КАРЛССОН, КОТОРЫЙ ЖИВЕТ НА КРЫШЕ[1]

Lindgren Astrid. Lillebror och Karlsson på taket. Stockholm, Rabén-Sjögren, 1955

На совершенно обыкновенной стокгольмской улице, в совершенно обыкновенном доме живет совершенно обыкновенная семья по фамилии Свантессон. Семья эта состоит из совершенно обыкновенного папы, совершенно обыкновенной мамы и троих совершенно обыкновенных детей: Буссе, Беттан и Малыша.

— Я вовсе не какой-то там обыкновенный Малыш, — говорит Малыш.

Но это неправда. Конечно, он самый обыкновенный. Ведь на свете так много семилетних голубоглазых курносых мальчишек с немытыми ушами и порванными на коленках штанами, так что Малыш, ясное дело, самый что ни на есть обыкновенный.

Буссе пятнадцать лет, он любит футбол и плохо учится, значит, он тоже совершенно обыкновенный. Беттан четырнадцать, и волосы у нее зачесаны в конский хвост, как у всех самых обыкновенных девчонок.

Во всем доме у них необыкновенный только Карлссон, который живет на крыше. То, что он живет на крыше, уже само по себе необыкновенно. Не знаю, как в других городах мира, но в Стокгольме вряд ли кто-нибудь живет на крыше в отдельном маленьком домике. А вот Карлссон живет там. Это очень маленький, толстенький и уверенный в себе господин, и к тому же он умеет летать. В самолете или вертолете летать могут все, но никто, кроме Карлссона, не может летать сам по себе. Стоит ему нажать кнопку у себя на пупке, и — ж…ж…ж…ж!.. — на спине у него включается хитроумный моторчик. Несколько секунд Карлссон стоит на месте, покуда мотор раскручивает винт. Когда же мотор наберет нужную скорость, Карлссон поднимается и парит в воздухе так широко и важно, как какой-нибудь начальник бюро, если только можно представить себе начальника бюро с моторчиком и пропеллером на спине.

Карлссон чувствует себя прекрасно в своем маленьком домике на крыше. По вечерам он сидит на крыше, курит трубку и смотрит на звезды. С крыши звезды видны гораздо лучше, чем из окон квартир, и просто удивительно, почему люди не хотят жить на крыше. Но жильцы дома не знают, что можно жить на крыше, они даже не знают, что там стоит домик Карлссона, потому что он надежно спрятан за большой трубой. Впрочем, большинство людей не заметят такой маленький домик, как у Карлссона, даже если споткнутся о него. Однажды трубочист, чистивший трубу, увидел домик Карлссона и ужасно удивился.

— Вот чудеса, — пробормотал он, — оказывается, здесь стоит маленький домик. Просто не верится, что здесь может быть такой домик. Интересно, откуда он взялся?

Но тут он принялся чистить трубу, позабыл про этот домик и никогда больше о нем не вспоминал.

Малыш был рад, что познакомился с Карлссоном, ведь как здорово, как интересно было каждый раз, когда Карлссон прилетал к нему. Может, и Карлссон был рад, что познакомился с Малышом, — не очень-то весело жить одному в домике, про который никто не знает. И конечно приятно, когда ты прилетаешь, а тебе кто-то кричит: «Хейсан-хоппсан, Карлссон! Привет, Карлссон!»

Потому что так было каждый раз, когда Карлссон встречался с Малышом.

…Это случилось в один из невезучих дней, когда быть Малышом вовсе не интересно. Вообще-то быть Малышом ему обычно казалось довольно-таки приятно, он был любимчиком в семье, его вовсю баловали. Но выпадали такие дни, когда все шло шиворот-навыворот. Мама ругала его за то, что он опять порвал брюки, Беттан говорила ему: «Утри нос, детеныш!», а папа шумел из-за того, что он не пришел вовремя из школы.

— Долго ты будешь болтаться без дела по улицам? — сердился он.

Болтаться по улицам! Папа ведь не знал, что он встретил собаку. Добрую красивую собаку, которая обнюхала его, виляя хвостом, и вообще вела себя так, как будто хотела, чтобы он стал ее хозяином.

Если бы это зависело от Малыша, он сразу взял бы ее. Но папа и мама ни за что не разрешали держать в доме собаку. К тому же откуда-то вдруг вынырнула какая-то тетка и закричала: «Рикки, ко мне!», и Малыш понял, что не бывать ему хозяином этой собаки.

— Видно, у меня никогда в жизни не будет своей собаки, — с горечью сказал Малыш в тот невезучий день. — Вот у тебя, мама, есть папа. Буссе и Беттан все время ходят вместе, а у меня… у меня нет никого.

— Милый Малыш, — ответила мама, — у тебя есть все мы.

— А вот и неправда, — с еще большей обидой сказал Малыш, и ему подумалось, что он один-одинешенек на свете.

Но кое-что у него все же было. У него была своя комната. Туда-то он и отправился.

Стоял ясный весенний вечер, и окно было открыто. Белые шторы медленно колыхались, словно махали маленьким бледным звездам на весеннем небе. Малыш подошел к окну и выглянул на улицу. Он думал о симпатичной собачке, о том, что она сейчас поделывает. Может, лежит в своей корзинке где-нибудь на кухне, а рядом с ней сидит мальчик, не Малыш, а совсем другой мальчишка, гладит ее лохматую голову и говорит: «Рикки, хорошая собачка».

Малыш тяжело вдохнул. И тут он услышал тихое жужжание. Жужжание становилось все громче, и вдруг, откуда ни возьмись, мимо окна медленно пролетел маленький толстый дяденька. Это был Карлссон, который живет на крыше, но Малыш этого еще не знал.

Карлссон внимательно посмотрел на Малыша и проплыл дальше. Он облетел крышу дома напротив, дал кругаля над трубой и вернулся к окошку Малыша. Прибавив скорости, он со свистом, как реактивный самолет, промчался мимо. Так он носился взад-вперед, а Малыш сидел молча, чувствуя, как у него похолодело под ложечкой от волнения, — ведь не каждый день мимо твоего окна пролетают маленькие толстые дяденьки. Под конец Карлссон сбавил скорость и подлетел к самому подоконнику.

— Хейсан-хоппсан![2] Привет! Нельзя ли мне ненадолго приземлиться?

— Пожалуйста, приземляйтесь, — ответил Малыш. — А что, не трудно так летать? — добавил он.

— Лично мне легко, — важно ответил Карлссон, — для меня вовсе не трудно. Ведь я чемпион мира по художественному летанию. Но я не посоветовал бы какому-нибудь мешку с сеном подражать мне.

Малыш тут же почувствовал себя жутко неуклюжим и решил даже не пытаться осваивать летательное искусство Карлссона.

— Как тебя зовут? — спросил Карлссон.

— Малыш. Хотя на самом-то деле я Сванте Свантессон.

— Подумать только, — восхитился Карлссон, — что можно зваться по-разному. А вот меня зовут Карлссон, только Карлссон, и больше никак. Привет, Малыш!

— Привет, Карлссон! — ответил Малыш.

— А сколько тебе лет?

— Семь, — сказал Малыш.

— Хорошо, продолжай в том же духе.

Карлссон быстро поставил свою маленькую толстую ножку на подоконник и очутился в комнате.

— А тебе сколько лет? — спросил Малыш, которому показалось, что Карлссон ведет себя как-то не по-взрослому.

— Сколько мне лет? — удивился Карлссон. — Могу только сказать, что я мужчина в цвете лет.

Малыш не знал точно, что значит быть мужчиной в цвете лет. Он подумал, что, может, он тоже мужчина в цвете лет, и осторожно спросил:

— А какие они, эти мужчины в цвете лет?

— Как я, — отвечал весело Карлссон. — Я красивый, чертовски умный и в меру упитанный мужчина в цвете лет.

Потом он взял с полки паровую машину Малыша.

— Давай-ка запустим ее, — предложил он.

— Мне папа не велит, — ответил Малыш, — я могу ею играть только при папе или при Буссе.

— При папе, при Буссе или при Карлссоне, который живет на крыше. Так и скажи своему папе, что Карлссон, который живет на крыше, лучший в мире запускатель паровых машин.

Он мигом схватил бутылку с денатуратом, наполнил спиртовку и зажег ее. Хотя Карлссон был лучшим в мире запускателем, он ухитрился налить на полку целую лужицу этой горючей жидкости. Веселые синие язычки пламени заплясали вокруг паровой машины, как загоревшееся море. Малыш с криком бросился к полке.