Закрыв кафе и проводив взъерошенного Гамлета, мы устраиваем военный совет. Марта-Мартин, взобравшись на барный стул, пристает ко мне с расспросами.

– Жень, кто-то хочет тебя скушать. Есть идеи?

– Масса. В том-то и проблема. Мне раз …надцать предлагали перекупить и кофейню, и аренду.

– Это плохо. А есть те, которые прям спят и видят?

– Есть, и давно. Но я к ним привык. Вот таких вот массированных атак не было.

– Значит, кто-то новый и позубастее.

– Значит, кто-то всплывет.

– Делать-то что будем? Хочешь, я своих подключу?

– Пока ничего делать не будем. Срок аренды у меня еще приличный. А от всех этих проверяющих я отобьюсь, не впервой же.

– Может, службу безопасности отца попросить? Он на радостях от моего нового имиджа мне и не такое позволит.

– Давай подождем?

– Давай подождем, – соглашаясь, кивает мне Мартин.

Я пристально вглядываюсь в этот новый образ и мысленно привыкаю называть его Мартином. Прислушиваюсь, принимаю ли я внутри эти перемены… Принимаю.

========== Маленькие трагедии ==========

– Как, ты говоришь, надо этот чай заваривать? – вопрошает меня явившийся в очередной раз инспектор по пожарной безопасности, в миру дядя Коля.

– Мелко режете лайм, листочки мяты растереть и туда, заливаете кипятком, стоИт это дело пару минут, потом зеленый чай, даете передохнуть, только потом мед. Вам, дядь Коль, записать?

– Запомню. Я что хочу тебе сказать… В отпуск вот ухожу. Такие дела…

– Иии? Не тяните уж.

– В общем, жди. Дожать тебя была установка, меня вот отправили отдохнуть. Сам поди догадался, мы ж по одному не ходим. Были у тебя уже?

– Еще чашку? – мы сидим в пока еще полупустой кофейне, и настроение мое, уже давно перекочевавшее за «нулевой километр», опять на чемоданах. – Были, конечно… И из налоговой, и из союза потребителей, и санэпидем чаем угощались… Не знаете, кто так ратует?

– Не знаю. Хорошо тут. Жаль, если дожмут.

Я натянуто улыбаюсь и прощаюсь. Дожмут. Чувствую, окрашивается моя жизнь из насыщенно-серого в беспросветный черный.

– Гамлет? – стаскиваю я с себя фартук. – Мартин приедет, попроси его помочь, меня сегодня не будет.

– А ты куда?

– Раскрашивать жизнь.

– Ты бы не увлекался, юный художник?

Я бы не увлекался… Да поздно.

Еду в больницу, очень хочется найти Егора и поговорить. Чтобы уже сразу все к одному. Плутаю по извилистому лабиринту, пропахшему медициной и ее последствиями, и добиваюсь карты с жирным крестом на месте обитания Егора. Потанцевав от нетерпения в приемном покое под ласковыми пристальными взглядами рожениц и их свиты, наконец, дожидаюсь его.

– Егор, я хочу объяснить, – пинаю я притаившийся сугроб и зарываюсь руками в теплое нутро карманов.

– Нужно ли, Жень?

Я пытаюсь заглянуть в его глаза. Золото. Чистое золото. А глаза-то рысьи… понимаю вдруг. Жестокие, холодновато-расчетливые глаза хищника. Это открытие огорошивает так, что я ловлю короткими вдохами морозный воздух и в голове рефреном бьется только одна мысль, и то не моя, а князя Мышкина: «Добр ли? Если добр, то все может быть спасено!»

– Егор, – выдыхаю я в морозный воздух остатки надежды. – Егор, я понимаю, как это все выглядело… Я понимаю, что втянул тебя в болотце собственной жизни. Но для меня это все было не так. Пойми. Прошу… Не надо прощать. Только пойми. Я живу… день изо дня одинаково. Понять не могу, кто я есть. Точки опоры нет. И тут Илья, знающий все на двадцать лет вперед. Я думал… Я думал, что с ним мне будет хорошо. Что перестану быть потерянным. Только не случилось. Я вписался в его график. График! – я отшатываюсь и обвожу ошалелым взглядом больничный двор. – И тут ты… весь яркий, насыщенный до краешка жизнью. Ты меня секундно до костей, до нутра, до сердца пробрал. Я на тебя с первой дозы подсел. Не думал я про интрижки. Любить хотел. Прикоснуться хоть краем…

Господи… Господи… Как скальпелем резанули по самому нутру, и вот стою с кишками наружу и молю… Хоть бы добр… Хоть бы добр… Взгляд цепляется за окурки с ореолом раскисшего табака, грязный утоптанный снег, фантики от конфет и использованные бахилы, которые ветер гоняет по больничному двору. Вот такой вот антураж для переломного момента… Вот такой вот антураж для главных минут в жизни.

