Я, по обыкновению своему, ничего не понимая, сидел между ними и глядел на волосатый загривок шофера.

-Начинается, – Олег Власыч дернул меня за рукав.

На сцене был установлен микрофон,  два сомнамбулических юноши прилаживали рядом с ним стойку со стаканами, надо полагать, воды. В президиуме сидели три седобородых старца и с ними вместе - то ли молодой, то ли еще более древний.

 Призраки расселись в зале.

 Член президиума неопределенного возраста поднялся:

-Приветствую, коллеги! Сегодня, как вы все уже знаете, у нас в гостях в полном составе предвыборный штаб Антушкина Сергея Леопольдовича. Попросим Сергея Леопольдовича!

 Я, должно быть, задумался и очнулся только, когда Семен Никитич пребольно ударил меня в икру носком блестящего итальянского ботинка.

 Вскочив, я поплелся на сцену.

-Уважаемые … нет, дорогие служители муз, - начал я, с ненавистью глядя в зал,- Кто-то из великих назвал вас «умом, совестью и честью нации», но я от себя добавил бы еще и «непорочность» нации. При всеобщей коррупции, двурушничестве и стяжательстве вы, непорочно и славно несущие знамя нашей литературы, сохраняете то единственно святое, что завещали нам наши предки.

 Понимаю – и, поверьте, сердце мое обливается кровью – ваше нынешнее бедственное положение. При Кизлякове были отменены все льготы и субсидии, которые вы получали за свой честный и важный для государства труд, пылящийся ныне в библиотеках. Если же придет Алильханов, который, кстати, является резидентом ЦРУ и Моссада, что доказано, - ваша жизнь станет и вовсе невыносимой. Он – это достоверно известно – поклонник низкопробных детективов Аглаи Пупцовой…

 В зале раздался недовольный гул и крики:

«Пупцова – графоманка!», «Антушкин, мы с тобой!».

- Но кто, спросите вы, поможет вам? – продолжал я, все больше проникаясь речью и загораясь, - Ответ очевиден – молодой, энергичный, любящий роман Горького «Мать» и романы Чревоугодникова «БАМ – это моя «Волга» и «Мы свой, мы новый дом построим».  Ответ очевиден – думающий, цельный, волевой человек. Такой, как я.

 Я, Антушкин Сергей Леопольдович, не дам уничтожить то, что еще не уничтожено и помогу вам написать разумное, доброе, вечное. Я - ваш кандидат!

 Последнюю фразу я прокричал, чувствуя в груди прилив молодой силы. Нет, братцы, мне все больше нравится моя работа!

 И аплодисменты, последовавшие после, и приветственные крики я принял как должное. Но, когда сел на свое место рядом с Семеном Никитичем, меня несколько расхолодил его взгляд: похоже, он не особо приветствовал чрезмерную самостоятельность.

                                                       2

 Между тем из президиума объявили о выступлении поэта Булиманского. «Возвращенец», - прошептал мне на ухо Семен Никитич, с презрением глядя на Булиманского. Поэт был невысокий, плотный и лоснящийся.

 Он, словно мячик, припрыгал к микрофону:

   «Эмигрантам девяностых»
 Я помню, стоял на Бродвее,
Вдруг вижу: тоже стоит –
Виталик Козлов, а на шее
Рекламный плакатик висит.
«Виталя, здорово, братишка!»-
Кричу я в гремучий Бродвей.
 А он извернулся, как мышка,
И – шнырь в подворотню скорей.
Чего он – как будто я леший?
Я даже немного опешил,
Согнувшись, пошел на Гудзон,
Вдруг вижу – Володька Фрезон.
Мы с ним много раз были биты,
А ныне, май фрэнд, присмотрись,
Идет не еврейчик забитый,
А штатовский капиталист.
Секьюрити зыркают жадно:
До «Бентли» опасностей – рок!
И стало мне что-то прохладно,
И вдруг развязался шнурок…

  Аплодировали жидко, сомнамбулические юноши и плоскодонные девицы даже посвистели. Похоже, «возвращенца» не сильно жаловали. А мне, как ни странно, стихотворение понравилось – было в нем что-то о нас, однако, видя, что никто не смеется, я тоже сдержался.

 Следом читал Грыгин.

«Русофоб»,- навесил ярлык Семен Никитич, и я поглядел на Грыгина с ненавистью.

«Ветеранам информационной войны»
Восьмого августа война гнездо свила.
Ее не ждали мы. В патриотическом экстазе,
Мы собрались, и, взяв свои тела,
Пошли мочить Соокашвили в унитазе.
И было всяко – Би-Би-Си с утра,
Американцы нас пугали слишком.
Но с помощью Толстого свет-Петра,
Мы сладили с грузином с этим, с Мишкой!

 Как ни странно, русофоба проводили овацией, он долго раскланивался, жал руки старичкам из президиума.

-Прыковский, прошу!

«Это просто бездарь»,- шепнул мне на ухо Семен Никитич.

Прыковский был странный тип – худющий, в застиранном свитере с высоким горлом, скрюченный, словно вопрос и притом немилосердно заикался. Я с трудом уловил смысл его длинного и путаного творения:

«Бескорыстным» друзьям Фиделя»
Глаза Фиделя старчески бледны,
Он прикрывает их своей рукой,
И грустно смотрит, и ему видны,
Те, кто давно нашли в земле покой.
Фидель, Фидель, а помнишь, мы с тобой
В Узбекистане кушали шашлык
И ты рассказывал с улыбочкой такой,
Какой шершавый был у Брежнева язык?
Да все прошло – осталась боль в плече,
Страною правит младший брат Рауль.
А ты один, и вспоминаешь Че,
Как вместе удирали вы от пуль.
Держись, мой друг, держись, мой командор!
Негаданно нахлынет дружбы вал.
Вот только, слушай, есть один укор:
Зачем ты наше маслице сожрал?

 Аплодисментов не было. Кто-то крикнул: «Кышь со сцены, Прыковский! Крохобор!». Поэт скоренько ретировался, не дожидаясь тухлых яиц и гнилых помидоров.

                                                           3

  Похоже, поэтическая давильня наконец-то подошла к концу – я уже опасался, что от скуки скулы мои, вывернувшись, проткнут мозг.

 Слово взял молодящийся старец из президиума:

-С большими надеждами смотрим мы на вас, уважаемый Сергей Леопольдович. Едва ли какой-нибудь иной слой нашего общества так жаждет обновляющего благотворного политического дождя, как литературная интеллигенция…

-Рейдеры!

Резкий крик прервал  оратора.

 В зал ворвались люди в черной одежде и с дубинками и тут же принялись точить эти дубинки о спины присутствующих.

-Как вы смеете?! – закричали из президиума,- Договор аренды еще не истек.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: