Подойдя ближе, я увидел, что она сидит на полу, прислонясь спиной к одному из больших глиняных светильников, расставленных вдоль коридора. Она встала и подбежала ко мне.

— Мой господин умер? Только не говори, что он умер! — закричала она, подняв исполненное благородства лицо, сплошь залитое слезами, и глядя на меня с бесконечной мольбой, которая глубоко тронула мое сердце.

— Нет, он жив, — ответил я. — Она спасла его. Войди.

Она тяжело вздохнула, вошла в пещеру и опустилась на четвереньки, как повелевает обычай амахаггеров, перед своей грозной владычицей.

— Встань, — приказала Айша ледяным тоном, — и подойди ко мне.

Устане поднялась и покорно подошла к ней с опущенной головой.

Айша заговорила не сразу.

— Кто этот человек? — спросила она, указывая на спящего Лео.

— Мой муж, — тихо ответила Устане.

— Кто выдал тебя за него?

— Я сама его выбрала по обычаям нашей страны, о Хийя!

— Ты поступила, женщина, дурно, избрав иноземца. Он принадлежит к другому народу, и обычаи этой страны на него не распространяются. Послушай: ты, вероятно, согрешила по неведению, поэтому я склонна пощадить тебя. И еще послушай. Возвращайся в свое «семейство» и никогда больше не смей говорить с этим человеком, не смей даже смотреть на него. Он не для тебя. А теперь послушай в третий раз. Если ты нарушишь мое повеление, ты сразу же умрешь. Уходи.

Устане не пошевельнулась.

— Уходи, женщина!

Лицо Устане было все искажено болью.

— Нет, Хийя, я не уйду, — ответила она сдавленным голосом. — Этот человек — мой муж, и я люблю его — люблю и не покину. По какому праву ты приказываешь мне оставить моего мужа?

По телу Айши пробежала легкая дрожь, и я тоже вздрогнул, опасаясь самого худшего.

— Будь милосердна, — сказал я по-латыни. — В ней говорит сама природа.

— Я милосердна, — холодно ответила она на этом же языке. — Не будь я милосердна, она была бы сейчас мертва. — И, обращаясь к Устане, добавила:

— Я говорю тебе: уходи, женщина, уходи, пока я не убила тебя на месте.

— Я не уйду! Он мой — мой! — горестно закричала Устане. — Я взяла его в мужья, и я спасла ему жизнь! Убей же меня, если это в твоей власти! Но я не отдам тебе своего мужа — никогда, никогда!

Айша сделала еле уловимое, стремительное движение и коснулась волос бедной девушки. Я посмотрел на Устане и в ужасе попятился: на ее бронзовых косах остались три белоснежных отпечатка пальцев.

— О силы небесные! — воскликнул я при виде этого устрашающего проявления сверхъестественного могущества, но сама Она лишь слегка рассмеялась.

— И ты думаешь, жалкая дурочка, — сказала она растерянной Устане, — что убить тебя не в моей власти. Погоди, вот зеркальце. — И она показала на круглое зеркальце, которым Лео пользовался при бритье; это зеркало Джоб вместе с другими его вещами положил на дорожную сумку. — Дай его этой женщине, мой Холли: пусть она посмотрит на свои волосы и убедится, в моей ли это власти — убивать.

Я поднес зеркальце к глазам Устане. Она посмотрелась в него, ощупала рукой волосы, еще раз посмотрелась и, всхлипнув, повалилась на пол.

— Ну что, уйдешь ты — или ударить тебя еще раз? — насмешливо спросила Айша. — Я отметила тебя своей печатью и отныне буду узнавать тебя по этой печати, пока твои волосы сплошь не поседеют. И помни: если я еще раз увижу твое лицо, ты умрешь и скоро обратишься в груду костей — таких же белых, как и моя отметина.

Сломленное, охваченное ужасом бедное существо поднялось и с горькими рыданиями выползло из пещеры.

— Чего ты так испугался, мой Холли? — сказала Айша после ее ухода. — Я же объясняла тебе, что не занимаюсь волшебством — никакого волшебства нет. Я только пользуюсь непонятней тебе силой. Я поставила белую печать на ее волосы, чтобы вселить в нее должный страх, иначе мне пришлось бы ее убить… А сейчас я велю слугам перенести Калликрата поближе к моим покоям, чтобы я могла за ним присматривать и приветствовать его, как только он проснется; туда же перейдешь и ты, Холли, и ваш белый слуга. Но предостерегаю тебя: ничего не говори Калликрату об этой женщине и как можно меньше обо мне. Помни это предостережение. — Она отправилась, чтобы дать нужные распоряжения, оставив меня в небывалом смятении. Так сильно было это смятение и так сильны раздирающие меня противоречивые чувства, что мне казалось, будто я схожу с ума. По счастью, у меня было мало времени для размышлений, ибо вскоре явились слуги, чтобы перенести спящего Лео и все наши вещи по ту сторону центральной пещеры: эта суматоха отвлекла меня. Наши новые комнаты находились прямо за тем большим залом, который мы называли «будуаром» Айши — там, среди множества гобеленов, я увидел ее впервые. Где находится ее спальня, я тогда еще не знал, знал только, что она поблизости.

Ночь я провел в комнате Лео, он спал как убитый, ни разу даже не пошевелился. Я нуждался в отдыхе и спал достаточно крепко, но мне все время снились ужасы и чудеса, свидетелем которых я был. С особой неотвязностью меня преследовала та жуткая сцена, когда Айша запечатлела отпечатки пальцев на волосах соперницы, то была какая-то дьявольщина. Помню, как меня ужаснуло ее стремительное змеиное движение и то, что мгновенно поседели волосы Устане; ничто другое, окажись даже последствия куда более тяжелыми для девушки, не могло бы поразить меня так сильно. И по сей день мне часто снится эта картина, я вижу, как несчастная женщина, отмеченная Каиновой печатью, смотрит в последний раз на возлюбленного и уползает прочь от своей грозной царицы.

Виделась мне во сне и огромная пирамида костей. И будто бы все скелеты восстали и тысячами, десятками тысяч выстраиваются в большие и малые отряды и шествуют мимо меня; сквозь их пустые грудные клетки свободно проходят солнечные лучи. Они быстро шагают по равнине к столице имперского Кора; опускаются подъемные мосты, и с громким клацаньем костей передовые отряды вступают в открытые медные ворота. Вперед и вперед — по великолепным улицам, мимо фонтанов, дворцов и храмов, подобных которым еще не видел глаз человеческий. Но никто не приветствует их на площади около рынка, ни одно женское личико не выглядывает в окошко — и только бестелесный голос, возглавляющий эту безмолвную процессию, громко кричит: «Великий Кор пал! Пал! Пал!» Вперед и вперед — через весь город; бесконечными цепями тянутся сверкающие фаланги, продолжающие свой мрачный марш, и в воздухе разносятся отголоски клацанья их костей. Вот они уже прошли через город, всходят на широкую крепостную стену, шагают вдоль этой стены, опоясывающей город, пока не добираются до подъемного моста. На закате они начинают обратный путь, через равнину; в пустых глазницах вспыхивают последние отблески солнца, их кости отбрасывают длинные, все растущие тени, и кажется, будто это ползет гигантский паук. Наконец они входят в пещеру и один за другим бросаются в отверстие в полу, проваливаясь в огромный колодец; в эту самую минуту я, весь дрожа, пробудился и увидел Ее; она, видимо, стояла между мной и Лео и при моем пробуждении, как тень, выскользнула из комнаты.

После этого я снова заснул, на этот раз крепким сном, и проспал до самого утра; проснулся я хорошо отдохнувший и сразу же встал. Наконец наступил час, когда, если верить Айше, Лео должен был проснуться; и тотчас же появилась сама Айша, как всегда в своих покрывалах.

— Вот увидишь, о Холли, — сказала она, — он проснется уже в полной памяти, исцеленный от лихорадки.

Только она это выговорила, как Лео повернулся набок, вытянул руки, позевывая, открыл глаза и, увидев наклоняющуюся над ним женщину, обхватил ее руками и поцеловал, уверенный, что это Устане.

— Здравствуй, Устане, — сказал он по-арабски. — Зачем ты закутала голову покрывалом? У тебя что — зубы болят? — И не дожидаясь ответа, добавил по-английски: — До чего есть хочется, просто зверски… Эй, Джоб, скажи-ка мне, старый обормот, где мы сейчас?

— Я сам хотел бы это знать, мистер Лео, — ответил Джоб, опасливо обходя Айшу; он все еще подозревал, что она — оживший труп, и смотрел на нее с подозрением и ужасом. — Но вам нельзя много говорить, мистер Лео, вы так сильно хворали, у нас просто сердце обрывалось, на вас глядя… Если эта леди, — он посмотрел на Айшу, — изволит пропустить меня, я принесу вас супчику.