— Я тогда перестарался, — снова заговорил он. — Дело получило широкую огласку, и вот… я в отставке. Зато Атясов, которого вы полоумным назвали, в стороне остался. В этом проклятом Зареченске и кончилась моя карьера. Казаки никого не щадили…

— Не люблю, когда пахнет кровью, — поморщился Сомов. — Меня начинает поташнивать.

Вихорев не обратил внимания на его слова.

— Служил тогда со мной хорунжий Рубцов…

— Рубцов? — Никита придвинулся ближе.

— Ну да, Рубцов. А ты, любезный, знавал его?

— Нет, я другого Рубцова знал, охотника.

— И этот был охотник… за бабами, — есаул засмеялся старческим дробным смешком. — Из-за бабы и пропал мой хорунжий.

Плетнев поднялся.

— Пойду, на коней взгляну.

Вышел на крыльцо нетвердой походкой. Там, в избе, два человека вино пьют, смеются. Кто звал их? Один его золото нашел, а другой… Что же делать ему, Никите? Гости завтра уезжают. А потом сюда вернутся… Может, хорошо это? Может, так и надо? Пусть люди пользуются его золотом. Да кто пользоваться-то будет? Сомов? Вихорев? Не люди они…

Охотник вернулся в избу. Есаул и горный инженер все еще играли в карты. Обе бутылки валялись под столом пустые, оплывая, догорала свеча.

Темную ночь сменило ненастное утро. Моросил мелкий, как из сита, дождь. Часам к девяти он перестал, в разрывах облаков проглянуло белесое солнце и опять спряталось. С деревьев на мокрую землю, на желтый лист мягко падали капли.

Инженер и есаул после ночной попойки заспались. Первым проснулся Вихорев и бесцеремонно растолкал товарища.

— Проспали, — раздраженно говорил старик инженеру. — День уж на дворе.

— Есть из-за чего волноваться, — сказал Сомов и, зевая, потянулся. — Готовы ли лошади? — обратился он к Плетневу.

— Оседланы.

Горный инженер подошел к столу, за которым уже сидел мрачный есаул. Нашлось немного коньяку, и гости, допив его, принялись завтракать. Однако дурное настроение Вихорева не прошло.

— Хозяин, — повернулся к охотнику Сомов, — не знаешь ли, как покороче проехать в Златогорск?

— Есть ближняя дорога, — стал объяснять Плетнев. — Сначала поедете тропкой к озеру, потом левым берегом до скал на той стороне. Там опять тропа. Белый камень покажет на нее, у самой воды стоит. От него опять налево. Тропа вас к деревне Каменке выведет. Ну, а там до Златогорска рукой подать. А ежели по горам ехать боитесь, можно повернуть на Зареченск. Тогда верст пятьдесят крюк выйдет.

— Зачем в Зареченск, лучше по горам, — буркнул Вихорев.

— Не брюзжите, есаул, — инженер весело блеснул очками. — Хоть мы выезжаем поздно, зато выигрываем в расстоянии и наверстываем время.

Сомов попросил Никиту повторить все приметы пути, достал карту и сверился с ней. После завтрака гости собрали вещи, приторочили тощие вьюки к седлам. Вихорев помог товарищу взобраться на серую лошадку, которая все время вертелась и брыкалась, и сам легко вскочил на вороного коня. Плетнев провожал путников. Сомов дотронулся правой рукой до полей шляпы:

— Счастливо оставаться, хозяин. Жди нас весной.

— Счастливый путь, — ответил Никита, избегая смотреть в глаза всадникам. Те повернули лошадей и скоро скрылись за поворотом тропы.

В амбаре выла Вьюга. Плетнев собрал со стола объедки, отнес собаке. Лайка встретила хозяина радостным визгом, но он грубо прикрикнул на нее и снова запер дверь. Обиженная Вьюга протестующе завизжала. Вернувшись в избу, охотник оделся так, как одевался, когда надолго уходил в тайгу, и пошел по той же дороге, по которой несколько часов назад уехали гости.

…Сомов и Вихорев ехали шагом, берегли силы лошадей. Курили, разговаривали, изредка останавливались, чтобы сверить дорогу с картой и приметами, о которых говорил таежник. Опять пошел дождь, но скоро перестал, оставив после себя водяную пыль, повисшую в неподвижном воздухе. Путники объехали больше половины озера, нашли одинокий белый камень. Отсюда старая узкая тропа круто поднималась в горы. Внизу, скрытое туманом, глухо шумело озеро. Тропа петляла среди скалистых круч. Лошади боязливо ставили ноги на обломки камней, всхрапывали, кося глазами на трещины.

