Жизнь на фронте изменила черкешенку. Каждый день вокруг были солдаты, преимущественно казаки из Малиновки. Они пели, шутили, смеялись и радовались жизни. Постепенно Ферида привязалась к казакам, к этим гордым и мужественным людям. К концу войны она и сама понимала, что хочет расставаться с Гордеем, с Порфирием и даже с этими станичниками. Они стали ей родными.

А между тем война закончилась, и Гордей с замирающим сердцем ждал, когда Ферида попросит отвезти ее в Черкессию. Но она все молчала. Тогда однажды молодой человек сам решился заговорить об этом с возлюбленной.

- Федя! - Позвал ее Гордей. Ферида тут же подошла к нему и присела рядом. Девушка уже давно привыкла изображать перед всеми кавказского мальчишку и откликаться на мужское имя. Казак умел так нежно звать ее, что ей было абсолютно все равно, как он к ней обращался. Иногда однополчане замечали, как Гордей гладил Федю по голове и усаживал к себе на колени. Даже поползли слухи, что казак - отец этого мальчика.

- Феденька, - продолжал Гордей, - война закончена, мир подписан. Теперь мы можем ехать домой.

Ферида кивнула.

- Скажи, ты по-прежнему хочешь вернуться в Черкессию? Или, может, ты предпочтешь Россию?

Вот и настала минута первого сложного выбора, который предстояло сделать девушке. Черкессия или Россия? Отчий до или казачья станица? Долг или любовь? ... Выбор был сделан.

- Я поеду с тобой, - на русском отвечала Ферида. Она уже давно выучила русский, но предпочитала говорить с Гордеем на черкесском. Это был своеобразный барьер, разделяющий их. Теперь его не было. Они говорили на одном языке.

Гордей был на седьмом небе от счастья. Ферида сказала не «я не поеду в Черкессию» или «я поеду в Россию». Она сказала: «Я поеду с тобой». Она выбрала не Россию. Она выбрала его.

Правда, следующие слова черкешенки немного спустили его на землю:

- Но это не значит, что я отказалась от ислама. Гордей, мы по-прежнему не можем быть вместе как муж и жена. Но уехать я от тебя не могу. Поэтому давай все останется, как есть: я буду носить мужскую одежду, ты будешь называть меня Федей...

- Но ведь так не может продолжаться вечно.

- А я на вечность не загадываю. А пока будет так...

И вот наши герои уже возвращались в Малиновку, но не вдвоем, как уезжали, а втроем. Ферида настояла на том, что будет и дальше притворяться мальчиком. Ей казалось, что так Гордею будет проще смириться с тем, что они живут как брат с сестрой, и что так он будет меньше думать о ней, как о женщине. Что же касается молодого атамана разбойников, то ему предстояла непростая задача: встретиться с Акулиной и все ей объяснить. Сначала парень думал, как бы избежать этого разговора и что бы половчее соврать бывшей возлюбленной. Словно угадав его мысли, Порфирий каждый день по дороге из Турции в Малиновку протяжно и уныло напевал:

По Муромской дорожке

Стояли три сосны;

Прощался со мной милый

До будущей весны.

Он клялся и божился

Одну меня любить,

На дальней на сторонке

Меня не позабыть.

Он на коня садился,

Умчался вихрем вдаль,

Оставив в моем сердце

Тоску лишь да печаль.

Однажды мне приснился

Ужасный страшный сон,

Что милый мой женился -

Нарушил клятву он!

А я над сном смеялась

При ясном свете дня:

«Да разве может статься,

Чтоб мил забыл меня!»

Но все же сон мой сбылся,

И раннею весной

Мой милый возвратился

С красавицей-женой.

Я у ворот стояла,

Когда он проезжал.

Меня в толпе народа

Он взглядом отыскал.

Увидев мои слезы,

Глаза он опустил -

Изменщик догадался,

Что жизнь мою сгубил!

- Хорош, Порфирий! - однажды не выдержал Гордей. - Я понял, что ты хочешь мне сказать. Завтра мы приедем в Малиновку, и я поговорю с Акулиной. Не знаю, правда, что из этого выйдет, но деваться-то некуда. Постараюсь все объяснить ей, а там будь что будет!

