны, сам же обречен молчать. Отряд теряет одного бойца за другим. «Солдаты стали очень наглыми», – коротко записывает Че.
В июле, перехватив на шоссе грузовик, люди Че Гевары прибыли в городок Самаипата, к изумлению местного гарнизона, который, произведя несколько выстрелов, в панике разбежался. Десять солдат во главе с лейтенантом были взяты в плен, у них забрали всю одежду – и отпустили нагишом восвояси.
Вступая в Самаипату, никакой долгосрочной военной цели Че перед собою уже не ставил: сил у него было слишком мало не только для того, чтобы удержать городок, но даже для того, чтобы перерезать шоссейную дорогу. Очень расстроен он был тем, что ни в аптеке, ни в больнице Самаипаты не нашлось адреналина и ингалятора: приступы удушья учащались.