— Что, в парикмахерскую пойдём? — спросил Маугли, опустив полотенце и глянув на Акелу.

— Да я сам подрежу. Я в детском доме всегда малышей стриг, так что вполне справлюсь. Только ножницы надо купить. Но это потом. Сначала пойдём перекусим где-нибудь в городе.

Площадь перед вокзалом была широкая, как стадион. Они решили сначала двинуться по центральной улице, идущей от площади. Вокруг вокзальной площади было не слишком оживлённо. Даже Акела, при всей своей малообразованности, знал, что Ямагата город большой и знаменитый, так что здесь точно должны были быть шумные, бурлящие жизнью кварталы. Вспоминая известные ему узловые развлекательные и торговые районы Токио, Акела шагал рядом с Маугли по пустынной улице. Икэбукуро, Сугамо, Такаданобаба, Нэрима… И ещё Восточный Дзюдзё, который он пока плоховато знает. В Восточном Дзюдзё не только громадный, вечно оживлённый торговый квартал, там ещё даже театральные балаганы есть.

— Послушай, дешёвые ножницы, наверное, тупые. Я такими стричься не хочу — больно будет, — сказал Маугли, шагая рядом с Акелой.

— Ты что, всё ещё о той ерунде думаешь? — хмыкнул Акела, глянув на него.

Лицо Маугли под низко надвинутой бейсболкой казалось необычно бледным.

— Я не люблю, когда больно. Ты купи ножницы, чтобы резали нормально.

— Посмотрим, сколько они стоят. А что если это окажется дороже, чем стрижка в парикмахерской?

— Ну вряд ли уж так дорого, — озадаченно нахмурился Маугли.

— Если пойти в парикмахерскую, там тебя опять могут расспрашивать обо всяком таком… Ничего, придётся немножко потерпеть. «У каждого бывает трудный час».

— Это что, тоже Закон джунглей? — спросил Маугли, приподняв левой рукой кепку, и посмотрел на Акелу в упор. По смуглому лицу у него там и сям проступала редкая щетинка. От висков по щекам тянулись бачки. «Как у барсука», — подумал Маугли, чуть было не расхохотавшись. На волка он совсем не был похож.

— Нет, просто пословица. А есть ещё такая: «Что обезьяньи лапы, что человечьи глаза — всегда ненасытные».

А есть ещё такая: «Даже у самого слабого и захудалого есть право товарища».

— А я вот ещё знаю: «В горестях и печали даруйте нам утешение, Иисус, Мария, Иосиф! В муках и страданиях укажите путь спасения!» — со смехом парировал Маугли.

— Это ещё откуда?

— Это песнопения херувимов. Там ещё другие есть, песнопения серафимов, и звучат они непрестанно… — ответил Маугли, преисполнившись достоинства.

— А по мне, так это всё абракадабра какая-то, чепуха на постном масле, — недовольно буркнул Акела.

— Мы в школе должны это петь каждое утро, такие вот хоралы.

— А что всё это значит: «херувимы», «серафимы»?.. — скривился в гримасе Акела.

Маугли, немного склонив голову, сказал:

— Да я сам толком не понимаю. Там у нас в этой школе столько трудных слов вдалбливают!.. «Тантум ерго сакрамэнтум», или, например, «калварио», или «дитя Евы, что томится на пути своём во мраке».

— Странная у вас школа. «Дитя Евы» — это, наверное, значит что-то вроде «сирота». Раз он «томится на пути своём во мраке», то, скорее всего, бездомный какой-нибудь ребёнок.

— Ты думаешь, такой смысл? Я до сих пор смысла вообще не понимал, так что даже неприятно как-то было… — промолвил Маугли с таким невинным видом, что у Акелы тоже настроение улучшилось, и он на всякий случай добавил:

— Но, может, всё и не так — мне ведь самому с этим сиротой встречаться не доводилось, я с христианством не знаком.

Они подошли к большому перекрёстку и огляделись по сторонам. Решили свернуть налево — там на улице людей было побольше. В глаза им сразу же бросились большие приземистые дома под черепичными крышами. Вдали маячили многоэтажные бетонные билдинги. В сером небе плавали три огромных надувных шара с коммерческой рекламой. Похоже было, что направление они выбрали правильное. Неподалёку от перекрёстка на правой стороне улицы виднелась вывеска столовой «Гречишная лапша», выведенная на белой доске чёрными иероглифами. При первом же взгляде на вывеску Акела вспомнил, как он голоден.

