Между тем норвежский конунг уже вел себя в Йорке как полновластный правитель, издавал первые распоряжения, распределял должности и очень удивился, когда увидел с городской стены облако пыли, поднявшееся на дальней дороге. На солнце блеснуло оружие… Приближались английские отряды.
Когда английское войско приблизилось к Йорку, король Гарольд увидел, что по ту сторону реки, на которой расположен город, дымились костры норвежского лагеря. Вскоре туман рассеялся, и на равнине можно было рассмотреть отряд всадников. Впереди ехал воин в блистающем серебряном шлеме и длинном голубом плаще, закрывавшем круп вороного коня.
— Кто этот высокий человек? — спросил английский король у своих спутников.
Ему объяснили, что это конунг Гаральд, сын Сигурда, прозванный Жестоким.
Но в норвежском лагере уже началась суматоха. Скандинавы не ожидали, что английское войско появится так быстро. Многие из викингов были даже без кольчуг. Сердце Тостига дрогнуло. Он даже советовал Гаральду отступить к кораблям. Однако сын Сигурда привык к победам и стал строить своих воинов в боевом порядке. И вдруг его скакун, испугавшись полевой мыши, поднялся на дыбы и сбросил всадника на землю. Наблюдавший издали за тем, что происходит на неприятельской стороне, английский король воскликнул:
— Добрая примета!
Смутившись от такой неожиданности, норвежский конунг старался сгладить неприятное впечатление, произведенное его падением.
— Со всяким может случиться! — сердито крикнул он, снова очутившись в седле. — Кому не приходилось падать с коня?
Викинги мрачно молчали.
Прикрыв глаза от солнца рукой, английский король продолжал смотреть на равнину, где поспешно строилось вражеское войско.
— Видели, как норвежский предводитель валялся, весь в репьях? — спросил он со смехом окружающих.
Придворные тоже смеялись.
— Гаральд взял дородством, — продолжал король, — но плохой признак, что он падает с коня перед самой битвой.
Так он подсмеивался над своим противником.
Оба строя уже изготовились к бою. Английский король еще в походе сочинил стихи, в которых прославлял мужество и доблесть своих ратников. По его приказанию один из королевских певцов приблизился к реке и стал петь эту песню. Викинги слушали его, опираясь на секиры, и никто не нарушал тишину. Таков был обычай. Гаральд, сын Сигурда, тоже внимал стихам, ревниво крутя светлый ус. Потом промолвил:
— Неважные стишки. Попробую сочинить получше.
Норвежский конунг считался прославленным поэтом. Его стихи скальды распевали на пирах в Киеве и в далекой Сицилии. Сняв шлем, Гаральд отдал его оруженосцу, пригладил рукой волосы, и песня полилась из его уст, как струи звонкого ручья. Конунг пел вдохновенно, и ветер доносил сочиненные им стихи до слуха врагов.
Кто воин в душе, тот ищет упоенья в любви и в битвах на корабле морском.
Не тишины, а бури прекрасной ищет он.
Пусть враг не ждет коленопреклоненья!
Не прячься, сердце, за щитом!
Внемли, как рог зовет на бой, грохочет в небе гром…
Теперь настала очередь слушать английскому королю. Он кусал нижнюю губу от ревности, но его благородное сердце отдавало должное врагу, обладавшему поэтическим даром. Вместе с песней к нему долетал едва слышный звон струн.
Отважный предпочтет не в теплом доме, не на соломе, а в жаркой битве умереть.
И девы с синими глазами, что пламенно любили нас, заплачут горестно, услышав, что в грохоте сраженья настал наш смертный час…
Все английское войско внимало этой песне — король, тэны, простые ратники, даже епископы и монахи, недовольно поджимавшие губы, когда в ней говорилось о грешных любовных чувствах. Но английскому королю было тяжко, что его родной брат находится в стане врагов. Гарольд послал несколько знатных всадников к неприятельскому лагерю, чтобы они вызвали Тостига и убедили изменника вернуться к своим. Он знал уже, что тот находится в лагере, охраняя с фламандцами тыл норвежского строя.
