— Ну, кажется, нам время, — проговорил летчик, вглянув на часы. — Полина Варфоломеевна, Михаил Казимирович, благодарим вас за добрый прием.

Поклонившись и приложив руки к груди, хозяин ответил:

— Наша вам взаимная благодарность, Петр Алексеевич. Всегда рады! Милости просим запросто к нам.

Макаров согласился с предложением Боброва пройтись, подышать немного морозным воздухом. Очутившись на улице, он спросил:

— Ну, что, Петя?

— Одно могу сказать, — с воодушевлением ответил Бобров. — С каждым часом я люблю ее все больше и больше! Больше, к сожалению, ничего…

— Ну, ну, капитан, не падай духом! — рассмеялся Макаров, хлопнув изо всех сил по плечу летчика. — Я уже вижу тебя, черта, мужем Людмилы и… завидую.

Проснувшись утром, Люда сбросила одеяло и вскочила с теплой постели. Шлепая тапочками по холодному полу, подбежала к столу, включила репродуктор. Она регулярно занималась утренней гимнастикой. После физкультурных упражнений принялась за туалет. Распустив косы на плечи, стала расчесывать густые волосы, то и дело встряхивая головой, отбрасывая их на спину. Все в ней было красиво — дышащее здоровьем гибкое тело, полная грудь, крепкие руки. Плотно сжатые губы придавали ее лицу немного рассерженное выражение, но большие серые глаза, с лукавинкой выглядывавшие из-под длинных ресниц, смягчали это выражение. Усаживая ее завтракать, Полина Варфоломеевна спросила обеспокоенно:

— Ты на ноги что оденешь, дочка? Не лучше ли сапоги?.. На дворе мороза нет, может потеплеть.

— Я боты надену.

— А зонтик принести? Не дай бог — дождь.

— Да ну, мама, допотопный он!

— Сделан то после потопа. Возьми на всякий случай, — настаивала Полина Варфоломеевна.

Люда не любила, чтобы ее упрашивали, согласилась. Помолчав некоторое время, Полина Варфоломеевна поинтересовалась:

— Что там у вас с Василием Васильевичем? Будто с работы увольнять его намереваются? И за что бы такое?..

— Да кто эту чепуху разносит по свету? Власов двадцать лет работает конструктором. За что его увольнять?

— Пожалуй, что так, — проговорила мать, ничуть не обидевшись на резкий тон дочери. — Зонтик принесу, подожди минутку.

Когда Люда уже выходила, мать будто невзначай спросила:

— С Петей знакомство то у тебя давно ли?

— А что такое?..

— Он характером как же?

— Не знаю, есть ли у него характер, — усмехнулась Люда.

— У тебя то есть. А ему и ни к чему бы такой, как у тебя.

— Как это?! — удивилась Люда. — Без характера человеку?

— И даже обыкновенно. Характерный человек другому такому же характерному нипочем не уступит. И не жизнь тогда пойдет, а сплошное нравоучение. Каждый будет стараться осилить другого. Значит, вечные нелады в семейной жизни.

Пытливо взглянув на мать, Люда подумала: «По своей жизни сделала вывод». Вспомнила когда-то случайно подслушанную жалобу матери на отца: «Неспокойный человек. Коротаем время, а не живем. Душой еврей не обогрел он меня. И в сердце не приютил. Мы не в меру характерные оба».

— Надо, чтобы он из твоей воли не выходил, — невозмутимо продолжала Полина Варфоломеевна. — Сама то ты ершистая. Ну, значит, муж должен быть податливым человеком. И полюбит он тебя за твою силу воли, а ты его — за уступчивость да обходительность. Не коса же на камень, как у нас с твоим отцом…

— Мама, но ведь я завтра еще не выхожу замуж, — удивилась Люда настойчивости матери.

— Не завтра, так послезавтра. Сколько тебе в девках сидеть?

На улице погода стояла сырая, чувствовалось приближение весны. Размашисто шагая к трамваю, Люда ощущала, как постепенно мысли ее яснели, как дышалось легче и свободнее, чем дома.

В конструкторской она встретилась с уборщицей — женщиной пожилой, но здоровой и бодрой, с изъеденным оспой лицом, с большими бесцветными глазами. _

— Сегодня я первая, тетя Поля? — спросила Люда.

— Как бы не так! Сам то давно уже здесь. Вон заперся, и не пойму, как убрать у него в кабинете.

— Федор Иванович здесь?

