Прежде чем входить в детали истории движения Чжэдэ и Субудая, которое не может быть рассматриваемо как самый обычный путь вторжения кочевых народов в юго-восточную Европу, мы должны принять в соображение несравненные выгоды того пути, какому следовал Батый. Если предполагать, что поход Батыя имел целью завоевание Западной Европы, то избранный им путь от верховьев Иртыша и западного Алтая должен быть признан очень правильным и наиболее легким. В самом деле, от китайских равнин до срединной Европы существует одно натуральное препятствие в серии гор от Гиндукуша и Гималая до озера Байкал, которые разделяют долину бассейна рек Сыр и Аму-Дарьи, Оби и Иртыша от Тарима и Монголии. От Центральной Европы и России до Китая, пересекая упомянутую цепь гор, идет прямая дорога. Это настоящий караванный путь, знаменитая шелковая дорога, соединяющая Европу с Китаем. От Ферганы долиной Сыр-Дарьи путь идет на юг Небесных гор и ведет по Каспийскому и Аральскому морю, и здесь одна ветвь направляется к Персии, Армении Средиземному морю, другая к Русской равнине. Этими двумя дорогами во все времена ходили завоеватели и купцы[53].

У восточного писателя Ибн-ал-Асира находим есьма подробное описание движение монголов в рикавказские области в погоне за хорезмшахом. ельзя не видеть у него также непосредственного увства изумления перед успехами нападающей тороны и к слабости защищающейся. Не больше ак в течение года они разгромили Персию, Азербайджан и Закавказье. Имея главной целью разгром хорезмийской империи, писатель, по-видимому, располагает хорошими материалами для своего предмета и передал весьма обильное количество военных фактов. Но напрасно стали бы мы искать у него логической последовательности и причинной связи между событиями. Почему, например, монголы, не удовлетворившись делами с хорезмшахом, пошли на север в Грузию, в Кавказские горы и далее? Ибнельассир не заинтересован поводами и причинами дальнейшего движения, он переходит от описания одного успеха к другому. Отряд грузин, которые оберегали от нападения свою землю и были разбиты наголову, искал спасения в бегстве, и страна была предоставлена победителю, который пошел далее через Дербентский проход на аланов, лезгин и другие народы тюркского происхождения, к которым примкнули кипчаки[54]. Татары остановились, говорит арабский историк, в Кипчаки. Эта земля, обильная пастбищами зимой и летом, есть в ней места прохладные летом со множеством пастбищ и места теплые зимой также со множеством пастбищ, т. е. низменных мест на берегу моря. Прибыли они к городу Судаку: это город кипчаков, из которого они получают свои товары, потому что он лежит на берегу Хазарского моря, и к нему пристают корабли… Это море Хазарское есть то море, которое соединяется с Константинопольским проливом. Придя в Судак, татары овладели им, а жители его разбрелись; некоторые из них со своими семействами и своим имуществом взобрались на горы, а некоторые отправились в море и уехали в страну Румскую, которая находится в руках мусульман из рода Камджарелана.

Приведенное место о движении татар к Черноморскому побережью и в Крым и о завоевании Судака как торгового города с большим количеством иностранных кораблей, откуда крымское население могло частью спастись от татарского меча, — представляет собой вполне реальный факт, заимствованный автором из хорошего источника, и подтверждается местными данными[55]. Но никак нельзя относиться с таким доверием к изложению других частей Ибнельассира того же самого движения в пределы русские. Повествование Ибнельассира не дает такого представления о событиях, которое можно было бы считать за историческое. О нем следует думать не как о реальном факте, а как об искусственной комбинации событий, о которых у автора было в запасе несколько рассказов. Чтобы дать доказательство этого отношения к рассказу Ибн-ал-Асира, приведем одно место из повествования о поражении, нанесенном кипчакам и русским[56]. «Их преследовало множество татар, убивая, грабя и опустошая страну, так что большая часть ее опустела. Тогда собрались многие из знатнейших купцов и богачей русских, унося с собой то, что у них было ценного, и двинулись в путь, чтобы на нескольких кораблях переправиться через море в страны мусульманские. Когда же они приблизились к гавани, в которую направлялись, то один из кораблей их разбился и потонул, спаслись только люди. Существовал такой обычай, что султану принадлежал тот корабль, который разбивался, и он забрал с него много вещей. Остальные корабли уцелели. Рассказывал мне об этом деле участвовавший в нем». За этим любопытным эпизодом следует рассказ о возвратном движении татар и о понесенном ими поражении от булгар, вследствие чего они должны были оставить землю кипчаков, которая от них освободилась. Мысль об освобождении от татар Черноморского побережья доказывается еще следующим фактом: пока монголы владели морским побережьем, прекратились торговые сношения с Крымом и из южнорусских степей не стало получаться обычных товаров; после же отступления татар торговля снова восстановилась.

Приведенное место может быть рассматриваемо как лучший образец исторического изложения автора и заслуживает во многих отношениях тщательного разбора, так как по этому образцу можно составить понятие о писателе.

В событиях, касающихся битвы русских князей с татарами при Калке, которым уделено много места в изложении русской истории[57] и которые дополняются известиями русской летописи, движение монголов к Черному морю и Крыму является неизбежным и вполне реальным фактом, если монголы прошли через Кавказские ущелья. Все, что касается подробностей выписанного выше места о Судаке и о спасении богатых граждан на иностранных судах, может подвергаться сомнениям и критике, так как выдает в себе или неосведомленность, или легкомысленное отношение к полученным от другого сведениям. Так, 1) ясно, что могли спастись только городские жители и купцы, местные и иностранные; 2) направление, в каком могли спасаться беглецы, едва ли могло быть то, которое указывается у Ибн-ал-Асира, — страны мусульманские, под которыми следует понимать занятые сельджуками страны. Таких мест на Черном море было немного, и искать спасения в таких гаванях было рискованно. Нужно было искать спасения или в Трапезунде, или в гаванях, зависевших от Никейской империи; далее, 3) странное рассуждение предлагает писатель о береговом праве, по которому судно, терпевшее крушение у морских берегов, становится законной добычей береговых жителей. Товары, выброшенные вследствие крушения, точно так же достаются тем, кто воспользуется ими. И это право изложено у писателя спутанно, неправильно, и появление здесь султана вызывает крайнее недоразумение. Султан тогда мог быть один — сельджукский султан со столицей в Иконии, и притом право его на Черноморские области в то время весьма сомнительно по случаю начавшегося тогда переворота, произведенного монгольским вторжением. И любопытна прибавка автора, что он получил эти сведения от современника — участника в событиях.

В начале XIII в. побережья Черного моря легко могли представить спокойное пристанище для жителей северного побережья, искавших спасения от Монголов. Если восточные части не могли не вызывать опасений со стороны монголов, одержавших победу над хорезмшахом и продвинувшихся до Черного моря, то на северном побережье в Трапезунде и зависящих от него приморских городах, в особенности же в полосе владений Никейской империи и в Константинополе, недавно перешедшем во власть крестоносцев, торговое движение по Черному морю и сравнительная безопасность могла быть более гарантирована, чем в немногих городах, принадлежавших сельджукам. Таким образом, слова Ибнельассира о том, что крымские или, в частности, судакские жители, сев на иностранные корабли, стремились в мусульманские страны, чтобы найти там приют, и что крушение корабля случилось вблизи именно такой гавани, которая принадлежала сельджукской власти, может найти себе объяснение скорее в национально-вероисповедных чувствах писателя, чем в действительном и фактическом распределении политических сил на побережьях Черного моря. Независимо, однако, от того, в мусульманские или греческие гавани естественнее было направиться судам, в которых большинство беженцев состояло из крымских жителей, важнее для нашей цели ограничиться здесь соображениями касательно исторической ценности самого известия. Ясное дело, что Ибн-ал-Асиру предстояло выбрать из рассказов, до него дошедших, по отношению к походу Чжэдэ и Субутая и обстоятельств бегства из Крыма населения, такие, которые наиболее подходили к его симпатиям, и что более этого мы не вправе требовать от его изложения. Если это заключение может найти признание среди интересующихся историческими исследованиями, то, конечно, на них лежит обязанность дальнейших углубленных изысканий и критических исследований, в особенности в тех областях монгольской истории, которые входят как составные элементы в русскую историю.