Тит, дрожа, силился сообразить, что же означало все им услышанное. А то, что ему случайно удалось подслушать нечто важное, было очевидно.

Кривой Тит отлично знал, кто такой был Паллант и кто такая была Мессалина: первый был советчиком Клавдия, вчерашнего сенатора, теперь — императора, а вторая — женой того же Клавдия. Неизвестный мужчина, видимо, хотел приобрести влияние на Клавдия, оттолкнув от Клавдия Палланта и заняв место опороченного, и в этом ему, согласно его замыслу, должна была помочь Мессалина. А достичь благосклонности развратной Мессалины неизвестный мужчина хотел потакая ее развратности, то есть демонстрируя ей свои неподражаемые мужские достоинства. Мужскую же силу свою пройдоха надеялся увеличить искусственно: для этого он заказал себе специальное зелье из собак, вернее, кобелей, которое он сейчас и испытывал на его изготовительнице.

Причем из слов мужчины Тит понял, что тот однажды помешал Палланту таким же образом повлиять на Мессалину, подсунув советнику Клавдия приготовленную этой же особой отраву, уменьшающую мужскую силу, а не увеличивавшую. Конечно, мужчина из беседки не был бы в восторге, узнав, что кому-то стало известно о его намерениях.

Как только любовники возобновили свою возню, Тит продолжил свою деятельность. На этот раз ему удалось перетереть путы на руках до того, как развлекавшиеся в беседке достигли очередного блаженства, и он уже свободными руками принялся быстро разматывать полоску плаща, которая стягивала его ноги. Вскоре ему удалось освободиться от нее. Тут за дверью послышались крики сладострастия, а затем установилась тишина.

Сперва Тит хотел немедленно скрыться из сада, но тогда получилось бы, что он обладал только половиной тайны: он знал планы честолюбца, но даже не предполагал, кто он. А целая тайна, конечно, будет стоить дороже, чем ее половинка… Тит шагнул на низкий порожек у двери, и тут доска под его ногами предательски скрипнула, да как! Можно было подумать, что эту доску специально приготовили для участия в каком-то оркестре.

— Там кто-то есть! — крикнул мужчина, и за дверью раздались шаги.

Тит кинулся бежать к стене. Десять шагов были преодолены им за мгновение, еще миг — и он на крыльях страха перепархнул через ограду.

Тит не увидел, кем был совершенно голый мужчина, выскочивший из беседки и с удивлением уставившийся на клочки материи у подножия мраморного тритона.

Отбежав от ограды на порядочное расстояние, Тит оглянулся, стараясь запомнить дом и ограду. Вот беда: он плохо знал этот район Рима, и о том, кому принадлежал интересующий его дом, он мог только догадываться. Пока… Конечно, пройдет несколько дней, и ему станет все доподлинно известно об обитателях этого дома. А тогда можно будет подумать и о том, кому выгоднее продать тайну, которую он узнал совершенно случайно. Теперь же нужно поспешить с донесением к Каллисту: может, уже сегодня ему что-нибудь перепадет…

Тит припустил к Виминалу. Скорее всего, Клавдий был еще у преторианцев, а значит, у преторианцев был и Каллист.

Тит не понял, что мелькнуло у ног его, пока не оказался на земле. То была веревка, которую натянули поперек узкой улицы явно не для того, чтобы облегчить передвижение поздним прохожим.

Из тени, отбрасываемой домом, к Титу бросились две фигуры. Он был поднят рывком и быстро ощупан. Лиц у фигур не было были маски.

— Куда это ты так несешься? — хрипло спросил обладатель маски и рваной туники, прорехи в которой были видны даже ночью, больно ухватив Тита за левое плечо.

— И не ври, что без денег. Живо гони сестерции! — решительно добавил другой бродяга, одетый не лучше своею товарища. Для придания словам необходимой вескости он выхватил из лохмотьев кинжал и поднес его прямо к глазам Тита. На лезвии Тит заметил пятна — то ли ржавчину, то ли кровь.

Сердце бывшего преторианца бешено колотилось. Он не был труслив, вернее, он не был панически труслив, и будь у него сейчас с собой меч, он показал бы этим двум нахалам свою воинскую выучку. Быть может. Но сейчас при нем не было иного оружия, кроме ума. А на ум ему не шло ничего путного.

