В 5 ч 45 мин “Рюрику” были сделаны сигналы “Меньше ход”, а затем “Вступить в строй”. Но уже через 5 мин, не дав “Рюрику” вступить в строй, адмирал начал поворот. Исполняя приказания, “Рюрику” пришлось не только уменьшить скорость, но даже временно застопорить машины. Преждевременно начатый поворот заставил корабли сбавить скорость из-за риска столкновения с “Рюриком”. Все это вместе с уменьшившейся дистанцией до противника привело к резкому увеличению числа попаданий японцев по русскому отряду. Именно в это время “Рюрик” и получил тяжелые повреждения в корме, в результате которых вышел из строя рулевой привод. Сильно пострадал и “Громобой”: от снаряда, разорвавшегося на юте, погибло около 50 матросов.

Руль на “Рюрике” установили в нейтральное положение и начали управляться машинами. Корабль успел совершить поворот на запад вместе с отрядом, но уже вскоре начал отставать и сбиваться с курса, развернувшись носом в сторону противника. На сигнал адмирала “Все ли благополучно?” с “Рюрика” после длительной задержки ответили “Руль не действует”. Это было в 6 ч 28 мин. Отстав от отряда уже на 20-30 кб, он попал под сосредоточенный огонь японской эскадры. В 6 ч 38 мин, отказавшись от почти уже удавшегося прорыва, К.П. Иессен повернул обратно на выручку.

Дальнейший бой свелся к многократным отчаянным попыткам “России” и “Громобоя” отвлечь огонь японцев на себя, дать “Рюрику” возможность исправить повреждение и вместе со своими прорваться во Владивосток. В течение почти двух часов “Россия” и “Громобой”, держась около “Рюрика”, сделали на коротких галсах шесть резких поворотов. Понятно, что такая вынужденная тактика резко снижала эффективность огня русских кораблей. В то же время эскадра Камимуры, стреляя по “Рюрику”, получила возможность на недолетах и перелетах поражать и два других маневрировавших вблизи него русских корабля.Стойкость русских, их огонь, который к концу боя стал даже усиливаться, заставили японского адмирала прекратить бой. В 9 ч 50 мин, дав последний залп, “Идзумо” резко свернул вправо от русских, за ним последовательно легли на обратный курс остальные.

Когда японцы скрылись из виду, на кораблях пробили отбой, дали команде обед. Около часа, застопорив машины, заделывали наиболее опасные (у ватерлинии) пробоины. К вечеру, исполнив печальный обряд отпевания погибших, похоронили их в море (жаркая на редкость погода не позволяла доставить тела на родину). Проверили боевое расписание, пополнили особенно поредевшие боевые посты. К исходу дня 2 августа у о. Рикорда встретили свои шесть миноносцев и, пережидая туман, перешли к бухте Славянка. Лишь к вечеру 3 августа корабли вошли в бухту Золотой Рог. На встречу кораблей вышел весь город. Однако “Рюрика” среди них не оказалось, и о его судьбе ничего не было известно.

“Наступил вечер, а затем и ночь накануне боя. После обычной в военное время тревоги “Приготовиться к отражению минной атаки” команде и офицерам отдано было распоряжение быть в полной боевой готовности… Прислуга спала у орудий, офицеры также примостились на верхней палубе, а кто и на задней площадке… Кругом было тихо, лишь изредка слышался подавленный вздох отдыхавшей у орудий прислуги… Я открыл глаза и увидел, что свет еле начинал брезжить. Вскочив и подобрав свой тюфячок, я спустился с площадки (…сзади нактоуза, где были и вахтенные сигнальщики, зорко следившие по сторонам к горизонту) на палубу, где шло уже усиленное приготовление к бою. Слышались мелкая дробь барабана и труба горниста, бившие боевую тревогу. Палубу скатывали водой. У входа в кают-компанейский люк я встретил мичмана Ивана Ханыкова, который, облокотясь, усиленно протирал глаза. Он командовал восьмидюймовыми орудиями.

– …Что, Иван Львович, будем сражаться?

– Да,- ответил он нехотя,- кажется, будет мордянка^{11}.

