Хотя в начале XIX века еще очень устойчиво держатся традиции музыкально-песенной культуры XVIII века и господствующей формой остается сентиментальный романс, в самой лирике 1800–1810-х годов явственно проступают черты зарождающихся романтических настроений, что отражается и на песенном творчестве той поры. Постепенно стилистически пестрая «российская песня» трансформируется в разные виды романса, среди которых выделяется «русская песня».

Первые опыты в таком роде датируются концом XVIII века («Русская песня» Мерзлякова и «Русская песня» Шаликова), но оформление этого характерного типа бытового романса приходится уже на первые десятилетия XIX века. Если авторы «российских песен» не ставили перед собою непременную задачу овладеть подлинно фольклорной традицией (что, разумеется, не исключало возможности появления среди «российских песен» и фольклорных стилизаций), то «русская песня» — результат сознательного и намеренного обращения к национальной народной поэзии.

Войны с наполеоновской Францией, особенно Отечественная война 1812 года, значительно способствовали развитию в русском обществе интереса к народным истокам национальной культуры. Нельзя считать случайностью, что именно в это время появляются первые серьезные попытки осмыслить своеобразие русской народной поэзии. Это прежде всего обнаруживается в теоретических работах членов «Вольного общества любителей словесности, наук и художеств»: в «Кратком руководстве к российской словесности» И. Борна (1808) и в «Опыте о русском стихосложении» А. Востокова (1812). Авторами высказывается убеждение, что «цена» народной поэзии — в ее «простоте» и «первобытности», в ее национальном своеобразии, выражающемся в «русском духе» ее произведений и в особенностях «русского размера» «народного стиха». Любопытно проводимое Востоковым сравнение между старинными и «новейшими простонародными песнями», в которых он отмечает появление под влиянием книжной поэзии «стопосложения», рифм и прочих элементов поэтики, отличающих «новейшие простонародные песни» от старинных.[27] Это указание на стилистические различия между традиционной и современной народной лирикой имело принципиальное значение, поскольку позволяло поэтам, ориентирующимся на фольклор, избежать архаизации и побуждало их искать путей к народности в обращении не только к старым, но и к «новейшим простонародным песням». Это-то и отличало понимание народности теоретиками «Вольного общества» и их последователями от концепции народности консервативно настроенных деятелей «Беседы любителей русского слова». Если первая тенденция вела к прогрессивному развитию народности и к творческому, свободному отношению поэтов к народной поэзии, то другая, напротив, заключала в себе опасность архаизации и стилизации.

На важное значение народной поэзии как источника русского национального искусства обратили внимание в те же годы крупнейшие русские поэты Державин и Капнист: первый — в «Рассуждении о лирической поэзии, или об оде» (1811–1815), второй — в «Кратком изыскании о гипербореанах» (1815). Несколько позже серию аналогичных статей печатает А. Глаголев: «О характере русских народных песен» (1818), «О характере русских застольных и хороводных песен» (1821) и др. В 1820-е — в начале 1830-х годов народная поэзия оказывается в центре литературных споров в связи с проблемами народности и русского романтизма. Свои задушевные мысли о народной поэзии высказывают А. Бестужев, Кюхельбекер, Пушкин, Гоголь, Надеждин, Белинский. При некоторых различиях во взглядах, они сходятся в признании того, что только обращение к фольклору, и прежде всего к русским песням, сказкам, преданиям, сделает возможным образование подлинно национальной русской поэзии.

В начале 30-х годов XIX века выходят в свет сборники русских народных песен, как бы подытожившие предромантический и романтический период фольклористических исканий в России: «Народные русские песни» И. Рупина (СПб., 1831–1836) и «Русские песни» Д. Кашина (М., 1833–1834). Оба сборника принадлежали выдающимся русским музыкантам первой трети XIX века и отразили состояние народно-песенной культуры той поры. Народные песни в этих сборниках были опубликованы в своеобразной романсной обработке, то есть отражали манеру их исполнения в городской среде. Появление таких обработок, в свою очередь, способствовало бурному расцвету литературно-композиторской «русской песни» — характерного типа русского романса пушкинско-глинкинского периода. Этими произведениями теперь заполнены «Музыкальные альбомы» вплоть до 1840-х годов.

