— Так вернёмся к моему предложению! — оборвал Волина Щукин. И тот захлебнулся на полуслове, замер в ожидании. — Небольшая сделка! Вы кончите эту проигранную вами игру и откровенно ответите на все мои вопросы. Я же в свою очередь обещаю не применять к вам никаких крайних мер. Вы понимаете, о чем я говорю?

— Ну же! Вы все ещё продолжаете мне не верить?! — воскликнул Волин.

— У меня есть для этого основания. Их много. А самое веское — я о нем уже могу сказать! — ваше последнее донесение красным о динамите, взрывах, о Прорезной, восемь, и господине Тихомирове. Припоминаете? Так вот, вас провели, Волин. Как мальчишку.

— Какое донесение? Какой господин Тихомиров?.. — с отчаянием вопрошал Волин и озирался вокруг, словно искал свидетелей своей невиновности.

— Словом, кончайте эту недостойную разведчика игру, Волин. Я не стану вам врать — вас ждёт смерть. Но я бы на вашем месте предпочёл смерти под пыткой смерть, достойную солдата… Выбирайте! — Щукин резко поднял голову, вызвал конвойных: — Уведите арестованного!

Немедля два конвоира послушно стали по бокам Волина.

— Это недоразумение… Ошибка… Ошибка… — бормотал Волин. — Поверьте, это роковое совпадение… Нет-нет, вы обязательно запросите Казань. Это брат мой… Леонид… — И он смолк и несколько мгновений стоял так, словно прислушиваясь к тишине, затем сказал: — Вы знаете, я вспомнил… Они же его тогда перевязывали… Бож-же, как я это упустил. Конечно же, это навет. Это поручик Дудицкий сказал вам о двух красных. Да, теперь начинаю кое-что понимать! Это он работает на красных, и ему необходимо…

Щукин кивнул головой — и конвоиры двинулись, подталкивая Волина. Сзади него встал штабс-капитан Гордеев.

— Ваше высокоблагородие! — уже у двери обернулся Волин. — Я вас прошу, не разрешайте ему меня пытать. Он зверь, покалечит меня. Когда выяснится, что все это клевета, я уже не могу вам быть полезен.

— Клевета, но господин Тихомиров арестован Киевской Чека, — сказал ему Щукин. — Клевета, но Осипов убит, клевета, да, наши оперативные сводки регулярно получает враг…

— Бред… кошмарный бред… Какой Тихомиров? Какое я имею отношение к убийству Осипова?..

Волин опустил голову, сник: наконец он понял, что никто здесь, в этом здании, не поверит в его невиновность, что он обречён в результате какой-то страшной, непоправимой ошибки.

— Мне вас жаль, господин полковник. Вы жестоко расправляетесь с преданными людьми. С кем же вы останетесь? — сказал он совсем угасшим, безнадёжным голосом.

Щукин не ответил.

Конвоиры подталкивали Волина, а он упирался, все время оборачивался так, что на шее взбугрились жилы, и торопливо кричал:

— Я буду ждать, господин полковник! Как только выяснится, пришлите ко мне. Я верю, справедливость…

Захлопнулась дверь.

Щукин не заметил, как у него в руке дотлела папироса. Он долго стоял так, не шевелясь, у стола все в той же позе. Лишь тонкая струйка дыма от окурка, извиваясь, медленно тянулась вверх.

К осени 1919 года на юге Украины сложилась крайне тяжёлая военная обстановка. Захватив Екатеринослав, Харьков и Полтаву, деникинские войска стали развивать наступление через Сумы, Лубны и Ромодан на Николаев, Херсон, Одессу. Одновременно они устремились на Киев, оказывая помощь своим войскам, ведущим затяжные бои на Левобережной Украине. Таким образом, значительная часть сил 12-й армии оказывалась зажатой с запада и востока южной части Правобережной Украины.

Главное командование Красной Армии приказало 12-й армии продолжать оборонять юг Украины силами 45,47 и 58-й дивизий. Эти дивизии, для лучшего руководства ими, были сведений в Южную группу войск. Командующим Южной группой был назначен начдив 45-й И. Э. Якир. Начальником штаба группы назначен бывший контр-адмирал А. В. Немитц.

