– Вот этот, – Гамлет вытаскивает пиджак из коробки. – Одевай.

Я прижимаю к себе ткань, согревая теплом тела. Черный шелк моментально вызывает во мне бурю эмоций, которые должны бы быть тщательно похоронены в прошлом.

– Уверен, мне больше подойдет бронза.

– Тебе безумно идет черный шелк. Я помню, – Гамлет, выдохнув, отворачивается.

Я облизываю моментально пересохшие губы и прячу лицо в прохладе шелка.

Ткань лаково обнимает тело, не создавая иллюзии закрытости, наоборот, кажется – она подчеркивает то самое, что хотелось скрыть. Выступающие косточки запястья в широких рукавах становятся еще заметнее, напоминая, что именно туда пришелся первый поцелуй Гамлета. Жесткий воротник-стойка подчеркивает линию шеи, делая ее беззащитнее. А серебряный дракон, свернувшийся у сердца, дремлет, с понимающей улыбкой выдавая мои тайны.

– Безупречно. Бери этот, – рявкает Гамлет и уходит, больше не оглядываясь.

Я еще раз ласково провожу по ткани кончиками пальцев и печально усмехаюсь. Моя Ева, поранившая нежное сердце о шипы этого мира, не желает больше проявлять свою сущность. Ушла в глухое молчание и не отзывается ни на один призыв. Я теперь не полный, я лишился какой-то важной составляющей.

Казалось бы, время должно лететь: его просто катастрофически не хватает, я разрываюсь между церемониями и рестораном. Но оно, вопреки логике и всем законам, медленно тянется, тяжело перешагивая через каждый час. Ожидание… во мне поселилось ожидание. Что бы я ни делал, разливал ли чай, перебирал счета, утверждал новое меню. Все это – фон для ожидания. Но вот только на вопрос, чего я жду, ответить я не смею даже самому себе.

– Привет, – рядом со мной на циновку опускается Егор и, нисколько не озабочиваясь правилами, тут же принимает уютную позу. – Жек, дай мне чаю. С мятой и медом, устал как ездовая собака.

Я рассеянно обвожу рукой столик для церемоний и расставленные приборы.

– Егор, это все не предусматривает чая с медом.

– Мда? А если эти ширмочки задернуть и никому не рассказывать?

– Тогда жди, – моментально заражаюсь я его жизнелюбием.

Под недоуменными взглядами персонала я сгребаю мяту, мед и простой чай, подхватываю высокие глиняные кружки для грога и с независимым видом задвигаю двери. Соорудив безобразие, которое отродясь не видел мой чайный столик, пододвигаю кружку Егору. Он, усевшись по-турецки, ворчит:

– И куда я должен ноги деть?

– Азиаты идут другой комплекции, они не вымахивают под два метра.

– А тебе идет, – кивает Егор, – весь такой… хм… нет в моем словаре правильных определений для парня, но ты понял, да?

– Гомофобствуешь помаленьку?

– Так, по старой памяти чуть-чуть.

– Егор, расскажешь?

– В облегченной форме подойдет?

– Согласен.

– И начала она дозволенные речи… Жил-был я, вполне приличный гомофоб, и вот в один прекрасный день родной и близкий человек объявляет мне свою причастность. Я, конечно, весь на дыбы, давай спасение души в экстренном порядке производить. Даже подумывал о лоботомии, пока меня нос к носу не столкнули со второй заинтересованной стороной. И тут я попал в раздрай. Вроде оба люди не плохие, чувства-эмоции у них… Но парни же. И так, и этак крутил-вертел ситуацию, не укладывается и все. А тут ты… Дальше знаешь. Понял я в общем, что секс вполне реален. Да еще какой…

– Секс… – печалюсь я. – Ладно, хоть что-то.

– Жень, не хоть что-то, – накрывает мою руку Егор. – Это было потрясно настолько, что дружить у нас не получится, как бы ни хотелось.

Я, наверное, никогда не привыкну к его открытости. Обалдев, я пялюсь на Егора, спокойно пьющего чай, как будто не он только что мне заявил о своем желании.

– То есть ты не против повторить? – на всякий случай уточняю я.

– Не дразни, Жек. Тебе говорили, что ты в этой черной штуке тот еще соблазн? Так и хочется сотворить непотребство.

Господи… кто-нибудь когда-нибудь говорил этому парню, что нельзя быть таким беспринципно прямолинейным? Я беспокойно передвигаю чашечки для церемонии, пытаясь упорядочить разметавшиеся от взрыва откровенности мысли.

