Теперь уже целою стаей, как вороны, неслись они над печальной равниной.
В тумане луна казалась багровой. Вдали затеплился крест одинокого сельского храма. Рыжая, та, что скакала верхом на свинье, с визгом подлетела к церкви, сорвала большой колокол, швырнула его со всего размаха в болото и, когда он шлепнулся в лужу с жалобным звоном, захохотала, точно залаяла. Белокурая девочка на венике захлопала в ладоши с шаловливою резвостью.
Луна спряталась за тучи. При свете крученых из воска, зеленых факелов, с пламенем ярким и синим, как молния, на белоснежном, меловом плоскогории ползали, бегали, переплетались и расходились огромные, черные, как уголь, тени пляшущих ведьм. -- Гарр! Гарр! Шабаш, шаба'ш! Справа налево, справа налево!
Вокруг Ночного Козла, Hyrcus Nocturnus, восседавшего на скале, тысячи за тысячами проносились как черные гнилые листья осени-без конца, без начала.
-- Гарр! Гарр! Славьте Ночного Козла! El Boch de Biterne! El Boch de Biterne! Кончились все наши бедствия! Радуйтесь!
Тонко и сипло пищали волынки из bычAчьих мертвых костей; и барабан, натянутый кожею висельников, ударяемый волчьим хвостом, мерно и глухо гудел, рокотал: "туп, туп, туп". В исполинских котлах закипала ужасная снедь, несказанно-лакомая, хотя и не соленая, ибо здешний Хозяин ненавидел соль.
В укромных местечках заводились любовные шашни -- дочерей с отцами, братьев с сестрами, черного кота-оборотня, жеманного, зеленоглазого, с маленькой, тонкой и бледной, как лилия, покорною девочкой,--безликого, серого, как паук, шершавого инкуба с бесстыдно оскалившей зубы монахиней. Всюду копошились мерзостные пары.
Белотелая, жирная ведьма великанша с глупым и добрым лицом, с материнской улыбкой кормила двух новорожденных бесенят: прожорливые сосунки жадно припали к ее отвислым грудям и, громко чмокая, глотали молоко.
Трехлетние дети, еще не принимающие участия в шабаше, скромно пасли на окраине поля стадо бугорчатых жаб с колокольчиками, одетых в пышные попонки из кардинальского пурпура, откормленных святым Причастием.
-- Пойдем плясать,--нетерпеливо тащила Кассандру тетка Сидония.
-- Лошадиный барышник увидит! -- молвила девушка, смеясь.
-- Пес его заешь, лошадиного барышника!--отвечала старуха. И обе пустились в пляску, которая закружила, понесла их, как буря, с гулом, воем, визгом, ревом и хохотом. -- Гарр! Гарр! Справа налево! Справа налево!
Чьи-то длинные, мокрые, словно моржовые, усы сзади кололи шею Кассаядре; чей-то тонкий, твердый хвост щекотал ее спереди; кто-то ущипнул больно и бесстыдно; ктото укусил, прошептал ей на ухо чудовищную ласку. Но она не противилась: чем хуже -- тем лучше, чем страшнее тем упоительнее.
Вдруг все мгновенно остановились, как вкопанные, окаменели и замерли.
От черного престола, где восседал Неведомый, окруженный ужасом, послышался глухой голос, подобный гулу землетрясения:
-- Примите дары мои,-- кроткие силу мою, смиренные гордость мою, нищие духом знание мое, скорбные сердцем радость мою,-- примите!
Благолепный седобородый старик, один из верховных членов Святейшей Инквизиции патриарх колдунов, служивший черную мессу, торжествеяно провозгласил:
-- Sanctificetur nomen tuum per universum mundum, et libera nos ab omni malo'.--Поклонитесь, поклонитесь, верные! Да святится имя твое во всем мире и избавь нас от всякого зла (лат.). Все пали ниц, и, подражая церковному пению, грянул кощунственный хор:
-- Credo in Deum, patrem Luciferum qui creavit coelum et terram. Et in filium ejus Belzebul Верую в Бога- отца Люцифера, сотворившего небо и землю. И в сына его Вельзевула (лат.).
Когда последние звуки умолкли и опять наступила тишина, раздался тот же голос, подобный гулу землетрясения:
-- Приведите невесту мою неневестную, голубицу мою непорочную! Первосвященник вопросил:
-- Как имя невесты твоей, голубицы твоей непорочной? -- Мадонна Кассандра! Мадонна Кассандра! -- прогудело в ответ.
