РИГАН
Это явилось мне во сне.
Подобное происходит часто. Я забираюсь в постель, мои мысли заняты совершенно обычными вещами: какой будет погода на завтра, куда пойти обедать, метафорическое использование цветов в шекспировских сонетах. С такими мыслями, циркулирующими в моей голове, я засыпаю. А потом БАМ! Вдохновение.
Иногда оно расплывчато. Намек на нечто большее, что-то более существенное. То, что мне придется выяснить с помощью карт Таро или, возможно, астрологической карты.
Но прошлая ночь не нуждалась в объяснениях.
Я увидела свою подругу Элли, блистающую в свадебном платье. Она стояла в театре, где мы работали. Там, где она должна была выйти замуж за Шейна, — мастера на все руки, в которого она влюбилась прямо у меня на глазах.
В моем сне она выглядела потрясающе. Он выглядел потрясающе. Но не освещение. Оно было просто ужасным. Яркий свет флуоресцентных ламп ослеплял их своей яркостью.
Элли смотрела на меня, ее глаза были круглыми от беспокойства.
— Помоги, — проговорила она.
Я хлопнула в ладоши. И все изменилось.
Внезапно театр наполнился прекрасным золотым сиянием. Это было потрясающе. Кожа Элли словно светилась изнутри, платье блестело, свет отражался от каждой, даже самой маленькой бусинки. Казалось, вся комната будто вышла из сказки. Волшебство. Красота.
Элли и Шейн приблизились друг к другу, излучая любовь, и как только они поцеловались, я проснулась.
«Черт, — подумала я, — нужно до свадьбы устранить проблемы с освещением».
Вот почему, вместо того чтобы находиться за кулисами с остальными подружками невесты, я стояла на верхушке лестницы, а мое платье задралось выше колен. Я пыталась починить освещение. Как во сне. Идеальное теплое сияние.
Потому что было ясно — если я не сделаю все правильно, судьба брака Элли и Шейна окажется под угрозой. Я не сомневалась в своих снах. Они часто оказывались вещими.
Если бы мои родители увидели меня сейчас, они пришли бы в ужас. Они всегда приходили в ужас от моего поведения и, конечно же, не одобрили бы, если бы их дочь — самая младшая наследница состояния Ричмондов — стояла на верхней ступеньке лестницы в театре «Дыра в стене» с пятном грязи на руке, пытаясь получить идеальную цветовую гамму для свадьбы, начинающейся через девяносто минут.
Я бросила быстрый взгляд на свой телефон, также опасно балансирующий рядом со мной на лестнице. Дерьмо. Начало свадьбы — через шестьдесят минут. Неудивительно, что Элли послала за мной нескольких подружек невесты. Последней она послала Джоанну, которая сейчас стояла у подножия лестницы, постукивая каблуком.
— Я почти закончила, — сказала я ей, прикрывая свою задницу.
Не то чтобы она мне поверила.
Она смотрела на меня, нахмурившись.
— Пожалуйста, скажи мне, что у тебя не было ни одного из твоих «видений».
Джоанна, как всегда, выглядела прекрасно, и я уже давно перестала сравнивать себя со своей великолепной лучшей подругой.
— Это было не совсем «видение», — сказала я ей. — Всего лишь сон. Можешь подать мне световой фильтр?
Она сделала то, о чем я ее попросила.
— Что не делает его менее странным.
— Это не займет много времени.
— Твои сны — не явь.
«Доверься Джоанне, она во всем разберется. Не только в отношении света, но и во всей моей жизни. Потому что она права». По многолетнему опыту я знала, что погоня за этими мечтами может привести к большой душевной боли. Но они также могут привести к чему-то великому. Это моя философия. В каждом исходе есть хорошее и плохое. Если ты сосредоточишься на хорошем, то это делает плохое стоящим. Или, по крайней мере, будет не так больно.
Например, когда я сказала родителям (в первый раз), что хочу заниматься искусством, а не просто быть их представителем-меценатом, они отправили меня в школу-интернат, чтобы изменить это. Некоторые люди могут классифицировать это как плохой результат. Но если бы меня не отправили в Миллетскую Академию, я бы никогда не встретила Джоанну, которая была потомком основателя школы и единственным человеком, из всех встречаемых мною когда-либо — кроме моих двоюродных бабушек — которая любила театр так же сильно, как я.
Так что, несмотря на то, что я провела месяцы в слезах из-за тоски по дому, я культивировала дружбу, которая продолжалась после школы. Дружба, которая привела к созданию того самого театра, в котором я сейчас стояла. Всегда был хороший исход, но иногда нужно просто смотреть немного пристальнее, чтобы найти его. Иногда требуется больше времени, чтобы обнаружить хорошее.
Эта моя философия, вероятно, и была причиной того, что Элли попросила меня помочь ее брату Джошу выбраться из его нынешнего состояния. Бывший питчер малой лиги (прим. подающий, в бейсболе это игрок, который бросает мяч с питчерской горки к дому, где его ловит кетчер и пытается отбить бьющий), он недавно переехал в Нью-Йорк по настоянию своей сестры. Насколько я поняла, он получил травму и теперь не мог заниматься спортом профессионально. Это выбило его из колеи, и ему не очень хорошо удавалось вернуть свою жизнь в нужное русло. Именно с этим я и должна была помочь ему.
