— Да! Да!

И Чарити, подняв взгляд, окончательно утонула в его глазах, словно унесенная ветром из этого мира в волшебную страну, где были только они двое.

Руки Берта поймали край ее тенниски, помогая освободиться от ненужной одежды, и она позволила раздеть себя. Онемевшая, ослепшая, оглохшая, охваченная с ног до головы пламенем страсти, она застонала от наслаждения, когда руки Берта стиснули ее тело.

— Ты — само совершенство, понимаешь? Само совершенство! — глухо пробормотал он, и она томно откинула голову в ожидании поцелуя. Он целовал ее щеки, горло, лаская и покусывая. Дыхание его становилось все тяжелее. Обхватив ладонями упругие округлости, он отыскал отвердевшие соски и, не в силах удержаться от искушения, тронул их пальцами. Сердце Чарити заколотилось в бешеном темпе.

Что-то пробормотав, он сорвал с нее лифчик, обнажив безупречную, молочно-белую с голубыми прожилками грудь с пламенеющими ярко-розовыми сосками. Черри охватили жар и слабость, она не могла даже шевельнуться. Берт обнял ее за плечи и прижался лицом к пышной груди.

Все ее тело изнывало от желания, равного которому она не переживала вот уже тысячу лет. Впрочем, та страсть теперь казалась лишь бледной тенью того, что она испытывала сейчас. Тогда Чарити хотела отдать себя и получить в ответ... любовь. Но грубая реальность показала, что она не была ни любимой, ни желанной.

Берт жадно приник губами к розовому бутону. Наслаждение пронзило ее тело, но...

Было уже слишком поздно. От слабости, лишившей ее разума, не осталось и следа, и Черри снова обрела способность мыслить трезво. Берту нужна не она, а ее земля.

Всхлипнув от ужаса и отвращения, она оттолкнула его, и он, удивленно подняв затуманенные глаза, неохотно отпустил ее.

— Это нечестно, — хрипло проговорила она. — Я знаю, для чего ты делаешь это. Ты совсем как Джулиан. Вы все одинаковые. Думаете лишь о том, как бы заполучить мою землю!

Глаза его засверкали. Чарити перепугалась, но не подала виду. Он не должен видеть ее страх.

— Я хочу, чтобы ты ушел! Прямо сейчас!..

— В таком виде? — спросил он угрюмо, и она сообразила, что на нем нет ничего, кроме полотенца.

Взгляд ее, метнувшись, как испуганная птица, замер на кудрявой дорожке на его животе.

— Чарити, — сказал он тихо, — позволь мне...

— Нет! — резко вскрикнула она, опасаясь, что снова уступит ему. — Ты напрасно тратишь время. Я не так глупа, как может показаться. Однажды я попалась на такую уловку, но больше этому не бывать.

Наступило молчание. Потом Берт тихо сказал:

— Да, наверное, ты права. Твой муж поступил с тобой плохо, Чарити, и этого никто не будет отрицать. Узнав о том, что произошло между вами, я восхитился твоей храбростью. Но теперь мне стало ясно, что я ошибался. Ты — трусиха, которая прячется за ожесточением и обидой, лелея самые черные свои воспоминания. И все это для того, чтобы держаться на пушечный выстрел от окружающего мира... Да, твой муж действительно обманул тебя, причинил тебе зло. Мне жаль, что так произошло, очень жаль, но... я ведь не он, Чарити! Я — другой человек, с другим взглядом на мир.

— Но с тем же самым взглядом на женщин, — выпалила в ответ Черри. — Ты хочешь от меня того же, что и он, и даже действуешь точно так же.

Берт взглянул на нее с такой странной смесью жалости и презрения в глазах, что она чуть не забилась в истерике.

Не говоря ни слова, он прошел мимо нее в спальню, и через некоторое время появился уже в брюках. Все это время она так и стояла на месте, глядя в пустоту.

— Что ж, при таком положении дел мое присутствие здесь, кажется, совершенно неуместно, не так ли? — спросил он тихо.

Чарити должна была бы радоваться, что раскусила его. Но сердце сжалось от внезапной боли и ощущения потери, и она поспешно отвернулась, чтобы он не мог заглянуть ей в глаза.

Берт, сторонясь, прошел мимо нее. Казалось, он испытывает брезгливость, боится даже прикоснуться к ней. И тут Черри спохватилась, что, какими бы ни были его мотивы, она должна поблагодарить его за помощь, но слова признательности застряли в горле и умерли, так и не прозвучав.

Она стояла, не двигаясь, пока не услышала, как хлопнула входная дверь. Так и не приняв душа, мокрая и озябшая, стуча зубами от холода и смертельной обиды на себя и весь мир вокруг, Чарити прошла в гостиную, подбросила дров в огонь и примостилась на коврике возле камина.

Цокая коготками по полу, в гостиную вбежал Лестер и, обнаружив, что его хозяйка неподвижно съежилась на полу, жалобно заскулил, слизывая слезы с ее щек.

Чарити спрятала лицо в его теплой пушистой шерсти, но ей отчаянно хотелось иного тепла. Ей нужен был Берт, и понимание этого разрушало ее с таким трудом созданный мирок. Как это могло произойти? Почему она позволила случиться такому?

Когда-то, давным-давно, Джулиан пробудил в ней желание, и она радостно и безрассудно устремилась навстречу браку. Каким счастьем ей казалось быть рядом с ним. Джулиан хранил ее невинность до самой свадьбы, и его способность сдерживать свое влечение трогала Чарити.

Как можно было быть такой наивной и доверчивой! Зато теперь она твердо усвоила, чего стоят разговоры мужчин о любви, и поклялась, что никогда больше не попадет в эту ловушку. Лучше вообще не знать страсти, чем потом жестоко страдать.

Впрочем, разумом Черри понимала, что не все мужчины одинаковы. Многие из ее подруг нашли счастье в браке, а значит, причина катастрофы, скорее всего, таилась в ней самой. Возможно, дело было в том, что она не могла вызвать в мужчине любовь и притягивала к себе только холодных циников и расчетливых дельцов, людей, стремившихся использовать ее в собственных корыстных целях.

Вот уже пять, да что там — почти шесть лет, руководствуясь этими правилами, она жила в покое и безопасности. И вот Берт Сондерс, вторгшись в ее жизнь, хладнокровно и целенаправленно вскружил ей голову, действуя так же жестоко, как когда-то Джулиан...

Сгустились сумерки. Лестер, проголодавшийся и встревоженный состоянием хозяйки, жалобно поскуливал, ластясь к ней.

Загремел гром, прокатившись по вершинам холмов. «Представь, что это всего лишь гигантский футбольный мяч скачет от одной вершины к другой!» — так успокаивал ее в детстве отец.

Чарити вздрогнула от холода. Лишившись гордости и самоуважения, она ощутила себя как никогда одинокой. Ей хотелось закрыть глаза и уснуть прямо здесь, у огня, но Лестер продолжал теребить ее, да и дрова в камине прогорели. Надо было приниматься за дела. В конце концов, она — взрослая женщина, а не ребенок, а значит, найдет в себе силы вернуться к привычной жизни.

Проверив, прочно ли заперта дверь конюшни, она устало побрела обратно в дом.

Все эти годы ей помогала забыть о боли работа, но сейчас так хотелось спать...

Надо бы что-нибудь съесть, подумала Черри, но у нее совершенно не было ни аппетита, ни, тем более, сил готовить ужин.

Она накормила Лестера и выпустила его погулять. Мокрый и грязный, пес вскоре прибежал назад. Вытерев ему лапы, она выключила на кухне свет и поднялась в спальню.

Берт, спору нет, помог ей, но выставил за это такой счет, по которому она никогда не смогла бы заплатить.

И вдруг Чарити словно прозрела. Итак, она влюбилась! Сердце ее отчаянно заколотилось. Как это произошло? По логике вещей, такого не должно было случиться, но с каких пор чувства живут в ладах с логикой? Черри с ужасом вспомнила, что если бы не мгновенное отрезвление, она совершенно добровольно, более того — с величайшим наслаждением отдалась бы Берту.

А он воспользовался бы ее любовью для того, чтобы получить то, что хотел. Так же, как когда-то поступил муж.

Влюбленность в Джулиана была не более чем подростковым увлечением, обостренным смертью отца и потребностью иметь в этом мире хоть кого-то, к кому можно было прижаться щекой. Первая же ночь после свадьбы разрушила эту иллюзию: Джулиан грубо овладел Чарити, цинично давая понять, что хотел всего лишь завлечь ее в ловушку. Осознание того, что у него не было к ней ни любви, ни желания, убило все ее чувства к мужу.