Родоначальниками жанра «русской песни» следует считать А. Мерзлякова и Д. Кашина, которые создавали свои произведения в процессе тесного и непосредственного творческого сотрудничества. Оба они совершенно сознательно шли от современной им народно-песенной культуры и дали образцы, на долгое время определившие магистральную линию развития русского романса. Хотя в области литературной теории Мерзляков занимал весьма умеренные позиции, в своем песенном творчестве он объективно способствовал превращению сентиментального романса в бытовую песню, отмеченную чертами подлинной народности. Об этом писал Максимович еще в 1831 году: «Как поэт он замечателен своими лирическими стихами, особенно русскими песнями, в коих он первый умел быть народным, как Крылов в своих баснях…».[28] Характерно, что Белинский, столь критически настроенный ко всему «карамзинскому периоду» в истории русской литературы, восторженно отзывался в «Литературных мечтаниях» о Мерзлякове как авторе «нескольких бессмертных песен»: «Это был талант мощный, энергический: какое глубокое чувство, какая неизмеримая тоска в его песнях!…это не подделки под народный такт — нет: это живое, естественное излияние чувства, где все безыскусственно и естественно!»[29] Слова Белинского прекрасно передают восприятие песен Мерзлякова современниками и поколением 30-х годов.

Необычайную популярность песен Мерзлякова, обусловленную их близостью к фольклору, отмечал Н. Полевой: «Песни А. Ф. Мерзлякова потому еще более вошли в народный быт, что они извлечены из простонародных песен».[30] Действительно, многие песни Мерзлякова, не без прямого воздействия Кашина, своим непосредственным образцом имели фольклорный текст: первые строки его песен зачастую совпадают с началом народных («Я не думала ни о чем на свете тужить…», «Вылетала бедна пташка на долину…», «Ах, что же ты, голубчик, невесел сидишь…», «Чернобровый, черноглазый…» и др.). Близость песен Мерзлякова к фольклору способствовала тому, что они быстро и легко усваивались демократической средой и некоторые из них фольклоризировались. Впрочем, и те романсы, которые не восходят к фольклорному источнику, тоже приобрели большую популярность, например, «Среди долины ровныя…», «Малютка, шлем нося, просил…». На последний текст музыку написал А. Д. Жилин — композитор, который, наряду с Кашиным, в своих более чем двадцати романсах на слова Мерзлякова, Дмитриева, Державина, Хераскова, Жуковского, Нелединского-Мелецкого и других поэтов также создавал образцы предромантической вокальной лирики (сборник его романсов «Эрато» семью отдельными выпусками выходил в свет с апреля по декабрь 1814 года).[31]

Жанр «русской песни» был закреплен в поэзии благодаря усилиям Дельвига, на тексты которого писали музыку А. Алябьев, И. Рупин, М. Яковлев, молодой Глинка и Даргомыжский. Песни Дельвига составили определенный этап в истории русской музыкально-поэтической культуры. Как подчеркивает современный исследователь, «историческое значение песен Дельвига можно оценить вполне, только учитывая их музыкальное звучание».[32] В критике и историко-литературных трудах зачастую высказывается весьма скептическое отношение к песням Дельвига, они определяются как псевдонародные. И. Н. Розанов считал, что Дельвиг, «боясь прямоты и откровенности фольклорной песни, создал дворянскую „русскую песню"».[33] Н. П. Андреев, хотя и не подвергал сомнению фольклорность песен Дельвига, но ставил ему в вину «украшение действительности в интересах дворянского класса».[34] Критерием народности в данном случае берется лишь близость к крестьянской песне и не принимается во внимание та конкретная историко-литературная задача, какая решалась Дельвигом. И сейчас в какой-то мере сохраняет свой смысл укорительное замечание Пушкина: «Дельвиг не был оценен при раннем появлении на кратком своем поприще; но он не оценен еще и теперь…». Конечно, если судить о песнях Дельвига с точки зрения их близости к крестьянским песням, то они заслуживали бы ту суровую оценку, какую им обычно дают. Но историческое значение песен Дельвига может быть по-настоящему, объективно понято, если учесть, что он создавал свои песни, опираясь на традиции русской городской песенной культуры, закладывавшиеся еще в XVIII веке. И композиторы, сочинявшие музыку на стихи Дельвига, в полном соответствии с их литературным стилем, также ориентировались на городскую песню-романс. Благодаря этому и был создан своеобразный тип «русской песни», отличающийся от типа, созданного Мерзляковым, но тоже достаточно популярный не только в среде литературных друзей и единомышленников Дельвига, но и в более широких демократических кругах. Стихотворение Дельвига «Не осенний мелкий дождичек…», написанное для Глинки, прочно вошло в музыкально-поэтический быт, стало одной из любимых песен разночинной интеллигенции и студенчества.