— Колдует уже! И в дверь не постучи к нему. Раньше как-то случилось, так же вот, поутру было, зашла я в кабинет, а он сам с собой в разговор вступил. Я даже испугалась, что бы такое с человеком. А он о небе, о фюзеляже, потом про встречный ветер… И спорит сам с собой, будто с другим. Много ли надо человеку, чтобы рехнуться? Я назад, назад, да к Семену Петровичу, дескать так-то и так, чисто все про Федора Ивановича и рассказала. «А вы чаем его напоили? — директор то меня спрашивает, а сам посмеивается: — Вот этого, говорит, не забывайте, Пелагея Дмитриевна»…

— Значит, засел? — невольно вздохнув, переспросила Люда.

— Надолго теперь!

— Да, пожалуй…

Люда знала Макарова — не выйдет, пока не добьется задуманного.

Заглядевшись на модель самолета, она не заметила, как в зал вошел Бобров и остановился на небольшом расстояние у нее за спиной."Неужели ей тоже нелегко согласиться с Федором? — подумал Бобров. — Конечно, вложено много труда, затрачено много энергии, дорогого времени…»

Бобров негромко кашлянул. Люда быстро оглянулась.

— А-а, Петя!.. Ты что хотел?

— Зашел повидать Власова, — с улыбкой объяснил летчик. — А встретил тебя. Здравствуй, хорошая! Поза у тебя, знаешь, была такая, будто ты молилась на творение ума человеческого.

— Что тут молиться!.. — с досадой сказала Люда и безнадежно махнула рукой.

Бобров подошел к ней вплотную, спросил, заглядывая в глаза:

— А ты как на все это смотришь, скажи честно. Какое твое мнение?

— Мое мнение?.. — в раздумье проговорила Люда, склонив голову. — Я всегда прежде изумлялась энтузиазму Власова. Училась у него. И было чему! Потом вдруг Макарова назначили ведущим! Я боялась, что Власов обидится. Но первое время мирно тут было у нас, в согласии работали…

— А потом?

— Потом Федор Иванович, как ведущий, стал вносить новое, отрицая многое из того, перед чем прежде мы преклонялись. Мне казалось, что Василий Васильевич прислушивается к его мнению. И вдруг — заспорили. Они хорошие оба… но порой мне кажется, что Макаров нарочито отрицает то, во что Власов верит… Бобров улыбнулся.

— Поспорить полезно.

— В их споре, — по-прежнему тихо продолжала Люда, — особенно в начале возникновения разногласий, мне почудилось что-то нехорошее. Понимаешь, Петя, мне показалось, что Федор Иванович начинает одерживать верх над Василием Васильевичем… Ты не подумай, что я на стороне Власова. Нет!.. Мне очень нравится смелость Макарова. Только на сердце неспокойно. Оба сердитые, злые! Так никогда у них не было раньше. Макаров совсем подавляет авторитет Власова. А он все-таки очень опытный конструктор. Раньше я всегда беспокоилась, как бы их споры не дошли до ссоры. Теперь, к сожалению, это случилось. Боюсь, откровенно скажу, боюсь я этого… Может быть, потому боюсь, что не знаю, кто из них больше Прав. Вот если бы они опять взялись вместе… Но это, кажется, уже невозможно. Оба упрямые!..

— Это и плохо и хорошо, — в раздумье сказал Бобров. — В нашем деле нельзя без упрямства.

— К чему же приведет упрямство в данном случае?

— Трудно сказать, Людочка, к чему это приведет обоих. Хочется только, чтобы их конфликт не вышел за пределы творческого, полезного спора. Впрочем, я думаю, что Василий Васильевич из-за мелкой боязни за личный авторитет не дойдет до лжи на Федора.

— А ты не думаешь, что они помирятся?

— Я в этом уверен! У нас в коллективе есть кому мирить горячих.

— Как хочется, чтобы они помирились, — тихо молвила Люда. — А теперь слушай, что я скажу. И не спорь, пожалуйста. Уходи отсюда сию же минуту и в рабочее время не появляйся рядом со мной, слышишь?

— Но, Люда! — запротестовал Бобров, пытаясь взять ее за руку.

Люда отступила на шаг. Сдвинув брови, сказала строго:

— Петя, ты, оказывается, плохо знаешь меня. Не пикируй, здесь запретная зона…

— Вот это да! — сказал Макаров, остановившись неподалеку; на его лице была хорошая улыбка. — Что, Петя, не пускают в запретную зону?