— Давай-ка сюда завернём, — предложил он. — Видишь, у них тут в меню есть китайская гречишная лапша, молоко, так что и молока можно попить, как ты хотел. Так далеко заехали, а вроде особых отличий от Токио и нету. Дома все такие приличные… Автобусы вон ходят…

— Зато светофоров нет. И людей на улицах совсем мало, — возразил Маугли.

— Так все в школе или на работе, — сказал Акела и глянул на Маугли, немного беспокоясь, что тот ответит.

Маугли как нив чем не бывало внимательно изучал висевший у входа в столовую листок с меню.

— Холодная гречишная лапша на плетёнке, лапша с разными добавками, поджаренная лапша с плоскими пельмешками, лапша по-китайски. Что возьмём, а?

— Давай уж зайдём сначала!

Акела толкнул стеклянную дверь столовой.

Внутри было темно и безлюдно. Наверное, хозяева ещё только прибирались, готовились к открытию. Из кухни вышла женщина в переднике и зажгла свет в помещении, после чего, не сказав ни слова, снова ушла куда-то во внутреннюю часть дома. Решив, что если уж свет зажгли, то скоро столовая всё равно откроется, Акела уселся за ближний столик. Маугли сел напротив и снова принялся изучать ассортимент блюд — на сей раз в виде плашек с надписями, развешанных по стене.

— Я, пожалуй, возьму рис с подливкой карри, — сделал выбор Акела.

— А я — лапшу по-китайски. Никогда ещё не пробовал.

— Что ж ты так?

В этот момент появилась хозяйка с подносом в руках, на котором стояли два стакана с водой. Акела и Маугли примолкли.

— Что кусать будем? — хмуро спросила она с шепелявым местным выговором, меряя посетителей неприветливым взглядом.

— Рис с карри и лапшу по-китайски, — сухо ответил Акела и отвернулся.

Он понимал, что ни в какие разговоры им лучше не вступать, а то сразу пойдут расспросы: кто такие да откуда приехали. Лучше было помолчать — так, может, они и за местных сойдут.

К счастью, хозяйка так же безмолвно снова удалилась на кухню.

— Слышь, Маугли, ты тут громко не разговаривай, — заметил Акела. — Если проведают, что мы из Токио, могут быть неприятности. Тут, в глубинке, полно настырных обезьян.

Маугли кивнул, но при этом, осуждающе взглянув на Акелу, напомнил:

— Я ведь хотел выпить горячего молока.

— А! Совсем забыл. Может, попозже?

— Нет, лучше сейчас, — надувшись, пробурчал Маугли.

Акела, немного поколебавшись, хлопнул в ладоши. Наверное, хозяйка была слишком далеко и не слышала. Сколько он ни бил в ладоши, она всё не появлялась. Наконец Акела, прищёлкнув от досады языком, встал, подошёл к двери на кухню и позвал:

— Э-эй!

— А? — наконец послышалось в ответ.

Обращаясь в чёрный провал двери, за которым ничего не было видно, Акела попросил:

— Дайте нам прямо сейчас горячего молока.

— А! — снова донеслось в ответ.

Удовлетворившись на том, Акела вернулся за столик и закурил.

— Спасибо. Ты извини — я покапризничал, — покаялся Маугли, слегка склонив голову.

— Да ничего, всё нормально, — обронил Акела, густо покраснев.

Он подумал, что малыш Маугли похож на мальчика, который вдруг почему-то перестал расти. Для настоящего мальчика в нём чего-то недоставало. И вот теперь этот недомальчик шёл с ним, Акелой, в паре. Правда, о том, чтобы вернуться в Токио, он больше не заикался. Акеле вдруг захотелось протянуть руку и потрепать Маугли по мягкой щёчке. Вместо этого он выдохнул клуб табачного дыма и сказал:

— Слушай, Маугли, давай ты будешь прикидываться немножко ненормальным пареньком, а? Так безопасней будет. Что бы тебе ни сказали, ты только мычи и всё. Ты же сам говоришь, твой братишка был такой — наверное, тебе подражать ему нетрудно, да? Тебе же нетрудно будет, наверное — такая игра. Понимаешь, мы ведь здесь чужаки, так что надо соблюдать предосторожность.

Маугли какое-то время смотрел прищурившись на Акелу и наконец наклонил голову. Акела с волнением молча ждал, что скажет Маугли, а в голове у него звучала «Песня маленького охотника»: