— Да я точно не знаю. Наверное, на Кюсю теплее, чем здесь. Только в шахте всё равно несладко приходится…

Не договорив, женщина зевнула, потом стала укачивать раскапризничавшегося малыша на коленях. Она внимательно посмотрела на его лицо, пощупала лоб и пробормотала:

— Жар ещё есть. Завтра надо в больницу идти… Сегодня воскресенье, вы тут с утра играете, веселитесь, а бедненький малыш лежит тут у мамы…

В коридоре послышались шаркающие шаги, и в комнату снова вошла старушка, принеся с собой волну холодного воздуха снаружи. На круглом подносе она несла пять керамических стаканчиков.

— Ну, попейте кипяточку с имбирём и спать!

Налив из чайника, висевшего над переносной керамической жаровней, кипятку в стаканчики, она дала каждому его порцию отвара.

— Вот, тут и для малыша есть. Ему особого приготовления — самый вкусный!

Мальчик и девочка тут же возмутились:

— А, хитренькая! Что это ты там малышу налила?

— Ага! Я тоже такое хочу!

— Ну-ну, хватит дурака-то валять! Пейте побыстрее. Малыш ведь болеет!

Мальчик и девочка потупились, переглянулись и вздохнули. Потом стали пить свой имбирный отвар, дуя на стаканчики. Там было понемножку имбиря, маринованных сливок-умэбоси и соевой пасты-мисо. У малыша, наверное, отвар был тот же самый, только не такой горячий. Во всяком случае, так решили ребята. И женщина, и старушка, и малыш, и мальчик с девочкой, отдуваясь, маленькими глоточками потягивали отвар. Начали бить высокие стоячие часы: бом, бом… Ребята стали считать удары: один, два, три… семь, восемь.

— Восемь часов! — воскликнула девочка, сама удивившись тому, что правильно посчитала.

— И впрямь, спать пора… — только успела сказать женщина, как лампочка в комнате погасла.

— Опять с электричеством перебои! Вчера в семь часов отключили. Сегодня, значит, оказали большую любезность — на час продлили. Наверное, потому что воскресенье, — проворчал в темноте старший мальчик.

Старуха привычно нащупала на столике с жаровней-котацу свечу и зажгла её от спички. В тусклом красноватом отсвете проступили лица всех членов семьи, сидящих вокруг котацу. Старуха и женщина с малышом на руках одновременно поднялись, промолвив: «А ну-ка!» Женщина постелила поверх столика с котацу большое одеяло, достала из жаровни остатки брикетного угля в поддоне. Уголь почти совсем прогорел и превратился в золу. Старуха открыла сёдзи, выставила поддон в коридор и плеснула на золу остатками кипятка из чайника, что висел над ручной жаровней-хибати. Женщина тем временем поставила малыша на пол, а сама отошла в угол комнаты к домашнему алтарю и сложила ладони перед грудью для молитвы.

— Спаси и помилуй, охрани отца нашего семейства. Сделай так, чтобы в шахте с ним ничего не случилось!.. А ну-ка, вы тоже все руки сложите как надо и помолитесь!

Мальчик и девочка неохотно отползли от горячей жаровни как были, с рисунками волка и слона в руках, и, подталкивая малыша, тоже встали перед алтарём. Старушка сзади возилась с ручной жаровней — тушила огонь.

— Папа, спокойной ночи! — сказали хором мальчик и девочка, зажав рисунки под мышкой и сложив ладошки.

Малыш, на котором поверх свитера была надета тёплая домашняя курточка на вате, а вокруг шеи обмотан жёлтый шерстяной шарфик, разглядывая позолоченные поставцы на алтаре, пробормотал:

— А ведь здесь папы нету! Он и не слышит!

— Ничего, он хоть и далеко, но ему предки всё, что надо, передадут, — сказала старушка, погладив малыша по головке, а потом сама молча сложила руки в молитве.

Женщина со свечой в руке пошла спать, прижимая к себе грелку. Мальчик и девочка тоже взяли по грелке. Старуха потянула за руку малыша и вывела в холодный коридор. Направо в конце коридора возле кухни была ванная. Но дров не хватало, поэтому они уже десять дней не принимали ванную. Налево был выход в их лавочку. Торговали мелочёвкой вроде плетёных решёток и метёлок, но сейчас товаров на продажу было не достать. Лавочка была закрыта и служила помещением для детских игр. В противоположном конце коридора было две смежные комнаты, расположенные одна за другой. Женщина со свечой проследовала через первую комнату, раздвинула бумажные перегородки и прошла в дальнюю. В обеих комнатах на циновках уже были постелены матрасы и одеяла.

