Эффект правительственных усилий оказался минимальным. Жалобы на должностную неадекватность местных выборных администраторов не прекращались до самой отмены этих должностных позиций в 1860-х гг., когда Борис Чичерин высказал всем известную истину — российские дворяне всегда больше ценили свое право собственности на живые души, чем свое право влиять на ход дел посредством участия в выборах и службы на выборных должностях в местном управлении^{61}. Учитывая тот факт, что самодержавие жестко контролировало как назначенных чиновников, так и выборных администраторов, а также принимая во внимание узость границ, в которых должны были действовать дворянские общества, нельзя не признать, что дворянство достаточно адекватно воспринимало соотношение между ценностью своих прав собственности и прав политических.

Те самые законы, которые должны бы в 1831 г. возбудить интерес дворянства к участию в дворянских собраниях и к занятию выборных должностей, сделали еще яснее, чем раньше, тот факт, что государство смотрело на эти функции скорее как на обязанности, чем привилегии. Для дворян были установлены штрафы, если они не посещали дворянских собраний (если только они заранее не предъявляли уважительной причины) или отказывались принять должность, на которую их избрали; надзор губернатора за губернскими собраниями был усилен[9]; был особенно подчеркнут тот факт, что внесение в генеалогический реестр и избирательный список соответствующей губернии было не только правом, но и «обязанностью» каждого дворянина, ставшего владельцем земли^{62}. В том же стиле происходила и проведенная в 1832 г. замена заведенных в 1780-х гг. дворянских мундиров, особых для каждой губернии, на единую для всех форму — темно-зеленый мундир министерства внутренних дел. Правительство Екатерины Великой ввело разнообразие мундиров, выражавших корпоративное единство дворянства каждой губернии. Правительство Николая I, унифицировавшее мундир, сделало упор на роли дворянства как агента государственной власти^{63}.

С Петра I до Николая II государство Российское поставило перед собой двойную задачу, стремясь уменьшить несоответствие (в основном военное и экономическое) России Западу путем избирательного заимствования у последнего и включить в политическую систему российского самодержавия и иерархическую структуру общества изменения, неизбежно сопровождающие такие заимствования. В XVIII в. решение этой двойственной задачи шло успешно: государство энергично содействовало проведению технической, культурной и административной вестернизации, одновременно усиливая традиционные политические и социальные структуры. В XIX в. задача стала бесконечно более трудной, потому что на Западе одно сословное общество за другим трансформировалось в классовые общества, а династические государства превращались в национальные, основанные на принципе народного суверенитета. Глядя с сильнейшим неодобрением на эту тенденцию, российское правительство проявляло чрезвычайную чувствительность к взаимосвязи между интеллектуальными и экономическими переменами, с одной стороны, и фундаментальными политическими и социальными преобразованиями — с другой; теперь оно стало относиться с крайней осторожностью и подозрительностью к дальнейшему проникновению в Россию западных идей и западной техники. Платой за такую чрезмерную настороженность стало унизительное поражение России в Крымской войне против Британии и Франции — двух обществ, мощь которых, несоотносимая с мощью России, была чудесным образом увеличена непрекращающейся модернизацией их экономических, социальных структур и политических систем.

В течение шестидесяти лет после поражения в Крымской войне старый режим, стремясь к повышению силы и безопасности государства, с обновленным интересом начал осуществлять модернизацию экономики и вооруженных сил, не намереваясь, однако, отказываться от традиционной сословной системы организации общества и от самодержавного режима власти. Фактически политическая система оставалась неизменной — по форме до 1906 г., а по сути во многом вплоть до 1917 г., когда, наконец, и был предъявлен счет за подобное отсутствие гибкости. Оставалась формально неизменной до 1917 г. и сословная система; единственные структурные изменения, проведенные в 1860-х гг., были незначительные — реорганизация трех купеческих гильдий в две и слияние различных разрядов крепостных и крестьян в однородное в правовом отношении крестьянство[10]. К 1917 г., однако, режиму пришлось пожертвовать большей частью той сути, которая определяла сословную систему требованиям модернизации.

Первым по времени и по значительности шагом по выхолащиванию сути сословной системы было освобождение крепостных в 1861 г. Эта радикальная реформа одновременно повысила правовой статус крестьянства и лишила дворянство самой ценной из привилегий — исключительного права владеть населенной землей и получать выгоду от бесплатного труда своих крепостных. С освобождением крепостных дворяне также лишились другой своей прежней роли — от имени государства осуществлять судебные, полицейские и налоговые функции относительно своих крестьян. Большая часть личных привилегий, принадлежавших дворянству наравне с другими привилегированными сословиями, ненадолго пережила освобождение крестьян. Уже в 1863 г. освобождение от подушной подати было распространено на мещанство^{64}, а спустя двадцать лет этот налог был совсем отменен. Другие налоги, прежде всего налог на недвижимость и акцизные налоги, всегда применялись по отношению ко всем сословиям. Самые жестокие формы телесных наказаний были отменены в 1863 г., хотя в некоторых случаях крестьян все еще подвергали битью розгами^{65}. Наиболее серьезный удар привилегиям нанесла судебная реформа 1864 г., в основе которой лежали «принципы безсословности суда, равенства всех граждан перед законом»^{66}. Право дворян быть судимыми себе равными приняло радикально иной вид: в самом знаменитом из описанных в художественной литературе уголовных процессов в пореформенной России обвиняемый, потомственный дворянин Дмитрий Карамазов, был осужден присяжными, состоявшими из четырех чиновников, двух купцов и шести мещан и крестьян^{67}. Благодаря судебной реформе все граждане России без различия сословий получили право не только на суд присяжных, но и на гарантии от внесудебного лишения жизни, статуса или собственности, а также на право обжаловать приговор у императора. В 1860-х гг. все граждане получили право на паспорт для выезда за границу и на занятия торговлей и промышленностью^{68}. С освобождением привилегированных сословий от рекрутской повинности покончила военная реформа 1874 г., которая сделала призыв на военную службу всеобщим, и теперь образование, а не сословная принадлежность, давало право на уменьшенный срок службы. А когда армия отказалась от практики размещения войск по частным домам, освобождение дворянства от постоя потеряло всякий смысл.

Последней областью, в которой сохранились существенные сословные различия, была государственная служба. До 1906 г. дворянство имело известные предпочтения при приеме на службу и при продвижении по служебной лестнице, тогда как выходцам из мещанства и крестьянства («бывших податных сословий», как их стали называть после отмены подушной подати) доступ на гражданскую службу был по-прежнему закрыт^{69}. Если не считать этой сферы общественной жизни, единственной существенной формой межсословных различий, сохранившейся после Великих реформ, было неравенство между крестьянством и всеми остальными. Крестьян, как и прежде, судили особые суды; для них сохранилось телесное наказание; в случае стихийных бедствий они единственные подлежали принудительной мобилизации для общественных работ; сохранились также известные ограничения свободы передвижения и выбора места жительства^{70}.