Какой именно повод собрал сегодня фрейгольдцев — Салеху, разумеется, было неведомо. То ли праздник урожая, то ли свадьба иль юбилей кого-то из местных богатеев. А может в этот день век или больше тому назад на ближайшем поле случилась великая битва. Навсегда вписавшая городок в летописи Мирха.

Салех не знал… да и не интересовался этим вопросом. Восприняв праздник на площади лишь как благоприятное для себя обстоятельство. Первая добыча на новом месте далась ему легко и привычно. А прежний ее владелец, сам напоминавший огромный кошель на коротких ножках, даже не заметил ничего подозрительного. Все так же стоял, со всех сторон окруженный толпой, буквально втиснутый в нее. И бестолково глазел на пляшущих посреди площади девушек.

В то время как вор уже незаметно покинул празднество, ловко лавируя между горожанами. И тихо радуясь, что вроде совсем не потерял сноровки. Впрочем, радость Салеха оказалась преждевременной: уже на первой сотне шагов он заметил человека, неотступно следующего за ним. Точней, мальчишку лет десяти и нарядно одетого.

«О! Да ты возомнил себя маленьким героем? — внутренне усмехаясь, подумал Салех, — увидел, как плохой дядя стащил кошель и решил за этим дядей проследить… Чтоб потом рассказать страже, да прославиться перед друзьями. Или даже на всю улицу. И конечно же, соседская девочка тебя теперь обязательно поцелует!..»

Как бы то ни было, а жертвовать собой во имя детского тщеславия вор не собирался. И потому попробовал оторваться от маленького преследователя. Сойдя с широкой улицы и нырнув в какую-то подворотню, Салех некоторое время плутал по извилистым переулкам. Терпя все прелести подобных прогулок, включая столкновения с бельевыми веревками, спотыкания о тела пьяных забулдыг, уснувших по дороге домой, и нечаянные попадания ногой в лужу помоев.

Наконец, вновь выйдя на мостовую, Салех остановился у хлебной лавки, дабы осмотреться и перевести дух. И чуть не взвыл от досады: назойливый мальчуган и не думал отставать. Все так же шел следом, держась на небольшом расстоянии. Вдобавок, теперь он был не один: компанию начинающему герою успела составить какая-то девица. Тонкая, рыжеволосая и востроносая, она походила на лису.

Итак, запутать преследователей не удалось. И как подумалось Салеху, в слежке за ближними своими эти двое успели поднатореть. А значит следовало действовать иначе. Грубее и жестче.

Да, после того как Даррен убил Жнеца Душ, сила Сердца Таэраны ушла без остатка. И вор из Рах-Наваза больше не мог убивать одним ударом кулака. Но уж сладить с парочкой преследователей, как полагал Салех, было ему под силу. Правда, ни женщину, ни ребенка бить не хотелось, но вот припугнуть — пожалуйста. А нечего лезть в чужие дела!

С такими измышлениями вор вновь двинулся в переулок, нарочно выбрав тот, что потемнее да поизвилистей. И затаился, выжидая привязчивую парочку, стремясь подпустить их как можно ближе.

Когда девица и мальчишка прошли в переулок, и между ними и Салехом оставалось менее десяти шагов, вор неспешно извлек нож. «Кошелек или жизнь?» — уже вертелась на его языке эта сношенная фраза. Но так и застряла в горле… у которого внезапно возникло и было вплотную приставлено что-то холодное и острое.

— Убрал бы свою железку, мил человек, — прозвучал у самого уха ленивый басовитый голос, — еще порежешься… ненароком.

— Э-э-э, а что вообще происходит? — осторожно спросил Салех, с неохотой, но подчинившись обладателю басовитого голоса.

— Это я у тебя хочу спросить, что происходит, — сердито и не по-детски грубо парировал мальчишка.

Точнее, не мальчишка, а карлик. Приблизившись почти вплотную, он дал возможность Салеху рассмотреть его лицо. Успевшее, судя по виду, и бритву познать, и даже обзавестись парой морщин.

— Это наш город, — пояснил карлик, — и кто попало орудовать здесь не может. Особенно в день основания Фрейгольда. А размахивать ножиком перед женщинами и… теми, кто ниже тебя ростом, вообще-то… нехорошо.

— Да полно, — улыбнулась его рыжеволосая напарница, — человек ведь новый в наших краях, сразу видно. Вот и не знает… не понимает многого. Не мешало б ему и объяснить, не так ли?