Молчание.

Молчание.

Молчание.

И я не знаю, чего боюсь больше – этого затянувшегося молчания или ответа.

Егор неторопливо раскуривает сигарету.

– Жень, ты не имеешь права, – его голос уставший и почти бесцветный. – Не имеешь права взять и вылить на меня это все. Не имеешь права все это мне рассказывать. Я же тоже живой. И совесть у меня не мертвая. Я же потом буду жить с ощущением, что переломал чью-то душу. Ты знаешь, какой это камень?

Я выдыхаю и утыкаюсь ему в плечо.

Запах табака, смешанный с лекарственным, и сквозь это пробивается знакомый и теплый «домашний» аромат Егора. Я дышу…дышу этим словно наркозом, который, вымораживая душу, сводит боль на нет.

Добр… Сознательно добр. Спасибо… Что ему стоило убить одним едким словом… Даже не словом, равнодушием?

Говорить больше не нужно. Зачем? Я дал свое согласие на операцию, и Егор хирургически точно вычленяет себя из моей жизни.

– Скажи, зачем? Я не верю, что ты это от баловства все затеял. От любопытства.

– Хм… Какие, Жек, у нас с тобой серьезные разговоры всегда получаются. Баловство тут ни при чем. Нужно было. Потом расскажу… когда-нибудь. Когда вот этот разговор перестанет быть одним из самых главных.

– Надеюсь, твоя цель весомая.

– Весомая, Жек. И ты мне не даром дался. Мне еще думать и думать над всем этим.

Егор отстраняется и тушит окурок.

– Работа не ждет, Жек, у меня мамочки и новые жизни. Это, поверь, очень отрезвляет.

Я киваю и делаю вид, что тоже ухожу. Завернув за угол больницы, тяжело приваливаюсь к стене здания. В голове какая-то мешанина и ощущение нереальности происходящего…

– Нужно бежать со всех ног, чтобы оставаться на месте. А чтобы куда-то попасть – нужно бежать еще быстрее, – цитирую я Алису, нервно улыбаясь.

Вот и у меня есть свой Безумный шляпник, пусть и работающий акушером.

Время пить чай?

========== Маленькие трагедии. Акт второй ==========

– Добрый день, Евгений. Не могли бы вы подъехать в банк по поводу вашей квартиры? Возникли некоторые недоразумения…

– Конечно. Когда?

Я не удивлен. Ни грамма.

Сидя в неудобном кресле перед доброжелательной девушкой в фирменном галстуке банка, я выслушиваю ее извиняющийся щебет.

– Мы вынуждены временно заблокировать ваши счета до полной проверки документов займа на покупку квартиры. Понимаете, возникли некоторые сомнения в их подлинности после внеплановой проверки….

Конечно, внепланово-неожиданно… Я, тяжело вздохнув, киваю девушке. Понимаю… конечно, понимаю. И она тоже понимает, что кто-то, пользуясь рычагом давления, просто временно отсекает меня от моих же денег. Значит, нужно ждать чего-то такого, что потребует значительных денежных влияний. Чувствую себя человеком, пытающимся заткнуть прорвавшуюся плотину. Куда бежать, что затыкать?

Выбравшись из здания банка, плетусь в кофейню. Неприятности должны случиться именно там. Я же не дурак, до такого элементарного расклада чужой игры я и сам додумался.

А в кофейне резонансом всей этой белиберде царит уютное спокойствие. Тяжело и вальяжно плывет аромат кофе и свежей выпечки. Посетители по-домашнему неторопливы, слышится быстрый говорок вперемешку с шуршанием пакетов. Я стягиваю тесемки фартука на талии и вытаскиваю бамбуковый ящик со старой керамикой. Выбираю столик у окон и начинаю медитативный процесс чайной церемонии. Мало кто знает, что перед любым большим делом, после любого события принято пить чай. Педантично и несуетливо, откинув все земное, растворяясь в этих неторопливых движениях.

Шум в кофейне постепенно стихает, повинуясь древнему ритму успокоения. За стол тихой мудрой кошкой проскальзывает Мартин. Прикрыв глаза, он вдыхает едва заметный аромат чая. Следом за ним с краю виновато и кособоко примащивается Гамлет. Мои руки оглаживают дешевенькую коричневую поверхность чайника, греют в ладонях маленькие пиалушки. Ложечки, потемневшие от времени, загадочно мерцают на мягком коричневом шелке. Суета сует…. Я с поклоном передаю чашечки Мартину и Гамлету. И лишь после первого глотка Мартин нарушает тишину: