Возможно, однако, что генеральный путь перестройки гармонии будет иным — что главный упор будет сделан на размельчение и обогащение системы интервалов. Октава разделена у нас на 12 полутонов, из которых мы обычно по-разному компонуем 7 ступеней гаммы (в зависимости от лада). Но ведь наше ухо различает и гораздо более тонкие соотношения. Уже Б. Бузони, композитор начала XX века, требовал ввести в музыку треть тона, одну шестую и одну двенадцатую. Другой музыкант, Алоис Хаба, предлагал узаконить четверть тона. Действительно, можно разделить октаву не на 12, а на 24 (или на 22 «шрути», как в Индии) или даже на 48 интервалов, а из них компоновать лады опять же умеренным набором разновеликих ступеней. Это называют микротональной музыкой.
Леопольд Стоковский (1959: 92) пишет:
«Примитивные гармонии древности основывались на нижних обертонах (это обеспечивало более простые математические отношения, а значит благозвучие. — Л. К.). В будущем гармония сможет располагать обширнейшей областью для своего развития сочетанием частотных соотношений высших обертонов, — например, интервалов между 12-м и 13-м обертонами. Таким образом будут созданы новые гармонические концепции, следующие по пути, указанному самой природой».
[Австрийский писатель Герхард Амансхауэр (1980) написал пародию в форме интервью — «Беседа с композитором». Композитор якобы предложил еще один вариант новой музыки — в ультразвуковом диапазоне, в котором общаются сигналами летучие мыши. Люди его не слышат.
«А. Г-н композитор, плекотоническая музыка, собственно, музыка летучих мышей; не кажется ли вам, что столь необычное название может навеять нам мысль, что своими композициями в ультразвуковой области вы намереваетесь подурачить людей?
К. В искусстве при обозначении новых направлений часто встречаются нелепые названия, к которым впоследствии привыкают. Над новой музыкой всегда вначале смеются».
Писатель возражает, что новую музыку встретила в штыки и весьма передовая публика:
«А. …это была публика, приветствующая все виды музыки и готовая принять и признать непривычное. Время скандалов, слава богу, миновало. Но как человек может одобрительно относиться к музыке, которую он не слышит?
К. Новую музыку вначале никто не слышит. Ее обычно начинают слышать позднее».
Далее композитор поясняет:
«Тоны — лишь небольшая часть в мире шумов. Тоновая музыка очень бедна. …Тоны европейской музыки — я иногда называю ее геометрической музыкой — всего лишь небольшая часть в мире слышимых звуков… Слышимый звук находится в том диапазоне, который с музыкальной точки зрения является самым неинтересным. Я хочу сказать: люди тугоухи».
Писатель снова возражает: «Но музыка не есть средство для постижения мира…»
«Так говорят сторонники старой музыки, — отвечает композитор-новатор. — Я теперь не очень охотно говорю о музыке. Я говорю о ‘сонике’».
Не правда ли, «плекотоническая музыка» подозрительно близка к «4’33» Кейджа и к запредельному звучанию многих рок-групп, а всё интервью выглядит очень реалистично? Именно так и происходит раздвижение диапазона звучаний, освоение новых созвучий, грозящих выходом за пределы музыки. Рассказ Аменсхауэра иронически обыгрывает реальные поиски «музыки будущего».]
В частности той микротональной, которую предвидел знаменитый дирижер симфонических оркестров Леопольд Стоковский. Той, на основе которой, по его гипотезе, зазвучат экзотические мелодии и созвучия «не от мира сего».
Зазвучат? Но ведь и они уже будоражат наш слух — джазовый певец часто сдвигает голос чуть-чуть в сторону не только от ритма (синкопа), но и от чистого тона. Еще настойчивее это звучит в экспериментах джазового авангарда, в индейских разработках мексиканского композитора Каррильо, в опытах с синтезаторами, в импровизациях Джимми Хендрикса, в перенасыщенной диссонансами и «конкретными» звуками музыке «тяжелого рока». То есть можно и движения в молодежной и популярной музыке рассматривать как эксперименты для музыки серьезной.