Услышав имя свое, ведьма почувствовала, как в жилах ее леденеет кровь, волосы встают дыбом на голове.
-- Мадонна Кассандра! Мадонна Кассандра! -- пронеслось над толпой.--Где она? Где владычица наша? Ave, archisponsa Cassandra! Радуйся, владычица Кассандра! (лат.)
Она закрыла лицо руками, хотела бежать -- но костяные пальцы, когти, щупальцы,, хоботы, шершавые паучьи лапы протянулись, схватили ее, сорвали рубашку и голую, дрожащую повлекли к престолу.
Козлиным смрадом и холодом смерти пахнуло ей в лицо. Она потупила глаза, чтобы не видеть. Тогда сидевший на престоле молвил: -- Приди! Она еще ниже опустила голову и увидела у самых ног своих огненный крест, сиявший во мраке. Она сделала последнее усилие, победила омерзение, ступила шаг и подняла глаза свои на того, кто встал перед нею. И чудо совершилось. Козлиная шкура упала с него, как чешуя со змеи, и древний олимпийский бог Дионис предстал перед моной Кассандрой, с улыбкой вечного веселья на устах, с поднятым тирсом в одной руке, с виноградною кистью в другой; пантера прыгала, стараясь лизнуть эту кисть языком.
И в то же мгновение дьявольский шабаш превратился в божественную оргию Вакха: старые ведьмы-в юных менад, чудовищные демоны-в козлоногих сатиров; и там, где были мертвые глыбы меловых утесов, вознеслись колоннады из белого мрамора, освещенного солнцем; между ними вдали засверкало лазурное море, и Кассандра увидела в облаках весь лучезарный сонм богов Эллады.
Сатиры, вакханки, ударяя в тимпаны, поражая себя ножами в сосцы, выжимая алый сок винограда в золотые кратеры и смешивая его с собственной кровью, плясали, кружились и пели:
-- Слава, слава Дионису! Воскресли великие боги! Слава воскресшим богам!
Обнаженный юноша Ва.кх открыл объятья Кассандре, и голос его подобен был грому, потрясающему небо и землю:
-- Приди, приди, невеста моя, голубица моя непорочная! Кассандра упала в объятия бога.
Послышался утренний крик петуха. Запахло туманом и едкою, дымною сыростью. Откуда-то, из бесконечной дали, донесся благовест колокола. От этого звука на горе произошло великое смятение; вакханки опять превратились в чудовищных ведьм, козлоногие фавны в уродливых дьяволов и бог Дионис в Ночного Козла-в смрадного Hircus Nocturnus.
-- Домой, домой! Бегите, опасайтесь! -- Кочергу мою украли! -- с отчаянием вопил толстобрюхий каноник Силен и метался, как угорелый.
-- Боров, боров, ко мне! -- кликала рыжая голая, пожимаясь от утренней сырости, кашляя.
Заходящий месяц выплыл из-за туч, и в его багровом отблеске, взвиваясь рой за роем, перетрусившие ведьмы, как черные мухи, разлетались с Меловой Горы.
-- Гарр! Гарр! Снизу вверх, не задевая! Спасайтесь, бегите!
Ночной Козел заблеял жалобно и провалился сквовь землю, распространяя зловоние удушливой серы. Гудел церковный благовест.
Кассандра очнулась на полу темной горницы в домике у Верчельских ворот,
Ее тошнило, как с похмелья. Голова была точно свинцом налита. Тело разбито усталостью.
Колокол св. Редегонды звенел уныло. Сквозь этот звон раздавался упорный, должно быть, уже давний стук в наружную дверь. Кассандра прислушалась и узнала голос жениха своего, лошадиного барышника из Абиатеграссо.
-- Отоприте! Отоприте! Мона Сидония! Мона Кассандра! Оглохли вы, что ли? Как собака, промок. Не возвращаться же назад по этой чертовой слякоти!
Девушка встала с усилием, подошла к окну, наглухо закрытому ставяями, вынула паклю, которою тетка Сидония тщательно заткнула щели. Свет печального утра упал синеватой полоской, озаряя голую старую ведьму, спавшую мертвым сном на полу рядом с опрокинутой квашнею. Кассандра заглянула в щель.
День был ненастный. Дождь лил как из ведра. Перед дверями дома за мутной сеткой дождя виднелся влюбленный барышник; рядом стоял, низко понурив голову, вислоухий крошечный ослик, запряженный в повозку. Из нее выставил морду теленок со связанными ногами, издавая мычание.
Барышник, не унимаясь, стучал в дверь. Кассандра ждала, чем это кончится.