Как пожар, вспыхнула в городе паника.

Заметался часовой у пакгауза. Подбежал унтер-офицер, на ходу передернул затвор винтовки, заорал:

— Открывай! Кончать их будем!

Часовой открыл замок, распахнул двери.

— Выходи по одному!

Из темноты пакгауза гремят выстрелы.

Разгромив казармы, бронепоезд двинулся на запад, к линии фронта, а бой в городе продолжался. Партизаны и рабочая дружина Кондрата очищали от колчаковцев улицу за улицей.

Только армия «Трясогузки» бездействовала. Ребята были заперты в подвале жестяной мастерской. Поставив табуретку на откидные доски люка, сестра Николая — Катя, сторожила мальчишек.

Перестрелка приближалась. Где-то рядом застрочил пулемет. Посыпались выбитые пулями стекла.

Катя отбросила ногой табуретку и упала на пол.

— Спускайся сюда! — услышала она горячий шепот Трясогузки.

— Ничего! — ответила Катя. — Сейчас наши заберут их в плен!

Но пулемет колчаковцев продолжал строчить, пока дружное «ура» не заглушило его. Партизаны и рабочие бросились в атаку. Звуки стрельбы стали отдаляться. На пустыре стонали раненые.

Катя выглянула. Недалеко от крыльца лежал партизан. Чуть подальше — еще двое. На доске, перекинутой через лужу, сидел рабочий и зубами затягивал на руке жгут.

Сдернув с окна занавеску, Катя выбежала из мастерской.

Не прошло и минуты, как приподнялась половица. В темной щели блеснули три пары любопытных и немножко испуганных глаз.

— Ушла! — шепнул Трясогузка. — Нажимай!

Общими усилиями доски были сдвинуты в сторону.

Мальчишки на четвереньках добрались до окна. Перестрелка долетала откуда-то из леса. Катя перевязывала партизана, лежавшего у крыльца.

— Тикаем! — предложил Цыган.

— Куда? — удивился Мика.

— В штаб! Там нас никто не найдет!

— От своих прятаться? — спросил Мика. — Город теперь наш. Теперь все по-честному будет!

— А продовольствие? — забеспокоился Цыган.

— Передадим Советской власти!

— Склад передадим! — согласился Трясогузка. — А сами?

— Чего — сами? — не понял Мика.

— Армию что, распустим? — гневно спросил Трясогузка. — Вместо командира нянька у нас будет! Сопельки вытирать! За ручку водить!

Мику эта перспектива не огорчила.

— Зато она драться не будет! — сказал он.

— Эх ты! — уничтожающе произнес Трясогузка и вдруг изменил тон: — А хочешь, я откажусь от командира? Не очень-то мне это нужно! Все будем бойцами! Ни одного леща не отпущу!

— А если отпустишь? — спросил Мика.

— Руби мне руку! Разрешаю! — воскликнул Трясогузка, но, подумав, добавил: — Нет! Руку, пожалуй, не стоит! Рука еще пригодится: Колчак-то жив! Да мы только в одном городе и победили! А знаешь, сколько городов беляки заняли? Говорят, они и в Крыму сидят, жрут твои ананасы и косточки в море выплевывают!..

Когда Катя, перевязав раненых, вернулась в мастерскую, ребят уже не было. На полу мелом сделана надпись: «Ушли добивать Колчака. Продовольствие передаем Советской власти. Склад найдете за рекой, под сгоревшим домом. «Армия «Трясогузки».

Раннее первомайское утро. Где-то громыхают орудия, а в городе мир и тишина. На особняке полковника — наспех сделанная вывеска: «Ревком».

На платформе около вокзала стоит новый начальник станции — бывший обходчик.

С запада подходит бронепоезд. Он весь во вмятинах и пробоинах. Бой был трудный.

Вся команда высыпала на платформу. Из среднего вагона выскочил Платайс. Весело крикнул:

— Быстро заправиться! Воды! Дров! Боеприпасы! А то удерут колчаковцы — не догнать!

Важно подошел бывший обходчик.

— С праздником, товарищ Платайс!

— Спасибо, Алексей Степанович! Поздравляю с новой должностью! — Платайс улыбнулся. — Скажите, товарищ начальник станции, телефон у вас работает?

