— Поди уж половину прибрал?

— Надо же, как люд озверел. — вздохнул Волков и спокойно зашагал прочь.

Резолюция Долгирева на записке Степового:

Вечеринку решили устроить на квартире одного из членов «молодежной сотни». Впервые собирались вместе главари боевых пятерок, и Чепурной решил лично поговорить с ними.

Но чтобы сбор был действительно похож на вечеринку, разрешили привести наиболее надежных девушек. За каждую из приглашенных отвечали как сами за себя руководители пятерок поэтому здесь не таились, говорили вызывающе откровенно. Караул — влюбленная парочка на скамейке у дома — надежно охранял вход и в случае опасности мог предупредить условным сигналом.

Ждали Фатьянова, командира сотни.

В глубине просторной комнаты был накрыт большой стол для чая. На двух мягких диванах вдоль стен уютно устроились пять-шесть пар. Остальные танцевали. Общество было довольно разношерстное. Рядом с сыном торговца и его партнершей — делопроизводителем гостиницы «Россия» сидели чистокровный дворянин и девятнадцатилетняя артистка концертной группы. Сын кулака держал в своих лапищах тоненькие пальчики молоденькой учительницы из дворян. Ее перезрелая тридцатилетняя подруга одиноко смолила одну папиросу за другой, устроившись в старинном глубоком кресле у окна. В углу о чем-то тихо спорили милиционер Пятигорской милиции и делопроизводитель отдела управления Пятигорского исполкома. Тут же присутствовала дочь мадам Кордубайловой с супругом и молодой учитель из их дома — протеже Анны Фальчиковой.

Мелодичные звуки танго почти осязаемо стекали с черных лепестков граммофонной трубы. В такт им томно покачивались танцующие.

Казимир Яловский, веснушчатый малый в гимназической курточке с потертыми рукавами, из которых на добрую четверть торчали бледные руки с белесыми волосами, беспокойно ерзал на своем стуле. Ревнивым взглядом следил он за веселой хохотушкой Леночкой Егоровой, которой что-то нашептывал долговязый хозяин квартиры.

Леночка и Казик жили когда-то по-соседству. Дружбы особой между ними не было. Встретились недавно случайно, разговорились. Грубоватый, язвительный Казик вдруг засмущался тогда под взглядом бывшей своей соседки и опустил глаза. А когда поднял их — ничего уже не видел, кроме полных, чуть влажных губ ее, с едва заметной трещинкой посредине. Они стали изредка встречаться. Леночка относилась к нему доброжелательно, но не давала повода дерзить. А белобрысый ее кавалер ходил словно связанный, злясь на себя за неповоротливый язык и всегда мешающие руки. Убедившись, что взгляды Леночки на окружающую действительность не очень расходятся с его собственными, Казик познакомил ее с некоторыми своими друзьями и с их разрешения пригласил на вечеринку. Теперь он пожалел об этом. Танцевал Казик безобразно. Его милую партнершу тотчас же перехватили, и она почти не выходила из круга, веселая, разгоряченная, удивительно похорошевшая. Танцуя то с одним, то с другим, она лишь ободряюще улыбалась иногда Казику или шутливо хмурила брови в ответ на его укоризненные взгляды. Яловский в душе проклинал эти затянувшиеся танцульки и с нетерпением ждал начала делового разговора.

Откуда было знать рыжему Казику, что сейчас даже его соседство для Леночки желаннее ухаживаний всех друзей гимназиста. Конечно, она предпочла бы видеть на его месте того худощавого парня, что заходил по делам службы к ним на почту. Она знала, кто он, как зовут, но поговорить им за эти несколько коротких встреч не удалось ни разу. Почувствовала девушка, что задела парня тогда ее невольная усмешка, обидела. А через обиду эту протянулась между ними трепетная незримая ниточка. «Увидеть бы еще хоть разок!» — мелькнула мысль, но девушка тут же отогнала ее.