Таким, по рассказу участника, было на “Рюрике” раннее утро 1 августа 1904 г. в те последние минуты перед боем, вслед за которыми загремели орудия, превратившие тихие пока еще палубы корабля в поле героизма, подвигов и мучительных человеческих страданий.

С начала боя “Рюрик”, шедший концевым, первым принял на себя огонь преследовавшей отряд японской эскадры. Энергично отвечая из 203-, а затем из 152-мм орудий, крейсер начал быстро прибавлять скорость, но движение отряда задерживала “Россия” – ход пришлось убавить. Это дорого обошлось “Рюрику” залпы японцев легли у борта крейсера, а затем дали накрытие. Первые же взрывы вызвали на корабле опасные пожары и тяжкие – с особенно жестокими и мучительными ранами – потери среди офицеров. Таким был разгоревшийся уже в 5 ч 20 мин от взрыва 203-мм снаряда пожар на баке, грозивший распространиться в глубь носового поданного люка, а из него по шахте в погреб 203-мм боеприпасов. Под руководством подоспевшего из боевой рубки старшего офицера Н.Н. Хлодовского вход в подачный люк удалось отстоять от огня, пожар был потушен. И почти следом же разорвавшийся новый 203-мм снаряд поразил Н.Н. Хлодовского – у него оторвало левую ступню, раздробило ноги. Придя в сознание после перевязки, он продолжал следить за боем и, превозмогая боль, до конца боя ободрял команду и офицеров.

На мучительную смерть обречен был и раненный в первые минуты боя командир плутонга 203- мм орудий мичман И.Л. Ханыков, вся спина которого обратилась в сплошную вскрытую до ребер кровавую рану. Почти одновременно в эти первые минуты сразило наповал и командира носового плутонга 152-мм пушек лейтенанта барона К.Ф. Штакельберга. Исключительно тяжелыми были и раны матросов, беспрерывно поступавших на перевязочный пункт. Мало кто был в состоянии сам прийти на перевязку.

По счастью, медицинская служба крейсера под руководством доктора Н.П. Солухи еще в мирное время не жалела сил на подготовку к самым суровым испытаниям: для доставки раненых по всему кораблю были рассредоточены патентованные носилки четырех самых распространенных на флоте типов, тщательно отработаны маршруты и способы доставки раненых на этих носилках в зависимости от места транспортировки (люк, трап, платформа) и вида раны. Во всеоружии были и операционные средства, развернутые в просторном помещении корабельной бани. В отличие от незащищенной кают-компании, где традиционно перевязывали раненых, баня была прикрыта с бортов угольными ямами, поглотившими во время боя до десятка разрывавшихся в них снарядов. Эта защита спасла немало жизней раненых матросов и офицеров. Столь же спасительной была и бесперебойно поступавшая на главный перевязочный пункт пресная вода -у назначенного для этого опреснителя бессменную вахту нес матрос Бронислав Пиотровский.

На всех боевых постах, обеспечивая безотказное действие оружия, систем, оборудования и механизмов, стойко, мужественно и неутомимо несли боевую вахту все 796 матросов крейсера. Четко действовали комендоры у орудий левого борта “Рюрика”, посылая снаряд за снарядом по врагу. Защищенные лишь орудийными щитами – на верхней палубе да настилом этой палубы в нижерасположенной шестидюймовой батарее, спокойно делали они свое дело среди хаоса смерти и разрушения, приносимого каждым новым взрывом японских снарядов. В средней части на верхней палубе, в наиболее поражаемом месте корабля невозмутимый, с таблицей стрельбы в руках руководил огнем своей 120-мм батареи мичман Г.С. Платонов.

Когда в носовом плутонге 152-мм орудий мичмана К.Г. Шиллинга вдруг заклинило патрон у одного из орудий, комендоры мигом добыли экстрактор, и спокойно разрядив орудие, снова включились в дуэль с концевым японской колонны “Ивате” (под контр-адмиральским флагом), постоянно стрелявшим с начала боя по “Рюрику”. Тут же, под огнем, исправляли комендоры подбитое левое орудие. Вражеские снаряды, разрываясь на верхней палубе, поражали прислугу расположенных на ней 203- и 120- мм орудий.