Косметические принадлежности попадались во множестве. Коробочки для благовоний с маленькими фигурками из слоновой кости, ложечки — причудливый арсенал молодой красавицы наполнял всевозможные резные и раскрашенные шкатулки. Даже консерватор Карнарвона — старый англичанин, повидавший на своем веку немало древностей — недоумевал, каким образом все это сохранилось в таком хорошем состоянии. Он высказал предположение, что дело было не только в редкостных свойствах почвы, но и высоко развитом искусстве мумификации.

— Поглядите на это, — показывал он лорду тончайшее белое полотно. — Египтяне называли это «воздушной тканью», но я предложил бы назвать «полотняным туманом». Ни одна из наших красавиц, пусть и самая легкомысленная, не отважилась бы показаться людям в платье из подобной материи. Помните одежду короля из сказки Андерсена? Ткани три тысячи лет, но она такая же цельная, прочная и мягкая, как когда-то. Мы очень гордимся прогрессом нашей техники — но подумайте, эту материю ткали вручную на чрезвычайно примитивных станках.

Главным достоинством найденных предметов было их превосходное состояние; в остальном они мало отличались от находок других современных археологов. Однако было в них и еще кое-что необычное — какой-то отблеск личного вкуса владелицы мертвых вещей. Вкус Нефрет, которая выбрала для себя все эти изделия — а может, лично заказала их мастерам — сложно было описать словами. Она избегала сложных, перегруженных деталями украшений, предпочитала наиболее простые линии и спокойные сочетания цветов. В маленькой шкатулке необыкновенной красоты лежали свитки папируса. Райт не доверил ее никому и сам вынес из гробницы. Вход в дальние камеры закрывала широкая плита с надписью; на ней Райт прочитал знакомое имя — «Нефрет». Райт подавил нетерпение, решив, что сперва ознакомится с манускриптами. Прежде, чем предстать перед Нефрет, он должен был узнать о ней как можно больше. А что могло лучше поведать о ней, чем папирусы с ее стихами?

Райт вышел из раскопа, осторожно и торжественно неся шкатулку перед собой. Лорд Карнарвон восторгался найденными сокровищами, которые рабочие постепенно выносили наверх.

— Примите мои поздравления, Райт. Мне кажется, что один из нас наделен талисманом удачи. А может, мы оба. Поздравьте и меня: я нашел то, что искал — гробницу последнего фараона восемнадцатой династии[16]. Что вы собираетесь сделать со всеми этими вещами? Вы должны немедленно отправить их в Каир. Если вас не затруднит, помогите мне и проследите за перевозкой.

Нефрет, как безошибочно догадался Пикок, была дочерью Эхнатона и жила при дворе Тут-анх-амона, мужа ее сестры. Она умерла внезапно, и обстоятельства ее смерти были таинственными. Об этом поведали надписи в очищенных от находок погребальных кладовых. Карнарвон, привыкший к богатствам царских гробниц, с некоторой грустью смотрел на вещи Нефрет. Когда все мелочи, которыми она некогда наслаждалась, оказались в ящиках и сундуках, Райту почудилось, что его кто-то ограбил.

«Грабители могил!» — вспомнил он слова директора. Быть может, и вправду не стоило тревожить вечный покой царевны. У нее отобрали все, с чем она сжилась, и теперь в ограбленной гробнице бродит безутешная тень, лишенная того, что принадлежало ей столько веков.

В этой усыпальнице звучала музыка, недоступная слуху живых, плыли песнопения, цвели благовония, со стен сходили танцовщицы, прыгали неутомимые газели, радуя взор своими прекрасными движениями. Теперь у царевны не осталось ни кресла, ни зеркала, в которое она могла бы поглядеться, ни ароматных курильниц, ни краски, чтобы подвести глаза. Жрец, двойник Райта, казался совершенно живым. Лицо его изменилось, из глаз исчезло отчаяние: он смотрел на опустевшую гробницу с удовольствием, чуть ли не радостно.

Карнарвон, расставив ноги и похлопывая себя по плечу тонкой тростью, долго изучал странный рисунок — изображение двойника Райта.

«Очевидно, необычное совпадение, как случай со статуей „Шейх-эль-белед“[17]. Когда этого загадочного египтянина извлекли из подземелья на свет после трехтысячелетнего сна, рабочие вдруг закричали: „Да это же Шейх-эль-белед!..“ Так или иначе — все это странно, очень странно…»

Мэри встретила мужа более чем разгневанно. Она была чем-то крайне раздражена: то чересчур громко смеялась, то вдруг становилась слишком чопорной. Райт, занятый своими мыслями, все же невольно заметил, в каком нервном настроении она пребывала.

На вопрос, что с ней, она ответила:

— Я вполне здорова, но что с тобой? — и, сменив тон, сказала: — Расскажи мне, чем ты занимался.

Райт довольно равнодушно рассказал о своих находках. Внезапно, словно что-то вспомнив, прервал рассказ и вышел. В отеле они снимали два номера; вторая комната служила кабинетом и кладовой. Здесь находились все интересовавшие его находки, исследование которых Райт не хотел откладывать до возвращения в Берлин, в том числе и драгоценная шкатулка. Мэри пошла было за ним, но он сказал:

— Останься, я скоро вернусь.

Райт не сразу услышал осторожный стук Мэри. Ей пришлось постучать еще раз, прежде чем он открыл. На столе стояла шкатулка и лежали папирусы.

— Так нашел это в гробнице? Какая прелесть! — и она наклонилась к мужу. — Передашь в музей или оставишь себе?

— Еще не знаю, — неохотно ответил Райт, не очень обрадованный ее визитом и размашистыми движениями, угрожавшими всем древностям в комнате.

— Еще не знаю, — повторил он, бережно свернул папирусы и положил их обратно в шкатулку.

— Если ты не передашь ее в музей, то подаришь мне, правда? Чудесная вещь. Я тебе не помешала?

— На сегодня я закончил.

— Ты что-то писал?

— Да!

— Стихи?

— Я старался как можно точнее передать богатство образов египетского текста. Но это довольно трудно… мы ведь привыкли к совершенно другим образам, иной гармонии…

Райт оживился, взял в руки исчерканные листы и, приблизив к глазам, прочитал вслух:

Отложил один листок и взял другой.

— И еще одно стихотворение:

— Только японцы, великие мастера стенографической записи чувств, сумели бы с такой простотой и лаконичностью передать настроение в одном-единственном образе.