Все это должно было быть завуалированно, но я никогда не умела притворяться — именно поэтому я и не становилась актрисой. И было совершенно очевидно, что Джош довольно колючий парень. Я была уверена — единственная причина, по которой он до сих пор не понял нашего с Элли плана, была его рассеянность из-за переезда в Нью-Йорк и свадьбы Элли.
— Ему просто нужен друг прямо сейчас, — сказала мне Элли.
— Уверена, у него полно друзей.
Я не могла представить, что кому-то вроде него не хватает дружбы.
— У него есть друзья — в Небраске, — объяснила Элли. — Ему нужны друзья здесь. Кто-то, кто познакомит его с городом.
— Не знаю, подхожу ли я для этого, — честно призналась я ей. — А как же Шейн?
Будущий муж Элли казался куда более логичным выбором.
— Ему нужно разбираться со свадьбой, — сказала она. — Мы обе это знаем.
Я закусила губу.
— Ты — самый жизнерадостный человек из всех, кого я знаю, — сказала Элли. — Нужен кто-то, кто не даст ему отсиживаться в квартире и смотреть телевизор весь день. Кто-то счастливый. Оптимистичный. А Джоанна — не самый яркий лучик солнца.
— Ты хочешь, чтобы я извела его своим дружелюбием.
— Вот именно, — улыбнулась мне Элли. — Хотя бы до окончания медового месяца.
Я соскочила с лестницы, чтобы посмотреть на новое освещение снизу. Все равно не так. Я повернула голову, пытаясь понять, что можно изменить. Вместо этого у меня закружилась голова. Скинув обувь на каблуках, я потащила лестницу в противоположную сторону комнаты к другим лампам, которые нужно было настроить. Возможно, это станет волшебным решением проблемы.
Я не возражала проводить время с Джошем, какими бы короткими и довольно безличными ни были те времена. В конце концов, вряд ли найдется на свете женщина, которая откажется от возможности провести время с Джошем Лоусоном. Бывший питчер малой лиги был, мягко говоря, великолепен. У него было несколько общих черт с сестрой, включая густые темно-каштановые волосы, которые всегда выглядели немного растрепанными, но все остальное было на сто процентов мужским. Высокий и широкоплечий, он обладал телом атлета. Я случайно столкнулась с ним пару раз и поняла, что он в отличной форме. Гора мускулов.
И хотя он, казалось, каждый раз хмурился рядом со мной, я несколько раз видела его с племянницами и племянниками, и, черт возьми, когда он улыбался, это преображало все его лицо. Он все еще был очень привлекательным, даже когда был сердитым — вся эта сексуальная брутальная мужественность полностью работала на него — но у меня была настоящая слабость к парню, который мог смеяться, и когда Джош был счастлив, он откидывал голову назад и беззаботно смеялся. Этого было достаточно, чтобы у любой девушки подогнулись колени.
Но какие бы фантазии у меня не были о Джоше и его сексуальном смехе, они останутся фантазиями. Потому что он не только брат моей подруги, но и не из тех парней, которые западают на таких девушек, как я. У меня было достаточно неудачных школьных увлечений, чтобы знать, что роман между спортсменами вроде Джоша и театральными ботаниками вроде меня бывает только в кино.
Кроме того, у меня и так было достаточно забот. В театре дела шли хорошо — у нас за плечами было два спектакля, с хорошими отзывами, но с ними появились и ожидания. Я снова слезла с лестницы, на этот раз пройдя через всю комнату так, как это делали на свадьбе. Почти так, как надо. Действительно, очень близко. Я оттащила лестницу к другому ряду ламп. Я начала потеть, и очки продолжали сползать на нос. Несомненно, я выглядела восхитительно.
Я вскарабкалась обратно на лестницу, шея болела оттого, что я смотрела вверх. Я потерла ее, глядя на свет.
— Ведите себя хорошо, — пригрозила я им.
Уже не в первый раз я беседовала со светом в театре. У меня была привычка делать это перед каждым открытием. Способ справиться с нервами, я полагаю. Мы должны были соответствовать той репутации, которую создали, и я находила это более пугающим, чем запуск самой первой постановки. И я застряла на месте.
Если и существовала режиссерская версия писательского ступора, то она была у меня. Я понятия не имела, что делать для нашего следующего шоу, а мне нужно было что-то быстро придумать. И хотя мои сны, по-видимому, были рады оказать мне содействие в решении проблем с освещением, они не делали абсолютно ничего, чтобы помочь мне выбрать наше следующее шоу. Плохо уже то, что наша последняя постановка закрылась до того, как мы объявили о следующей, но свадьба была тем предлогом, которым я воспользовалась. После сегодняшнего дня у меня не будет больше оправданий, и если мы будем ждать дольше, люди в отрасли начнут судачить. А ведь никто не любил сплетен больше, чем театральные ботаники. Если бы кто-то шепнул, что мы замедляемся или теряем хватку, эта информация быстро распространилась бы и повлияла бы на явку на прослушивание, что могло привести к катастрофе.