Иван Дмитриевич раскинул сеть над расчищенной от травы квадратной площадкой — точком, насыпал под нее конопляного семени, проса, овса, гороха и подсолнечных семечек. В середине площадки вбил колышек и привязал к нему короткой бечевкой чижа — для приманки. Все это старый птицелов проделал быстро, молча, а затем поманил меня за собой в кусты.

— Теперь лежи и не дыши, — седые лохматые брови деда сошлись над переносицей, — иначе все дело испортишь.

Мы лежали тихо. Пахло увядающими травами, грибами и сырой землей. Легкий ветерок чуть шевелил листву на деревьях. Стоило мне пошевелиться, как Иван Дмитриевич молча, но грозно косил в мою сторону.

В лесу становилось светлее. Чижик прыгал по точку, посвистывал и время от времени что-то склевывал. С восходом солнца на поляну начали слетаться птицы. Зяблики, синицы, чижики, щеглы — каких там только не было. Одни сразу же лезли под сеть к чижику, другие сначала садились в отдалении, приглядывались, а потом осторожно перелетали поближе.

Дед взял в руку конец бечевки и весь напрягся.

Вот-вот сеть накроет птиц, а что ждет их — я хорошо знал. Нет, нет, этого допустить нельзя! Птицы должны жить на воле, они должны летать.

Я украдкой взглянул на Ивана Дмитриевича. Его жилистая рука слегка подрагивала. Одно движение — и сеть упадет.

Я приподнялся, приложил ладони ко рту рупором и закричал:

— Ого-го-го! Кыш, кыш!

В ту же секунду старик огрел меня звонкой оплеухой. Я вскочил и побежал через поляну, распугивая птиц, которые еще не улетели с точка.

Так закончилась моя первая и последняя охота за пернатыми певцами.

В тот день, несмотря на обиду, я чувствовал себя героем и решил освободить всех крылатых невольников. Всех до одного!

Вечером, когда в доме наступила тишина, я вылез через окно в сад, открыл дверцы всех клеток…

С тех пор прошло много лет.. Ивана Дмитриевича давно нет в живых. Теперь-то я знаю, что, выпустив из клеток всех его пернатых солистов, сделал отнюдь не доброе дело. Они уже успели привыкнуть к клетке, ослабли, не могли самостоятельно добывать пищу, укрываться от врагов. Но тогда я этого не знал. Зато знал другое: птицы должны летать…

В конце октября у меня неожиданно выдался свободный день, и я решил прогуляться по лесу. Люкс, увидев мои сборы, стал бить хвостом по полу и просительно заглядывать в глаза. «Ладно уж, возьму, — смилостивился я. — Только веди себя хорошо».

Путь наш лежал через поле, засаженное капустой. Капусту, конечно, убрали, но местами еще лежали ворохи зеленого листа и торчали остатки срубленных кочанов. «Сюда непременно должны забегать зайцы, — подумал я, — если они, конечно, тут водятся».

Снега еще не было, а на затвердевшей земле следов косого не разглядишь. Люкс никакого отношения к зайцам не имел, у него — сеттера — другой охотничий профиль.

Мы прошли с ним все поле и не встретили ни одного длинноухого. На опушке немного передохнули и вошли в лес.

Березы стояли голые, только кое-где на ветках виднелись свернувшиеся в трубочку засохшие листья. Мертвую тишину изредка нарушали звонкие и задорные крики большой синицы. Люкс бегал среди деревьев, что-то вынюхивая и время от времени оглядываясь на меня.

Идти по осеннему лесу тоже интересно. Под ногами шуршат опавшие листья. Когда на них ступаешь, они слегка пружинят. Кусты шиповника увешаны крупными глянцевыми пурпурными бусами. Прихваченные первым морозцем, ягоды приятны на вкус. На некоторых пнях еще сохранились семейки сморщенных опят.

День выдался тихий и какой-то грустный. Все небо затянули серые облака, и ни один солнечный луч не мог пробить их толщу. Нет-нет, да и мелькали в воздухе одинокие снежинки. Было довольно тепло, и они таяли, еще не успев опуститься на землю.