Гордей сдержал свое слово: в первый же день приезда в станицу он направился к Акулине. Он нашел казачку дома, суетящейся у печи. Она совсем не изменилась: все так же красива, горда и уверена в себе. Увидев ее, Гордей вспомнил все хорошее, что было между ними, и даже на мгновение пожалел, что тогда, четыре года назад, расстался с ней.

- Гордей Ефремович! - в своей обычной смешливой манере начала Акулина, как будто они виделись не далее, как вчера. - Что же ты стоишь в дверях? Проходи, садись. Голодный?

Казак отрицательно мотнул головой и вошел в дом. Он сразу понял, что под ее обычной веселой маской скрывается тревога. Сердце любящей женщины не обманешь: только раз взглянув на него, казачка догадалась, что он хотел сказать ей.

- Акулина... Здравствуй, - не в силах смотреть в ее ясные небесно-голубые глаза, пробормотал себе под нос молодой человек и медленно опустился на старую лавку, на ту самую, где они сидели, обнявшись, и часами ворковали, как влюбленные голубки.

- Здравствуй, Гордей, - отвечала Акулина, не садясь рядом с ним и горделиво поднимая голову. - Что ж ты так немногословен? Ну, расскажи мне, ясный сокол, где ты был, что видел и кого любил.

Казачка много раз представляла себе, как ее возлюбленный вернется и как она со слезами радости бросится к нему на шею. Он бы поведал ей о своих ратных подвигах и коварных, но побежденных врагах... Но нет, Гордей пришел совсем для другого. Они несколько минут молчали; потом он наконец заговорил, она молча слушала. Атаман честно рассказал ей все и с тревогой ждал, что она скажет в ответ. Его переполняли чувства: чувство сожаления об ушедших беззаботных днях с Акулиной, чувство стыда перед ней за преданную любовь, чувство вины... и чувство, что не закончилась пока их история. В каком-то уголке его сердца до сих пор жил ее светлый образ, рядом с ней он чувствовал теплоту и нежность. Несмотря на то, что Акулину раздирали горечь и обида, она чувствовала то же самое. Нет, не долюбили они еще друг друга.

- Гордей, - после тягостного для обоих молчания наконец сказала Акулина, - если ты счастлив с этой черкешенкой, то я рада... правда, рада за тебя. Рада, что ты нашел свое счастье. Ты не думай, что в чем-то передо мной виноват. Я зла на тебя не держу. Ты всегда желанный гость в моем доме... и Ферида тоже.

Девушка сказала это спокойно, невозмутимо глядя ему в глаза. Такой силы воли Гордей не предполагал в ней. Услышав признание в измене от любимого мужчины, не удариться в слезы, сохранить достоинство и, наконец, сказать такие слова... Так не каждая сможет. Парень взял ее за руку и, сглотнув подступивший к горлу комок, практически одними губами прошептал, но она услышала его слова:

- Спасибо тебе, родная. Честно говоря, не думал, что ты поймешь меня... Прости за все. Прости, что я не смог сберечь свою любовь к тебе. Видит Бог, я был счастлив с тобой и не променял бы тебя ни на кого на свете. Я никогда не забуду те дни, когда мы были вместе - самые прекрасные дни в моей жизни!

Когда Гордей стал собираться в стан разбойников, было уже время обеда. Ему не хотелось уходить, и тем не менее, он вышел из маленького уютного дома на улицу и побрел через двор, еле волоча ноги. Казак чувствовал на своей спине взгляд Акулины и ждал, сам не зная чего... И дождался: она окликнула его у самой калитки:

- Гордей! ... Ты заходи... заходи ко мне. Просто помни, что я тебя жду... всегда жду...

Молодой человек обернулся и еще раз посмотрел на казачку. На крыльце стояла златовласая богиня, с голубой бездной в глазах. «Господи, как же она прекрасна... - в который раз любуясь Акулиной, подумал Гордей. - Кто бы отказался от нее? Кто бы не возжелал это роскошное тело? Кто бы в один миг не провалился в эти бездонные очи? Кто бы не был одурманен этой безупречной красой? Кто бы не изведал прелесть поцелуя этой богини, даже если бы на ее алых, сладких, чуть приоткрытых, обольстительных губках был смертоносный яд? ... Никто... И не я...» Атаман чувствовал, что еще зайдет к Акулине, но не как к другу или бывшей возлюбленной, а как к женщине, которая навсегда осталась в его сердце, и что огонь, зажженный ей в его душе, не сможет потушить даже новое чувство, каким бы нежным и сильным оно ни было.