— Можно и объяснить, — карлик пожал плечами, — видишь ли, дорогой иноземец, срывать кошели, забираться в чужие дома и все в таком духе дозволяется только членам гильдии воров. Слышал о такой? Впрочем, не важно. Соль в том, что если ты не состоишь в гильдии, но не хочешь жить честно… отбираешь хлеб у нас — не обессудь. Одно движение, и деньги навсегда перестанут тебя интересовать.

С этими словами он провел пальцем у подбородка.

— Так может… я и вступлю… в эту вашу гильдию? — робко поинтересовался Салех. Потому как «движение», о котором говорил карлик, в число сокровенных его мечтаний отнюдь не входило.

— Почему нет, — ответил его собеседник с внезапно проснувшимся миролюбием, — Ансельм будет только рад пополнению. Очередному ночному трудяге, пополняющему его карманы. Так что, если хочешь — приходи днем в таверну «Веселый людоед». Скажешь пароль: «берлога рыжего ворона». Понимаю, что звучит нелепо, но просто запомни. А дальше Ансельм… ну, предводитель наш, все тебе объяснит.

— Хорошо, — Салех кивнул было по привычке, но лезвие у его горла вновь напомнило о себе, — так я могу идти?

— Не совсем, — отвечал карлик, — кошель, который ты, конечно же, по ошибке умыкнул у одного из фрейгольдцев… В общем, придется тебе его отдать. Нам, как членам гильдии. Нет кошеля… у тебя — нет и твоего нечаянного прегрешенья. Лады?

Собственно, возразить на это Салеху было нечего.

Людоедами в этих краях прозвали существ, отдаленно похожих на человека. Но при этом в свирепости, дикости и тупости соперничавших с орками, если не с троллями. Ну и человечиной питаться они не гнушались… хотя, справедливости ради, и не только ею.

Откуда взялись людоеды в Мирхе — ни народная молва, ни ученые мужи не могут сказать точно. И даже общего мнения на сей счет не имеют. Кто-то считает их творениями магов. Искусственными созданиями, порожденными не то по ошибке, не то со злым умыслом. Другие утверждают, что сам Сангранол в Тысячелетнюю Ночь сотворил себе таких слуг. Столь же злобных как он сам, и совершенно безмозглых. А значит покорных.

Еще поговаривали, что коварный и мстительный колдун обратил в эти уродливые подобия человека целую деревню. Из мести… или просто от злонравия. Как вариант, колдун не был ни мстительным, ни коварным, а слыл добрым целителем и заступником обиженных. Зато люд в той деревне обитал сплошь порочный — пьяницы, бездельники, склочники и распутники. Кровосмесители вроде даже. Вот все и поплатились.

Так или иначе, но кулинарные пристрастия людоедов друзей им отнюдь не добавляли. Не говоря уж о том, сколь малопривлекательным даже на первый взгляд бывает существо вечно грязное, вонючее и вместо слов способное извергать из глотки лишь отдельные звуки. Существо, что страшится огня и не признает орудий сложнее дубины.

Более того, даже между собой людоеды уживались плохо. Даже в пределах одной семьи! И потому так и не сподобились ни племени образовать, ни какого иного многочисленного общества. А поодиночке никакая сила на пару со свирепым нравом не могла защитить их от целых отрядов охотников за наградой.

Вот потому к теперешним временам людоеды были почти полностью истреблены. Кроме, понятно, того единственного, чья бородатая рожа красовалась на вывеске таверны. Рожа, наполовину скрытая под копной волос — она искажалась в гримасе жуткой… но явно довольной. С первого взгляда было понятно, что ни погибать, ни вымирать этот людоед не собирался. Предпочитая пока наслаждаться жизнью.

Переступая порог, Салех мимоходом подивился чувству юмора владельца таверны. Его своеобразию, которое отнюдь не свидетельствовало о доброте и любви к ближнему.

Посетители, впрочем, оказались под стать. Отнюдь не кисейные барышни да тихони-книгочеи, не говоря уж о проповедниках. Взять хотя бы компанию за столиком, ближайшим к входу. Цепкий взгляд Салеха мигом приметил, что у каждого из этих людей чего-то да не хватает. То уха, то глаза, то хотя бы одного пальца на руке. Да и лица, грубые и заросшие, доверия не внушали. Еще за одним столиком, в углу, в одиночестве коротал время орк… чей боевой топор стоял, привалившись к стене. А у самой стойки, призывно выставив колено, стояла девица — худая и долговязая, облаченная в какие-то лохмотья. Видом своим она вызывала куда больше жалости, чем вожделения.