Встретилось небольшое болотце. Воды в нем осталось немного, она казалась почти черной, а на ее поверхности стыли желтые круги листьев. Я обошел болотце и вдруг увидел, как впереди зашевелилась трава, из-за кочки выскочил заяц-беляк и неуклюже запрыгал от меня. Что-то в нем сразу показалось мне странным. Вот он, делая прыжки то вправо, то влево, с разгону ударился о пенек и остановился. Я бросился к нему.

При моем приближении косой заметался в кустах и сам угодил мне в руки. Прижав к себе зверька обеими руками, я сел на первую попавшуюся кочку и осмотрел пленника. Заяц оказался слепым! Веки обоих глаз были словно склеены. Какие-то мелкие насекомые копошились на них. Он был очень худой, и я подумал, что заяц ослеп давно, а жизнь ему давалась трудно.

Зверек мелко дрожал и временами, делал попытки вырваться. Я поглаживал его, успокаивал:

— Ну-ну, дурашка! Не бойся, я тебя не обижу. «Что же с ним делать? — думал я. — Отпустить — пропадет».

Было удивительно, как он до сих пор не попал на зуб лисе или бродячей собаке. Поразмыслив, решил унести его домой, а там будет видно.

Стал звать Люкса, но он где-то застрял. Наконец, собака появилась, с разгону выбежала на меня, а увидев живого зайца, в недоумении остановилась. «Что же это такое, хозяин, — говорил ее взгляд. — Я ног не жалею, рыскаю но лесу, а ты тут развлекаешься».

Постояв немного, Люкс с лаем бросился на зайчишку.

— Назад, Люкс, назад! Мы должны ему помочь. Понял?

Собака перестала лаять, отошла в сторону и села, обиженно поджав хвост. Я засунул зайца в рюкзак, хотя он сопротивлялся, и повернул к городу.

Дома удивились моему раннему возвращению, а еще больше — живому зайцу. В это время пришел из школы сын. Увидев, чем я занят, он в восторге воскликнул:

— Заяц! Живой! Вот здорово!

Володя немедленно предложил мне свою помощь.

— А что ты, папка, хочешь делать с этим несчастным зайцем?

— Если говорить серьезно, об этом я пока не думал.

— Тогда давай его вылечим и отнесем в лес.

— В лес?! А что, неплохая мысль. Оторви-ка клочок ваты. Так… Намочи в марганцовке. Теперь придержи зайчишке лапы. Да осторожно, он может ударить.

Я стал протирать зверьку глаза.

— А может быть, подарим его юннатам? — как бы между прочим спросил сын.

Я понимал Володю: кому не хотелось бы притащить в школу живого зайца.

— Нет, — сказал я, — не согласен. Заяц — не игрушка. И вообще я противник всех этих живых уголков. Как правило, животные там гибнут. Мне больше нравится предложение насчет леса. Налей-ка в таз теплой воды. Будем умывать зайчишку.

Мы очистили веки беляка от засохшего гноя и грязи, тщательно промыли ему глаза, и наш слепец прозрел!

Косой удивленно таращил глаза. Он перестал верещать и царапаться, и только все еще мелко дрожал. На ночь мы поместили зайца в ящике и унесли в сарай. Дали ему капустных листьев, моркови, налили воды.

— Ешь, поправляйся, — сказал Володя, запирая дверь.

Несколько дней мы аккуратно промывали зайчишке глаза, и они перестали гноиться. Наш пленник освоился с новой обстановкой и чувствовал себя хорошо.

В ближайшее воскресенье мы с сыном пошли в тот же лес, где я поймал зайца. Прозревший косой опять путешествовал в рюкзаке. Люкса оставили дома, чтобы не мешал. Остановились у болотца.

— Начинай, — скомандовал я.

Володя развязал рюкзак, вытащил за уши нашего пленника и посадил на землю, вопросительно поглядывая на меня.

— Отпускай!

Сын убрал руки. Заяц несколько секунд сидел неподвижно, потом сделал прыжок, другой, сначала неуверенно, потом легко и весело, и быстро скрылся среди кустов и деревьев.

В последние годы я взял за правило не выходить в лес или на реку без фотоаппарата. У меня самый обыкновенный старенький «ФЭД». Чтобы сделать хороший снимок, иной раз приходится проявить и сноровку, и хитрость, и выдержку. Охота с фотокамерой не менее увлекательна, чем с ружьем. Сумел подкараулить птицу и точно «выстрелить» — получишь хороший снимок. Вспугнул, «промазал» — пеняй на себя и начинай сначала.