— У меня нет ни асса… — промямлил Тит, понимая, что далее молчать опасно. — Хозяин послал меня за лекарем, всего лишь за лекарем, добрые господа…

— Тогда при тебе должны быть деньги: к лекарям с пустыми руками не ходят! — рявкнул бродяга, сдавивший его плечо.

— Наверное, у него за щекой сестерций, больно уж он невнятно бормочет, — предположил бродяга с кинжалом. — Ну, выплевывай свое богатство! Или ты хочешь, чтобы я прорезал дырку в твоей щеке вот этим? — Бродяга махнул кинжалом у носа Кривого Тита‚ едва не отхватив самый его кончик.

Тут бывшего преторианца осенило.

— Деньги у меня в сандалии, — нетвердым голосом произнес он. — Сейчас достану.

Бродяга отпустил его плечо, и он нагнулся, вроде бы за деньгами. Вместо денег Кривой Тит ухватил двумя руками по пригоршне дорожной пыли. Отчаяние придало ему решимости. Выпрямившись, он швырнул пыль прямо в глаза грабителям.

Бродяги, не ожидавшие от своей жертвы такой прыти, стали чихать и тереть глаза. Тит помчался прочь. Его не преследовали.

Тит благополучно добежал до конца улицы, но здесь его поджидало еще одно препятствие. Свернув за угол, он с разбегу налетел на двоих носильщиков, которые несли вместе с шестью своими товарищами богатый паланкин. Носильщики упали, упал и Тит, а паланкин накренился и из него, к ужасу Тита, вывалился старик в полосатой тоге, костлявый до безобразия.

Такие тоги носили сенаторы.

Тит вскочил, но убежать ему не удалось: его успели окружить рабы, которые шли за паланкином своего хозяина. Их было человек десять. Все они были рослыми, мускулистыми — гадкий старик, чтоб ему разориться, не жалел денег на охрану.

Тит затосковал — не высказывая мнение ни о ногах его, ни о глазах, рабы молча повытаскивали кинжалы.

Старик, однако же, принялся браниться:

— Чтоб ты провалился в Эреб! Чтоб сгорела могила твоего отца! Будь проклята кровать, на которой зачали тебя!..

Ругательства были довольно отвлеченные — в них не было непосредственной угрозы, — и Тит уже начал успокаиваться, но тут старик бросил своим рабам нечто, заставившее его похолодеть:

— Ты, сириец, и ты, галл! Где ваши кинжалы? Отправьте этого торопыгу в Эреб‚ да поскорее: пусть хвастается там, как опрокинул Квинта Калипурния Арба!

Уже второй раз за эту ночь Тит увидел лезвие кинжала у самого лица своего…

— Да не здесь, болваны! — ворчливо прикрикнул старик. — Еще нехватало‚ чтобы честные римляне завтра спотыкались об его труп! Оттащите его… ну, хотя бы к канаве, мимо которой вы только что прошли, там и прикончите, а тело швырните на дно. Меня нагоните.

Мерзкий старик забрался в свой паланкин, носильщики подняли его и понесли. Следом двинулись рабы с кинжалами, но не все. Двое остались с Кривым Титом. Вероятно, это и были галл и сириец.

Сириец и галл потащили Тита под руки куда-то в темноту. Не иначе, к канаве…

— Стойте, стойте! — крикнул Тит поспешно (его волокли очень быстро, и он испугался, что рабы умертвят его до того, как он сумеет что-либо спасительное придумать). — Стойте! Я… я разбойник! Я вор! Я пират! У меня есть тайник с десятью тысячами сестерциев — стойте, и они будут ваши!

— Знакомая песня! Когда тащишь на расправу, то чего только не посулят: и золото, и алмазы, ну и, конечно же, волю, — грубым голосом сказал раб справа от Тита, не то сириец, не то галл.

— И чем больше лохмотьев на теле, тем больше перед смертью вопят о каком-то богатстве! — хмуро бросил раб слева от Тита, не то галл, не то сириец.

Хитрость не удалась. Так что же еще придумать? Тит отчаянно крикнул, вспомнив о том способе, с помощью которого ему удалось избавиться этой ночью от двух бродяг:

— Стойте! У меня в сандалии — золотой перстень!

— И перстень этот, наверное, большой да тяжелый: то-то у тебя ноги еле шевелятся! — ухмыльнулся раб справа.