К середине августа обстановка на фронте и в тылу Южной группы усложнилась настолько, что об удержании Одессы и Черноморского побережья силами только этих трех дивизий не могло быть и речи. Деникинцы захватили Николаев и Херсон. Петлюровцы на западном участке фронта успешно развивали наступление на Вапнярку, Христиновку, Умань. Корабли английского флота подошли к Одессе и начали её двухдневную бомбардировку, а затем высадили десант…

Южная группа оказалась в окружении деникннских и петлюровских войск. Надо было уходить на соединение с частями Красной Армии. Вырваться из кольца. Причём пробиваться предстояло на север, по вражеским тылам. Чтобы обсудить путь прорыва, на совещание в Бирзуле собрались командиры 45,47 и 58-й дивизий. По поручению Реввоенсовета Южной группы первым выступил А. В. Немитц. Он сказал о необычности намечаемого рейда. Более четырехсот вёрст предстоит пройти красным бойцам по глубоким вражеским тылам. Такого ещё никогда не было. Закончил это совещание Иона Эммануилович Якир:

— Сейчас самое важное — это быстрота и решительность действия. Необходимо, чтобы части, собранные в кулак, стремительно двигались вперёд, на север. Для этого надо довести задачу до сознания каждого бойца, передать ему нашу волю, убедить его, что только в этом спасение. Переходы будут длинными, в тридцать — сорок вёрст, привалы и ночёвки — короткими. В походе и на привалах всем политработникам, командирам находиться среди бойцов, беседовать с ними. Каждый член партии обязан вести неустанную агитацию, просто и ясно разъясняя задачу.

…29 августа начался героический рейд Южной группы. Днём и ночью, без отдыха и сна шли красноармейцы по бесконечной знойной степи, невспаханной и незасеянной в этом году, шли на прорыв, пробивались с боями к своим. На телегах везли раненых и штабное имущество. Десятки круторогих волов, запряжённых попарно, тащили бронемашины — не было бензина.

Курилась под красноармейскими ботинками степная пыль, клонились к земле шелковистые метёлки ковылей. Усталые и запылённые отряды растянулись до самого горизонта…

Через приёмную быстро, без обычной торжественности прошли бригадный генерал Брике и генерал Журуа. Замыкал это торопливое шествие Ковалевский. Возле столика адъютанта он на мгновение задержался и бросил Кольцову:

— Павел Андреевич! Потрудитесь распорядиться, чтобы мой салон-вагон и паровоз были наготове. Наши гости хотят побывать на передовой.

«Это — важно! — пронеслось в голове у Кольцова. — С транспортом сейчас сверхтрудно. Проводятся тщательные мобилизации железнодорожников. Кое-где даже выпустили железнодорожников из тюрем. А что, если использовать это для освобождения Кособродова и его товарища-кочегара? А может, и Красильникова?.. Это нужно хорошенько обдумать! Может, это единственный случай… Подумать… Подумать…»

Командующий вопросительно смотрел воспалёнными от усталости глазами на Кольцова, удивлённый неожиданной паузой. Кольцов виновато улыбнулся, словно прося прощения за заминку и раздумчиво произнёс:

— Будет исполнено, Владимир Зенонович, хотя…

— Что ещё? — помягчел Ковалевский.

— Может быть, гостям лучше проехать на автомобиле.

Ковалевский нахмурился. Он не любил, когда ему возражали.

— Нет, они поедут поездом! — сухо сказал он.

— Владимир Зенонович, получена сводка транспортного ведомства! — Кольцов многозначительно посмотрел на командующего и, чтобы придать весомость своим словам, чётким голосом продолжил: — Они жалуются на нехватку паровозов — не успевают доставлять к фронту боеприпасы… Между тем многие паровозы не ремонтированы, а иные и исправные простаивают в депо.

Ковалевский вскинул на Кольцова глаза, в которых закипал гнев — это не первый случай, когда ему докладывают о неблагополучии с железнодорожным транспортом, — и отчеканил:

— Поч-чему?

В ответ на вопрос командующего Кольцов недоуменно пожал плечами — дескать, не может знать этого, — но затем доверительно сказал:

— Тюрьма, Владимир Зенонович, забита железнодорожниками. За ничтожную провинность, вместо того чтобы отстегать плетьми и заставить работать, их сажают в тюрьму…