- Не смей! Не смей оскорблять Гайса, похотливое животное!

Парень бешено дернулся ко мне на встречу, но Гайс подхватив меня оттащил от него.

- Не надо, Львенок. Он - химба. И не причинит мне зла.

- Кто?

- Это африканское племя, живущее в Намибии, дети природы. Они не причиняют зла, поклоняются природе и огню и носят в себе их тайны. Они прекрасны поэтому их часто похищают.

И, вернувшись к парню, он, опустившись перед ним на колени, продолжил обтирать его тело. Парень же, растратив весь свой боевой пыл, откинувшись на стену спиной, застыл подобно изваянию, храня на своем лице маску безразличия, игнорировал нас. Он отказывался от еды и воды, не слушая уговоров Гайса, каждый раз отчаянно сопротивляясь охране, когда те кормили и поили его насильно. И только перед лаской стека Джамиля и кружащимся перед ним в танце Гайсом он был беззащитен. Я же перестал сопротивляться, слушая Гайса, решая выждать время. Поэтому все больше времени я стал проводить в хореографическом зале. Под вечер мое тело ныло от непривычной нагрузки и Гайс тщательно, растирая его ароматными маслами, приговаривал:

- Слушай музыку, Львенок, пусти свое сердце в одном ритме с ее ритмом, позволь ей обвить свой внутренний стержень своими побегами. И тогда вы станете единым целым, и твое тело перестанет болеть, а душа расцветет благодарным цветком.

Я слушал его, искренне стараясь понять то, о чем он говорит, и моя техника становилась лучше, движения точнее, но он по-прежнему растирал мое тело, а мой преподаватель все так же хмурился и называл меня глухим. Джамиль приходил на мои уроки, хмуро смотрел на лишенные огня тщательно отработанные движения и уходил. Пока однажды на одном занятии он не прервал меня взмахом руки и отошел к окну, скрестив руки застыл там в задумчивости. А на столике лежал нож, которым он чистил яблоко. Я, завороженный красотой стали, повинуясь внутреннему зову, взял его в руку. Приятная тяжесть ножа вселяла в меня необыкновенное чувство наполненности и цельности. Я любовался вырезанной из кости ручкой и гладким хищным блеском метала.

- Джарван. - оторвал меня голос от созерцания. - Тебе нравится этот нож?

- Нравится. - кончиками пальцев я ласкал сталь, получая почти физическое удовольствие.

- Львенку нужны его когти. Пошли со мной.

И мы, минуя анфиладу комнат, пришли в оружейный зал. Я замер, пораженный в самое сердце. Все стены были украшены всевозможным оружием, чья сталь блестела и манила прикоснуться, взять в руки и ощутить вес оружия в своей руке. Сталь завораживала меня и каждый клинок был не похож на другой, но каждый по-своему прекрасен.

- Смотри, Львенок, тебе нравится? - внимательно смотрел на меня Джамиль.

- Нравится, разреши мне их посмотреть?!

- Ты можешь выбрать то, что тебе понравится больше всего.

Я с недоверием посмотрел на Джамиля, но думать и рассуждать было некогда. Боясь, что он отменит эту милость, я принялся бродить по залу, всматриваясь и наслаждаясь красотой клинков. Взгляд метался от одного к другому пока не упал на парные трезубцы. Они, обратив вверх свои тонкие узкие клинки, стояли на подставке. На них не было затейливой насечки и украшений из драгоценных камней, но оторвать взгляда от них я уже не мог. Мои когти…

-Вот эти. – с почти благоговейным трепетом я приблизился к трезубцам.

-Интересный выбор, Джарван, это сай - японский трезубец… Сложно будет найти мастера Кобудо, но интересно. Бери.

-Правда? – я с трепетом снял трезубцы с подставки, и они приятной тяжестью легли в руку.

- Бери. Посмотрим, что из этого выйдет.

========== 6 ==========

Шамиль вышел на небольшую сцену и застыл на ней, давая возможность рассмотреть свое прекрасное тело. Он, словно статуэтка из гагата, черный и блестящий, рука так и тянется обрисовать контур безупречных мышц. Его глаза надменно взирают на зрителей, губы изогнуты в презрительной усмешке, он похож на языческого бога, случайно попавшего в это место. В руках у него красочные огненные пои.

