Другие сословники, однако, считали, что землевладение заменило обязательную прежде государственную службу, которая была «отличительным признаком дворянского звания»^{178}. Представление о себе как землевладельце-джентльмене был до некоторой степени результатом ярко выраженной, одновременно спонтанной и поощряемой государством, тенденции российских дворян с XVIII в. заимствовать стиль жизни и правовой статус (но не политическую автономию) западной аристократии. Хотя защитники привилегий не уставали настаивать на совершенной уникальности межсословных отношений в России, сами они были в плену заимствованной на Западе концепции благородного сословия. Но на Западе «существенное значение» дворянства коренилось в том, что «на протяжении тысячи лет основанием для привилегированного статуса дворянина являлись руководство, защита и ответственность за крестьян, живущих на территории его феодального владения»^{179}. В России же до 1861 г. привилегированное положение дворянства, включая его монопольное право на владение землей и людьми, покоилось на его службе самодержавию. Но к концу XIX в. служебная роль первого сословия стала существенно менее значимой, и дворяне-землевладельцы все реже всецело посвящали себя государственной службе (см. гл. 6). При этом дворянство сохранило не только достаточно земли, чтобы удерживать господствующие позиции в сельском мире, но и систему корпоративных учреждений, полноправное участие в которых всегда было обусловлено владением землей. Несмотря на всю оригинальность своего исторического пути, русские дворяне-землевладельцы в конце концов оказались, в некоторых отношениях, в положении, аналогичном положению благородного западной знати.

Поскольку в сознании сословников основной характеристикой первого сословия стало владение землей, главная задача свелась к тому, чтобы остановить процесс обезземеливания дворянства. Прогностические расчеты, основанные на сложившихся темпах сокращения дворянских земель, показывали, что в России этот вид землевладения сойдет на нет к 1920, 1950 или 1966 г., по различным прогнозам^{180}. Самым прямым путем к предотвращению этой угрозы было восстановить в какой-то форме существовавшие до 1861 г. ограничения на торговлю землей. Защитники привилегий не уставали осуждать превращение земли в обычный товар, сделавшее ее предметом спекулятивной наживы для купцов и кулаков, и превозносили традиционное воззрение на «землю как на средство обеспечения быта соответственных сословий» — дворянства и крестьянства^{181}.

Чтобы предотвратить появление безземельного сельского пролетариата, в 1893 г. правительство приняло закон, согласно которому крестьянские наделы нельзя было отдавать в залог под кредит, а полностью выкупленные наделы можно было продать только другому члену той же крестьянской общины или кому-то, кто соглашался стать ее членом^{182}. Публицисты Семенов и Елишев, ссылаясь на закон 1893 г. как на удачное решение вопроса, требовали такого же запрета на продажу дворянских земель недворянам. Подобный запрет, инициированный Пазухиным, был уже предложен в 1889 г. дворянским собранием Симбирской губернии и обсуждался в дворянских собраниях других губерний^{183}. Содержавшее аналогичное требование ходатайство Тульского дворянского собрания рассматривалось Особой комиссией под председательством Н. С. Абазы, которая в 1891–1895 гг. изучала различные пути укрепления дворянского землевладения.

Идея запрета перехода дворянских земель в руки представителей низших сословий, несмотря на привлекательность ее простоты и наглядности, грозила возникновением ряда крупных проблем и была отвергнута как комиссией Абазы, так и Особым совещанием по делам дворянского сословия в 1898 г. Ограничение состава возможных покупателей дворянских земель кругом богатых дворян неизбежно привело бы к падению рыночной цены на такие земли и, как следствие этого, кредитоспособности ее владельцев. Что еще хуже, такая мера способствовала бы дальнейшей концентрации дворянских земель в руках немногих очень богатых представителей первого сословия, тогда как число безземельных дворян продолжало бы увеличиваться^{184}. Чтобы сберечь дворян-землевладельцев в качестве фактора общественного развития, следовало одновременно сохранить их численность и принадлежащие им десятины, а по возможности увеличить и то и другое.

Поскольку большинство защитников старого режима были убеждены, что дворяне продают свои поместья под давлением денежных обстоятельств, некоторые из них предложили не допускать продажи несостоятельных поместий и тем самым остановить обезземеливание дворянства. В 1896 и 1897 гг. у некоторых дворянских обществ появилась мысль, что либо особые агентства при правительстве, либо сами дворянские общества могли бы принимать на себя управление обанкротившимися имениями, делать их платежеспобными и возвращать прежним владельцам. Самый продуманный план этой операции выдвинуло Херсонское собрание дворянских предводителей и депутатов дворянства, которое предложило выбирать в губерниях дворянские попечительские советы, наделенные властью вступать в управление любым поместьем, которому угрожает продажа за долги. Если в течение десяти лет такое имение удастся вновь сделать платежеспособным, Попечительский совет вернет его владельцу на правах заповедного имения, защитив его таким образом от накопления обременительных долгов в будущем. В случае неудачи Совет выставит поместье на аукцион, на котором преимущество будет у покупателей дворянского сословия и православных^{185}.

Прошедшее в январе 1898 г. совещание губернских предводителей дворянства отнеслось к плану херсонского дворянства безо всякого энтузиазма. Участники совещания пришли к выводу, что вряд ли удастся найти достаточное число способных людей, которым можно будет доверить управление всеми такого рода поместьями, и что безусловное право попечительского совета брать в управление неплатежеспособные имения явится слишком серьезным покушением на право землевладельцев распоряжаться своей собственностью, поскольку последние, быть может, нуждаются в продаже земли для мобилизации капитала. Хотя план херсонского дворянства и был утвержден в январе 1899 г. следующим совещанием предводителей дворянства, он был отвергнут Особым совещанием по делам дворянства как невыполнимый всего лишь несколько месяцев спустя^{186}.

Заповедность была нами упомянута как часть этого плана, и именно правовое решение проблемы обезземеливания дворянства пришлось по душе большинству защитников привилегий. Заповедность — установление заранее определенного, неизменяемого порядка наследования земельных владений, когда владельцы лишаются права на их отчуждение, — в той или иной форме издавна практиковалась в знатных семьях Запада, и нигде больше, чем в Англии, в которой она была популярна еще в последней трети XIX в. как среди титулованного, так и среди нетитулованного дворянства. В тот период приблизительно половина всех земель в Англии была подчинена правилам заповедности, причем такой порядок был нормой для имений площадью более 1000 акров (400 га), и не так уж редок для имений площадью от 500 до 1000 акров^{187}.[45] В континентальных странах в конце XIX в. заповедность быстро выходила из употребления. Во Франции она была аннулирована после революции 1848 г., а там, где сохранилась (скажем, в Дании, Австрии, Венгрии, в большинстве германских государств, включая Пруссию), она включала в себя только очень крупные поместья, составлявшие не более 10 % частной земельной собственности^{188}.