Мягко опустив Чарити на постель, Берт целовал ее сомкнутые веки, линию подбородка, изгиб шеи, а затем, как к заветному источнику, снова припал к губам.

Чарити слышала, как гулко бьется его сердце. Ей нестерпимо захотелось, чтобы он ласкал ее обнаженную кожу, сжимая ладонями груди, прижимался к ней всем своим сильным, горячим телом... И если раньше она страшилась даже мысли о близости, то сейчас всеми силами души стремилась слиться с ним воедино. Разделявшая их преграда из ткани безумно раздражала ее, но Берт явно не торопился, заставляя ее стонать и метаться от наслаждения...

Открыв глаза, она прочла в его взгляде желание и... нерешительность. Казалось, он боялся раздеть ее.

В Чарити проснулось столько времени дремавшее женское начало, и когда Берт, словно боясь потерять, снова поцеловал ее, она поймала его руки и силой прижала их к своей груди.

Глаза его странно блеснули. Она поняла, что он безумно хочет ее, но боится напугать и обидеть. Он в отчаянии пробормотал ее имя, и она закрыла ему рот поцелуем. К глазам подступали слезы, тело дрожало, как вулкан перед извержением. Если он сейчас отвергнет ее, грош цена его нежности и заботливости. Это будет означать, что Джулиан был прав. Она никому не нужна. Никто и никогда не увидит и не оценит в ней женщину.

Все это невольно отразилось в умоляющем взгляде Черри. Когда ее тело выгнулось, открываясь ему, Берт, позабыв обо всем на свете, разодрал ворот ночной рубашки и впился губами в ложбинку между ее грудей.

Лихорадочно дрожа, Чарити сбросила рубашку. Она сидела на кровати, облитая лунным светом, впервые в жизни не стыдясь своего тела, подсознательно чувствуя, что каждая линия и каждый изгиб ее бедер, талии, плеч, шеи, груди околдовывают его. Она ощущала себя древней языческой богиней любви.

Быстро развязав пояс, Берт сбросил халат, и она загляделась на его великолепное бронзовое тело. Вдохнув волнующий аромат мужчины, Черри, стоя на коленях, осыпала поцелуями его гладкую кожу, наслаждаясь ее чуть солоноватым вкусом, губами чувствуя биение его пульса.

Она вдруг, как по волшебству, освободилась от прошлого и ощутила себя повелительницей своего собственного тела — и тела Берта. Губы ее быстро спустились по широкой груди к подтянутому, твердому животу, и он вздрогнул, поймав ее за плечи.

— Нет, Чарити, — хрипло прошептал он. — Не сейчас... Не так быстро!..

И увидев, как она сжалась, он нежно погладил ее щеки.

— Черт возьми, ну, почему ты каждое мое слово истолковываешь превратно?

Она продолжала с испугом и болью смотреть на него, а он по-прежнему целовал ее губы, словно вымаливая прощение.

Итак, он не хочет ее! Он приласкал ее из жалости, притворяясь, и она снова унизила себя, открыв всю глубину собственных чувств. Вздрогнув, Черри устремила застывший взгляд куда-то в пустоту, и тело ее стало холодным и неподвижным, как у мраморной статуи.

— Чарити, пойми...

Она перевела на него взгляд и устало сказала:

— Ты не должен был делать этого. Я все понимаю... — И, как маленький ребенок, отвечающий зазубренный урок, механическим тоном закончила: — Извини, если я смутила тебя. Просто сегодня было слишком много потрясений. Ты можешь уйти. Со мной все будет в порядке.

— Чарити...

Это было выше ее сил. Если он сию же минуту не уйдет, она сломается окончательно...

— Пожалуйста, — стуча зубами, словно от озноба, пробормотала она, отводя глаза.

И словно поняв, что она на грани истерики, он взял халат и тихо сказал:

— Извини...

Черри не открывала глаз, пока Берт не ушел из комнаты.

Скорее всего, он, вопреки моей просьбе, не оставит меня одну в доме, расстроилась она. Я не смогу даже выплакаться.

Она любила его, и на какое-то волшебное, сладостное мгновение поверила, что и он желает ее, но это была всего лишь жалость, сострадание, милостыня. Не сумев сразу распознать это, она заставила их обоих почувствовать неловкость. Им больше не нужно встречаться. Ей — потому что она не была уверена, что при виде любимого не выдаст снова своих чувств. Берту... После случившегося ему вряд ли захочется быть рядом с ней. Без сомнения, при случае он мог бы, щадя ее чувства, придумать какое-нибудь правдоподобное объяснение тому, что не ответил на ее порыв. Собственно, он уже пытался представить дело так, будто она все поняла неправильно, но... поздно. Слишком поздно. Эти хриплые слова о том, что не надо спешить, слишком о многом говорили ей.

Чарити сидела, неподвижно глядя в пространство. Что же в ней такого, что ведет ее от катастрофы к катастрофе, превращая личную жизнь в ад.

Берт совершенно не походил на Джулиана — жадного, эгоистичного, черствого. Их объединяло только одно: и тот, и другой не любили ее.

Когда боль в душе немного улеглась, она окончательно утвердилась в мысли, что им с Бертом впредь лучше не видеться. Он не должен узнать о ее чувствах. Все кончено.

Тело все еще ныло от страсти, разбуженной Бертом. Закрыв глаза, Черри вспоминала жар его плоти, аромат кожи, твердость мускулов, возбуждающую тяжесть его тела. Но... она не должна думать об этом. Нужно вычеркнуть все это из памяти и вернуться к реальности.

В конце концов, у нее есть дом, дело, друзья, и пока в ее жизнь не прокрался Берт, она наслаждалась с трудом обретенным душевным равновесием. Теперь от этого не осталось и следа, потому что она почувствовала разницу между своей нынешней жизнью и той, где мог бы присутствовать он. И все равно ей так или иначе следовало посмотреть в лицо реальности, какой бы беспощадной она ни была.

Впервые с тех пор, как Чарити начала собственное дело, она не могла работать. И дело было не только в физической усталости, хотя она и дошла до той точки изнеможения, когда хочется бросить все и, сжимая в руке чашечку кофе, сидеть на одном месте и бессмысленно смотреть куда-то вдаль. Просто труд перестал приносить ей радость. Впрочем, как и все остальное, уныло подумала она, склонившись, чтобы почесать ухо Лестеру, который беспокойно заглядывал в глаза странно неподвижной хозяйке.

Утром она помогла раненой собаке спуститься на кухню, и теперь сидела за столом, глядя в окно. В доме было тепло, но от вида серо-свинцового неба по спине пробегали легкие мурашки.

Лестер первым услышал звук подъезжающей машины и сперва насторожился, а потом радостно завизжал. Чарити растерянно оглядела себя, но, прежде чем она успела сделать хотя бы шаг в направлении лестницы, чтобы подняться наверх и накинуть что-нибудь поверх ночной рубашки, у задних дверей появился Берт.

Черри рассердилась на себя. Вместо того чтобы сразу заняться своей внешностью, она все утро бродила по дому босиком, с растрепанными волосами, толком не умытая, не говоря уже о косметике или о том, чтобы хоть как-то припудрить лицо и скрыть от его взора следы вчерашних поцелуев.

Чувствуя, как заколотилось сердце и сладко заныло тело, она открыла ему дверь. Самое главное — держать дистанцию, напомнила она себе. Иначе я пропала!

Что поразило ее сразу — это официальный вид Берта. Вместо потертых джинсов и ношеной-переношенной тенниски на нем были ослепительно белая, безупречно выглаженная рубашка и серебристо-серый деловой костюм из шелковистого сукна. Он подошел к корзине, чтобы погладить Лестера, и на солнце блеснули золотые запонки.

— Не надо! — резко остановила его Чарити.

Берт, словно налетев на стену, резко остановился и хмуро посмотрел в ее сторону. Потом он выпрямился во весь рост, заполнив собой половину кухни, и Черри стало как-то неуютно.

— Я ему ничего не сделаю, — сказал он угрюмо. — Мне казалось, что вчера мы все выяснили.

Сообразив, что он ее не так понял, Чарити хрипло сказала:

— Дело не в том, что...

Берт нахмурился еще больше и, не дав ей договорить, резко бросил:

— Вежливая ложь, Чарити! Слава богу, я начал немного разбираться в тебе. Ты приходишь в ужас, как только я прикасаюсь к твоему псу. Боишься, как бы я не покалечил его у тебя на глазах? — спросил он презрительно.