Королевские посланцы сделали широкий круг на равнине и подскакали к наспех поставленному частоколу. Один из них, приложив корабликом руки ко рту, стал кричать:
— Эльдормен Тостиг! Где ты?
В ответ неслись ругательства, грубые шутки, смех. Но посланец продолжал взывать:
— Тостиг! Эльдормен Тостиг!
Наконец над заостренными бревнами частокола появилась голова королевского брата.
— Что вам надо от меня? — спросил он подъехавших поближе всадников и остановил движением руки своих лучников, уже собиравшихся метать стрелы в дерзких англов.
Знатный саксонский воин с седою бородой начал убеждать предателя:
— Твой брат король велел сказать, что обещает тебе полное прощение, если ты оставишь вражеские ряды. Он предоставит вернувшемуся треть королевства…
Тостиг, великий честолюбец и недалекий человек, но унаследовавший от отца твердость духа и верность данному слову, мрачно спросил:
— А что брат обещал моему союзнику, королю Норвегии?
— Семь футов английской земли.
— Или даже немного более, — прибавил со смехом молодой белозубый рыцарь, чувствовавший всеми фибрами своего существа радость бытия и испытывавший большое удовольствие, что принимает участие в таком ответственном королевском поручении. — Ведь норвежский король очень высокого роста.
Тостиг помолчал, раздумывая о чем-то, и сказал:
— Скажите брату, что сын Годвина не предаст сына Сигурда! Так и передайте ему!
Всадники повернули коней и поскакали прочь. Из-за частокола уже летели оперенные стрелы и с грозным свистом проносились над головами посланцев. Одна из них вонзилась в спину того молодого воина, что только что смеялся над Гаральдом. Рыцарь вскинул руки и упал с коня, но нога юноши застряла в стремени, и жеребец потащил труп по полю, пока другие воины не укротили его.
Два государя были готовы начать сражение. Их имена различались одной буквой: английского звали Гарольд, норвежского — Гаральд. Отважный скандинавский конунг, привыкший к легким победам, не ожидал, что его противник нападет первым, и даже не предпринял никаких мер, чтобы разрушить мост на реке, разделявшей два стана. Но запела труба, и англы двинулись на врага. Все ускоряя шаг и все крепче сжимая в руках тяжелые топоры, ратники спустились с холмов на долину. При некотором замешательстве, обычном в подобных случаях, английское войско переправилось через реку и ринулось на викингов. Их вел сам король. Началась ужасная битва.
Только теперь конунг увидел Гарольда и бросил через плечо стоявшему за ним Торду:
— Ну что ж! Он не весьма высокого роста, но неплохо сидит в седле.
Англы сильно теснили норвежцев, шотландцев и фламандцев; английское королевское знамя, красное, как мак, и с золотой крылатой змеей на нем, гордо билось на ветру. В сражении принимали деятельное участие с обеих сторон лучники. Стрелы свистели кругом. Внезапно одна из них поразила Гаральда Жестокого. Дерзкий, он сражался в тот день без кольчуги и шлема, и теперь железное жало впилось ему в дыхательное горло. Захлебываясь собственной кровью, конунг упал на землю и бессильно выронил оружие. Это могло случиться значительно раньше, когда он воевал в Африке, или в Апулии, или под стенами Солуни, а произошло на английской земле.
Начальствование над войсками принял Тостиг. Однако ему нелегко было сражаться против собственного брата. Гарольд еще раз послал к нему вестника с предложением положить оружие и прекратить битву. Тостиг колебался. Но викинги заявили, что предпочитают умереть на том самом поле, где погиб их предводитель, чем спасти свою жизнь по милости победителя. Бой продолжался. Вскоре пал смертью храбрых и Тостиг. Ряды норвежцев уже поредели. Тогда они признали себя побежденными и прекратили битву. Считая, что главная опасность угрожает королевству с юга, от герцога Вильгельма, Гарольд поспешил заключить мир с викингами. Увы, из двух сотен скандинавских кораблей, приплывших к берегам Англии, в обратный путь пустились только двадцать четыре. Их оказалось достаточно, чтобы увезти в родные пределы королевскую семью и остатки норвежского войска. На одном из кораблей повезли в Норвегию тело Гаральда.