– Прямо тут, за этой имитацией стен, – Егор, притянув меня к себе, слегка касается губ скользящим поцелуем и тут же выпускает.

– Ты что вытворяешь? – я вцепляюсь рукой в свое горло, пытаясь удержать скакнувшее туда сердце. – Там в общем зале… Егор! Там в общем зале импровизированный театр теней, то есть прекрасно видно, что тут происходит… Понимаешь… Часть дизайнерского решения…

– Класс! Представь, какую эротику можно было бы замутить? Даже не знаю, кем больше хочется быть – зрителем или участником.

– То есть тебя вообще не волнует, что подумают те, кто сейчас там?

– Пф… Жень, не заморачивайся, какой спрос с теней и их причудливой игры с разумом? Вкусный у тебя чай. Кстати, можно у вас в ресторане банкет заказать, но только, чур, с твоей церемонией.

– Егор, – выдыхаю я, – скинь скорость, я вылетаю на виражах твоей мысли.

– Ладно, Жень, ты мне позвони, про банкет поговорим, а пока я полетел отсыпаться, сегодня роды трудные были, двенадцать часов на ногах, мозги набекрень, одно желание прикинуться мешком картошки, полежать в темноте и тишине.

Я с удивлением созерцаю этот гейзер и с трудом верю в разряженные батарейки. Автоматически встав для того, чтобы проводить гостя, раздвигаю двери и застываю столбом – нескольких шагах от входа стоит Гамлет с чашкой кофе в руках. Егор, радостно хлопнув его по плечу, выливает очередной поток информации. А я судорожно сцепляю пальцы под этим тяжелым, нечитаемым взглядом.

– Не знал, что у вас такие близкие отношения, – выцеживает Гамлет, как только Егор покидает кофейню.

Я задираю подбородок в защитно-агрессивном жесте.

– А тебе не все ли равно?

Развернувшись, я захлопываю перед носом Гамлета створки.

========== Tabula rasa ==========

– Значит, следствием установлено, “нападение совершено неизвестными лицами”? – Илья, криво улыбаясь, отводит глаза.

– Да.

– Благородный такой?

– Не хочу твоего существования в моей жизни.

– Хорошая позиция, – хмыкает он, – ты в белом, я в дерьме.

– Илья, а помнишь, как мы познакомились? Твоя бригада ремонт в кофейне делала, а ты вокруг меня круги нарезал?

– Ностальгируешь?

– Нет, понять пытаюсь, насколько циничным нужно быть, чтобы кинуть на каком-то стекле не только своего клиента, но и парня, с которым спишь.

– Подожди… не так все было, – Илья взъерошивает всегда идеально уложенные волосы. – Я понимаю, насколько дерьмовый ракурс сейчас у этой истории с витражами, но тогда… тогда об ошибках и косяках я узнал гораздо позже, думал, у нас с тобой ненадолго, поэтому и решил замазать. Потом, когда все закрутилось, хотел исправить при случае… Черт! Все равно звучит хреново.

– По окнам из “воздушки” тоже не совсем вписывается в твою трогательную историю.

– По окнам… – Илья засовывает руки в карманы и прищуривается. – В эту не вписывается, это из другой истории. Из истории о том, что за два года ты на меня так ни разу не посмотрел, как тогда на того парня.

Хочется врезать ему, даже костяшки пальцев зудят. За то, что прав. Я совсем увяз в этих незаконченных историях. Мы стоим друг перед другом, переполненные взаимными претензиями, каждый со своей кособокой правдой, не совпадающей ни одним зубцом.

– Ладно, – резюмирует Илья, – разбежались.

Я пожимаю плечами – нет таких слов, чтобы хоть как-то закруглить то, что было между нами. Сгладить углы, стесать выступающие края разлома.

– Забыть бы тебя как страшный сон, Жек. Забыть, каким говнюком можно быть, когда тебя доводят до черты, – невесело усмехается он.

Вскидываюсь и… молчу, напоровшись на по-настоящему уставший взгляд. Илья автоматически тянется к моей руке, но, на полпути опомнившись, нелепым взмахом подчеркивает незавершенный жест.

– Все… – развернувшись, он уходит, даже не пытаясь как-то завершить свою мысль.

Что тут добавить? Действительно, все. Все закончено с Ильей. С Егором… да, тут он прав, дружить у нас не получится. Остается Гамлет, разобраться бы с бунтующим телом, реагирующим на него так остро, и перевернуть эту гребанную страницу жизни, начав все с чистого листа.