Эти звучания еще очень хаотичны, находимые структуры еще не устоялись, не сложились в системы норм. Однако это поиски оправданные, закономерные и перспективные. Немногие удачные находки станут такими нормами. Но чтобы это произошло, нужно многое отбросить, а чтобы многое отбросить, нужно многое испытать. Нужна смелость, которую серьезная музыка вправе себе позволить лишь в очень ограниченных пределах: она ведь держится на традициях, на потребностях образованной и подготовленной публики.
18. Музыка «легкая» и «тяжелая»
В первобытном мире вся музыка, обрядовая и бытовая, была одинаково народной и одинаково респектабельной. С окончанием первобытного существования музыка разделилась на «высокую» (возвышенную, серьезную) и «низкую» (массовую, легкую). К первой относили сначала церковную музыку, потом частично и светскую — рассчитанную на концертное исполнение в верхних слоях общества, на образованных и подготовленных слушателей. Ко второму разряду — сначала обрядовую и бытовую народную музыку, потом музыку для масс, танцевальную и развлекательную. В XIX и XX веках серьезная музыка считалась классической, то есть образцовой, ведущей (некоторые пуристы называют «классической» только музыку XVIII века — от Баха до Бетховена), а легкая массовая музыка называлась популярной, в XX веке сокращенно — поп. Сюда же относится и авангардная музыка богемы. Численно это очень разновесные категории. Свыше 80 % всех грамзаписей в мире — это лёгкая музыка, менее 20 % — классическая, а современная классическая — около 5 %. Впрочем, и в легкой авангард — не более 5 %.
Курт Блаукопф в книге «Музыка в переменах общества» (Blaukopf 1982: 277) приводит данные немецкого опроса слушателей радио 1963 г. По этим данным, опереттами и опереточными мелодиями интересовалось 60 процентов слушателей, развлекательной музыкой вообще — 58, народной музыкой — 51, танцевальной — 41, классической — 18, романсами — 14, симфониями — 11, целыми операми — 10, церковной музыкой (также органной и ораториями — 10, джазом — 7, современной серьезной музыкой — 6.
Он же приводит классификацию слушателей швейцарского радио 1979 г. (Blaukopf 1982: 280). Швейцария — одна из наиболее зажиточных и культурных стран. Швейцарская классификация разделяет слушателей на 5 категорий:
1. простонародный тип — 21 % (люди с узкими и устарелыми музыкальными предпочтениями, они вообще мало интересуются музыкой);
2. прогрессивный тип — 19 % (молодежь от 15 до 24 лет, с предпочтением ко всяческому авангарду, часто сами играют, радио слушают мало);
3. тип рок-поп — 19 % (в основном до 40 лет, любят англо-американскую легкую музыку и барокко);
4. разносторонний тип — 26 % (им желательна самая разная легкая музыка, часто слушают радио в машинах);
5. классический тип — всё же 16 % (но вместе с интересом к классической музыке эти также охотно слушают танцевальную, легкую, рок, поп и народную, серьезную же музыку охотнее слушают в концертах, чем по радио).
Компоненты музыки рождались в быту и ритуалах и переходили в серьезную музыку. Несомненную связь с повседневной жизнью имеют ритмы. Маршевый ритм приурочен к ходьбе, а изменение его темпа отражают различие психологических установок: бег, поспешное движение, мерный шаг, торжественное важное триумфальное шествие, медленный ход похорон. Четки разнообразные трудовые ритмы. Танцевальные ритмы возникли как их подчеркнутая, стилизованная и обогащенная разработка. Ритмы колыбельные, ритмы спокойные и отражающие взволнованное биение сердца, ритмы природных явлений (волн морского прибоя) — все они легко переносятся в музыку и без специального опознавания оказывают соответствующее воздействие на психику.
Очень богата ассоциациями мелодика музыкальных произведений — последовательность и размах, повышения и понижения, фразировка, дробность и контрастность разработки тем, вариации звучности, инструментовки и т. п. Ассоциации основаны на том, что мелодика, конечно, живо напоминает интонации человеческой речи — мужской и женской, грубой и нежной, гневной и томной, резкой и мягкой, ясной и глухой и т. д. Неисчислимым оттенкам живой человеческой речи и возможностям их перевода в музыку соответствует безграничный ассортимент ассоциаций, которые можно таким способом вызвать.