В зале гаснет свет и Шамиль поджигает пои. Они начинают слегка раскручиваться под неторопливый ритм музыки, гипнотизируя зрителей, то освещая, то погружая во тьму безупречное тело Шамиля. Он ускоряется, и пои начинают вращаться, быстрее выписывая огненные круги и спирали, а музыка все набирает обороты, и вот уже в завесе огненного дождя, на какую-то долю секунды, рождаются огненные птицы, прекрасные драконы и тут же умирают в столбе пламени.

Я смотрю, затаив дыхание, сколько бы раз я не видел это, мне каждый раз подобное кажется чудом. Огонь в руках Шамиля живой. Он порождает по прихоти своего хозяина причудливые образы.

Но вот по сцене кругом пробежала огненная змея и превратилась в стену огня за спиной Шамиля. Он застывает окруженный лижущим его огнем. В зале потрясенная тишина, и он, шагая назад, скрывается за стеной огня.

Музыка мгновенно обрывается и пламя гаснет, погружая зал в тьму. Но ненадолго.

Тишину разрывает страстный бой барабанов, и луч софита падает на меня. Я уже, сменив Шамиля, стою в центре сцены и кажусь случайно оброненной искрой его огня. Мои рыжие волосы, рассыпаные по плечам, подчеркивают белизну кожи. Золото, щедро украшающее мою шею и запястья, должно подчеркнуть хрупкость тела. Только белая ткань скрепленная золотыми дисками чудом держится на бедрах. А в моих руках пара кинжалов сай. Я - сам сай. Тонкое гибкое опасное лезвие. И под бой барабанов я танцую, сай, мелькая опасным, завораживающим блеском, словно, охраняют бесстыдно извивающееся тело, вызывая желание получить его пусть даже ценой жизни. А музыка словно раскаляет воздух, задает уже бешенный ритм, и я, подчиняясь ему пульсирую в страстном, горячем ритме, но сай охраняют мою чистоту, мелькая в руках с бешенной скоростью, взлетая под потолок и застывают в моих руках вновь, острием подчеркивая то изгиб бедра, то безупречную хрупкую линию шеи. И вот они, чиркнув по бокам и разрезав тонкую материю, скрывающую мою наготу, подкидывают ее в верх, и зал вновь погружен во тьму.

И только нежнейшая белоснежная ткань грациозно опускается на сцену. Сердца зрителей еще живут в горячечном ритме моего танца, а по залу уже льется нежнейший перелив флейты, сплетаясь в изящные узоры, оплетая страсть горящую в телах присутствующих, делая эту страсть тягучей. И ткань, опустившаяся на сцену вдруг снова подлетает в воздух, подкинутая умелой рукой Гайса. И он, окутанный белоснежным шелком своих волос, скользит по сцене мягкими дразнящими движениями. Он сам, словно тончайший шелк, скользит по воздуху, и кажется, будто сама природа вложила в него всю сладость любви и негу. И хочется прервать его томный танец и вкусить этот божественный вкус. Но под утихающие звуки музыки движения Гайса тоже замирают, и зал погружается в тьму, финальной точкой поставленной в нашем общем танце, в котором один рождается из другого, в котором есть все оттенки любви и страсти.

Тишина.

Тишина, наполненная судорожными вздохами.

Тишина, наполненная кипящей страстью так плотно, что кажется воздух пронизывает разряды невидимых молний.

***

Уже полгода Джамиль собирает в своем небольшом уединенном дворце самых обеспеченных людей и показывает свое сокровище. Но ни один из них не решился пока купить тройную усладу. Баснословная цена так высока, что услада остается во дворце. Но Шамиль доволен. Весть о его чуде привлекает все больше и больше людей. Попасть к нему сложно, но желающих много, и другой товар уходит просто с поразительной быстротой. Он едва успевает найти и обучить новых наложников. И только со своей тройкой он не спешит расстаться.

Вот и сейчас он сидит, окруженный богатейшими людьми страны. Чего только не вкусили эти люди. Казалось, самый цимус жизни лежит у их ног с рождения, и ничто не может удивить их. Но они до сих пор с жадностью взирают на сцену в надежде увидеть прекрасного Шамиля, опасного Джарвана и сладкого Гайса. Но Джамиль их сегодня больше не покажет. Пока кто-нибудь не даст ту цену, которую он назвал.