А в соседней комнате неторопливо шагал по мягкому ковру «идейный бог» молодежи Николай Александрович Чепурной.

— Какая молодежь! Вы только посмотрите, какая чудесная у нас молодежь! Орлы! Горячие головы и сердца! Вот она — надежда России! — с пафосом воскликнул он, обращаясь к хозяйке дома, высокой седой женщине с густо напудренным бескровным лицом.

— Вы правы, Николай Александрович. Ребята заслужили вашу похвалу. Муж всегда верил, что из сына вырастет достойный гражданин своего отечества. Жаль, что он не видит его в действии. — И жена профессора Юкова, высланного с Северного Кавказа за контрреволюционные действия, скорбно поджала губы.

— А ваш маленький гимназист — сущий клад. В пятнадцать лет такая собранность и целеустремленность. Поразительно!

Юкова слегка улыбнулась:

— Вы говорите о Борисе? Он чуть старше, чем написано в документах. Это я ему убавила три года.

— Каким образом?

— Нужно было достать документы, скрыть прошлое. При содействии моего знакомого, заведующего гимназией, удалось устроить его в седьмой класс, благо, ростом не вышел. Проучился там недолго, но успел получить удостоверение на имя Михаила Фатьянова.

— Так это имя не настоящее?

— Нет. Борис — не только кличка. Так его назвали и родители. Борис Кирюхин, сын городского головы Железноводска.

— Вот как! Конспирация великолепная. Теперь понятна его жгучая ненависть к советской власти.

— Отец у него расстрелян. Мать убита грабителями. Но он твердо убежден, что это дело рук чекистов. Не без нашей подсказки, разумеется…

Чепурной встретился взглядом с Юковой, понимающе улыбнулся и снова зарокотал:

— И ведь не сломлен! А какой авторитет у молодых! Неказист, а ведь поди ж ты, умеет чем-то взять ребят!

Юкова поспешила вставить:

— Во многом ему помог сын.

— Да-да, конечно. Оба они бесстрашные вожаки молодежи. Смелые, гордые вожаки юной стаи!

Профессорша удовлетворенно улыбнулась.

Музыка в соседней комнате смолкла, послышались радостные восклицания. Дверь распахнулась, и на пороге вырос широкоплечий детина — любимое чадо Юковой:

— Николай Александрович, Борис вернулся. С неплохим уловом.

Чепурной взял профессоршу под руку:

— Пора открывать бал.

В зале у замолкшего граммофона стоял невысокий костлявый юноша, скрестив на груди руки. Иссиня-черные прямые волосы свисали до бледных ввалившихся щек, на которых то и дело играли желваки. Под беспокойным взглядом его голубых трахомных глаз все быстро смолкли.

Это и был Борис, он же Михаил Фатьянов, о котором только что разговаривали Чепурной и Юкова.

— Дети мои! — прочувствованным голосом начала Мария Михайловна. — Дети мои! — повторила еще раз более растроганно, — Мне радостно видеть друзей моего сына едиными духом и верой. Сегодня я хочу пожелать вам, чтобы этот год был годом свершения всех ваших надежд!

— Свобода! Свобода! Свобода! — прозвучал в ответ нестройный хор приглушенных голосов.

Это был девиз организации бело-зеленой молодежи, возникшей стихийно, но быстро прибранной к рукам эсерами и превращенной в крупную боевую единицу. На счету «молодежной сотни» были уже десятки отпечатанных на машинке и распространенных прокламаций, операция по хищению шрифта из типографии совнархоза, два воза добытого снаряжения, оружия и медикаментов.

По приглашению хозяйки все уселись за стол, но к чаю никто не притронулся: поднялся Чепурной.

— Николай Александрович Чепурной. Наш идейный руководитель. Говорят, из Москвы, — успел шепнуть Казимир Леночке, которая словно в награду за его долготерпение все-таки выбрала место рядом с ним.