— А как же? Будьте ласковы! — обходчик указал на дежурку.

Кондрат Васильевич сидел в кабинете полковника и с негодованием перекатывал по столу отточенный еще адъютантом карандаш. Николай тоже сердито смотрел на сестру.

— Проворонила таких ребят!

Кондрат Васильевич отшвырнул карандаш.

— Раненые же! — оправдывалась Катя.

— За раненых спасибо! А люк надо было чем-нибудь завалить, голова садовая!.. Где их теперь найдешь?.. Звать-то хоть узнала как?

— А у них прозвища! Только младшего по имени называли: не то Минька, не то Мишка…

Зазвонил телефон.

— Да! — бросил в трубку Кондрат Васильевич. — Да, ревком! Ну, слушаю!

Говорил Платайс.

— Помните, Кондрат Васильевич, я про беспризорников у вас спрашивал?

— Помню!.. Разберемся малость — и о них побеспокоимся, товарищ Платайс! — ответил Кондрат.

— Это очень хорошо! — подхватил Платайс. — О них надо позаботиться! А я вас очень прошу, Кондрат Васильевич…

Трубка замолчала.

— Проси, проси, не бойся! — крикнул Кондрат Васильевич.

— Сын у меня пропал! — тихо сказал Платайс. — Вам, конечно, некогда… Я понимаю… А все же посмотрите среди беспризорников…

— Звать как?.. Как его звать? — спросил Кондрат Васильевич.

— Мика, — послышалось в трубке.

— Как-как? — переспросил Кондрат Васильевич, скосив на Катю сердитые глаза.

Под вагонами бронепоезда ползут мальчишки. Трясогузка первый забрался на буфер, помог Мике и Цыгану, не расставшемуся с гитарой. Потом командир подставил плечи.

— Залезайте на крышу!

И вот уже все трое лежат рядышком наверху. Трясогузка шепчет:

— Отъедем подальше — постучим! Не выгонят! Возьмут в разведчики!..

Ударил вокзальный колокол. Захлопали бронированные двери.

Команда бронепоезда заняла свои места. Вышел из дежурки Платайс.

Мика вздрогнул и приподнялся. Трясогузка хлопнул его по затылку, прижал к крыше.

— Па-па! — протяжно крикнул Мика.

Платайс остановился, изумленно повертел головой.

Мика крикнул еще раз, но бронепоезд тронулся.

Платайс вскочил в дверь и с тревогой окинул взглядом платформу, привокзальные постройки.

— Показалось! — прошептал он.

Но крик слышал и бывший обходчик. Он не мог понять, откуда раздался голос мальчишки, пока не увидел на крыше заднего вагона трех беспризорников.

— Стой! Держи! Слазьте! — завопил он, сердито размахивая руками.

Платайс заметил старика, который указывал на крышу заднего вагона, и через верхний люк выбрался наверх.

— Папа! — снова крикнул Мика.

— Сынок! Родной!

Белый флюгер

Старый паровозик, окутавшись паром, остановился на тихом полустанке. На высокой подножке вагона появился Степан Денисович Дорохов. За ним — его жена Варвара Тимофеевна. С гиканьем спрыгивают вниз их сыновья: старший — Федька и младший — Карпуха. Торопливо скинув вещи, спускаются на насыпь и родители.

Карпуха допытывается:

— А теперь на чем поедем?

— Понравилось! — усмехнулся отец. — На своих двоих придется. Осталось версты две… Может, чуток больше.

Заметно прихрамывая, отец переносит вещи к обочине. К нему подходят два матроса. Старший — Зуйко, помоложе — Алтуфьев.

— Куда путь держите? — спрашивает Зуйко.

— В Верхнянку… Да запамятовал, в какую сторону.

— В гости, что ли?

— Можно сказать… домой.

Алтуфьев недоверчиво прищурился.

— Давно хромаешь?

Федька встал впереди отца.

— Батя весной из госпиталя приехал…

— Тебя не спрашивают, — обрывает его матрос.

— Чего привязались? — возмущается Варвара.

— Предъявите документы! — требует Зуйко.