— Черт бы побрал такую дорогу, — ругался ехавший впереди есаул. — Туман все поднимается, чтоб ему провалиться.

— Легче, мон шер, легче. Мы в руках божьих, а он не любит, когда поминают нечистую силу. Не лучше ли остановиться и подождать утра? Через полчаса будет темно.

— Где? — сердито спросил Вихорев. — На этих камнях?

— О, черт! — воскликнул Сомов.

— Не гневайте бога, — ядовито бросил есаул. — Что у вас?

— Упали очки, я ничего не вижу. Здесь того и гляди свалишься и сломаешь себе шею. Остановитесь, надо найти очки.

— В Златогорске купите новые. Эти все равно разбились.

Туман, поднимавшийся с озера, быстро затягивал горы. Снизу слабо доносился плеск невидимой воды.

— Давайте повернем обратно, — предложил инженер. В голосе его звучал страх. — При такой погоде ехать дальше — безумие.

— Не говорите ерунду. Обратный путь не легче. Сами выбрали дорогу и нечего теперь хныкать.

— Дело не в дороге. Если бы мы выехали часа на два-три раньше, то сейчас уже спускались бы в низину.

Есаул спешился, осторожно пошел вперед, ведя на поводу лошадь.

— Вы тоже слезайте, Андрей Антоныч.

— Если я слезу, то снова сесть уже не смогу.

Вихорев ничего не ответил, инженер все-таки слез.

Поднялся ветер. Сначала он дул слабо, но с каждой минутой крепчал, со свистом заметался среди нагромождения скал, подталкивал путников в спины. Лошади ржали, задирая головы, упирались и не хотели идти за людьми. То и дело из-под их копыт скатывались камни и падали в бездонную темноту.

— Николай Александрович, — дрожащим от страха голосом закричал Сомов, — я больше не могу. Давайте подождем утра.

— Что вы там орете?

— Давайте остановимся.

— Подите к дьяволу.

И снова они пошли вперед по самому карнизу скалы, почти ощупью, пробуя ногой каждый выступ, каждое углубление, тянули за собой упиравшихся лошадей. Вдруг жеребец есаула попятился, приседая на задние ноги. Большой камень качнулся и с грохотом упал, увлекая за собой мелкие камни. Тропа поползла, словно живые зашевелились гранитные глыбы, скатываясь и налетая одна на другую. Вороной не удержался, упал, потянув хозяина. Из пропасти долетел крик ужаса и замер в грохоте камней. Серая лошадь инженера испуганно и протяжно заржала, поднялась на дыбы, занеся копыта над головой человека. Сомов отпрянул, изогнувшись, пытался удержаться на краю обрыва, и сорвался. Догоняя хозяина, в темноту пропасти полетела серая лошадь.

…Плетнев шел всю ночь. К утру вышел на восточный берег озера, и когда совсем рассветало, стал вглядываться в землю, будто что-то искал.

— Здесь проехали, — пробормотал охотник увидев отпечатки лошадиных копыт. Мокрая земля хорошо сохранила следы, но потом на камнях они потерялись, лишь кое-где виднелась свежая царапина, оставленная подковой. Узкая тропа, по которой и днем-то было небезопасно ходить, забиралась все выше в горы. Плетнев остановился, лег на камни, подполз к обрыву и заглянул вниз. На дне пропасти виднелись серая и вороная лошади, а около них — две удивительно маленькие человеческие фигурки.

— Господи, прости! — прошептал побледневший охотник.

В Зареченске празднуют рождество. Приисковый поселок весь засыпало снегом. Местами сугробы поднялись до самых крыш. От избы к избе проложены узкие тропки. По этим тропкам с раннего утра бегают ребята — славельщики. В дырявые пимы набивается снег, сквозь худую одежонку пощипывает злой мороз, а ребятишки будто и не замечают того. Им и радостно, и боязно; знают, где и накормят, и сластей дадут, а где — погонят да еще собак натравят. У богатых зареченцев столы трещат от рождественской стряпни, а у бедняков и в праздник на столе чугун картошки, сваренной в мундире. Звенят на морозе голоса славельщиков, разрумянились щеки, ребята на бегу растирают снегом побелевшие носы. Из-за дальних гор поднялось розовое солнце, и засверкала, за-переливалась снежная пыль, зарумянились высокие сугробы. Взинь-взинь, вжик-вжик — скрипит под ногами ребятишек тугой, как крахмал, снег.