Мальчик и девочка положили грелки и свои картинки рядом с постелью и быстро переоделись в спальные фланелевые халаты, выдыхая в холодном воздухе белый пар. В изголовьях постелей у обоих стояли полотняные школьные ранцы. Ранец из красной материи принадлежал коротко стриженой девочке, которая только с этого года пошла в первый класс. Женщина сама старалась — шила ранец из покрывала для матраса. В ранце уже лежали ленты, книжки с картинками и ракетка для игры в волан, которую недавно купили ей на новый год. Когда дети, дрожа от холода, забрались под одеяла, женщина засунула им в постель грелки к ногам. Она сама тоже надела спальный халат, легла с малышом на соседнюю постель, тоже сунула под одеяло грелку, а потом задула свечу.

Дети, притрагиваясь друг к другу заледеневшими руками и ногами, хихикали в постели. Тепло от грелок они пока не чувствовали. Под одеялом всё равно было холодно.

— Тихо вы там! А то черти придут, вам головы оторвут! — послышался из темноты голос женщины.

Дети слышали эти слова каждый вечер, но всё равно им стало страшно. Они обхватили руками свои маленькие подушки, съёжились и затаили дыхание. С открытыми глазами или с закрытыми, в темноте всё равно ничего не было видно. Только слышался кашель женщины. В постели постепенно становилось теплее, так что тело, казалось, тает, погружаясь во мрак. Мальчик и девочка уже ровно дышали во сне…

Им снилось, как черти, размахивая железными посохами, приближаются к их дому. Чертей было трое. Они принюхались и стали облизываться: в этом доме есть пожива, вкусные детишки! Они скалят клыки и облизываются. Своими железными посохами они взломали ставни, разбили стеклянную дверь в лавке и пробрались внутрь дома. С улицы налетел ледяной ветер, дохнуло холодом. Тела детей обледенели, волосы покрылись ледяной коркой и встали дыбом. Трое чертей, принюхиваясь, шли по коридору. Вот они отодвинули перегородку в кладовке, заглянули в гостиную. Потом прошли дальше, отодвинули перегородку у входа в комнату, где спали мальчик, девочка, женщина, малыш и старуха. Посветив фонарём, они посчитали спящих — их было пятеро. Холодный ветер залетел в спальню, и старуха, закряхтев во сне, перевернулась на другой бок. Черти, как чёрные тени, вошли в комнату.

В это время мальчик с девочкой проснулись и открыли глаза. Сон развеялся, но по комнате перед ними ходили трое чертей, а из открытых раздвижных дверей задувал холодный ветер с улицы. Не смея пошевелиться от ужаса, дети смотрели на чертей. В глубине души они молили, чтобы волк и слон, которых они нарисовали цветными карандашами, ожили и закусали, затоптали этих чертей. Но волк и слон не пришли к ним на помощь. Трое чертей были в солдатских шинелях и носках с подошвами. Один чёрт подошёл к постели старухи, поднял из кучи сложенной рядом одежды белый шнурок, передал фонарь и железную палку приятелю, проворно накинул шнурок старухе на шею и затянул изо всех сил. Тело старухи содрогнулось в конвульсиях, послышался короткий хрип — и она замерла без движения. Другой чёрт также накинул шнурок на шею женщине и молча его затянул. Из горла женщины вырвался последний свистящий выдох. Спавший на том же матрасе малыш вдруг громко заплакал. Он, наверное, проснулся и увидел в темноте силуэты чертей. Третий чёрт заткнул ему рот рукой, потом закрутил шарф вокруг шейки и с силой потянул.

Мальчик и девочка, оцепенев, безмолвно лежали под одеялами. Только из широко открытых глаз у них текли слёзы. Они видели, как черти запросто убили спавших рядом маму и малыша. Теперь была их очередь. А как это, очень больно — когда тебя душат?..

Трое чертей со шнурками в руках встали вокруг матрасов, где лежали мальчик и девочка, посмотрели детям в лица. Они заметили слёзы, которые лились струйками по лицам у детей от уголков глаз к ушам. У чертей загорелись глаза. Дети, замерев, продолжали безмолвно плакать. Черти накинули им на шеи алые шнурки и затянули, покраснев от натуги. Не издав ни крика, ни вздоха, не пошевелившись, дети отошли в мир грёз и сновидений. А черти продолжали изо всех сил затягивать шнурки, будто хотели оторвать детям головы. Они уже не дышали, а слёзы всё продолжали литься из глаз.