— Пожалуйста, извини. Я в некотором смысле... завяз. Не смог вырваться. Но я заглажу свою вину. — Он затараторил, как пулемет. — Приглашаю на ланч. Машину за тобой я пришлю. Водитель заберет тебя после последней записи. Встретимся в «Цирке-2000».

— Нет, — отрезала Роз, — у меня очень много работы.

— Она подождет. Кроме того, нам надо кое-что обсудить. До встречи.

И он положил трубку, прежде чем она успела вновь отказать ему.

Дарио никогда не прислушивался к ней. Она могла сколько угодно твердить об усталости: ее слова воспринимались как жалобы капризного ребенка, который будет в полном порядке, если поспит днем часок-другой. Активный образ жизни только подпитывал Дарио энергией, поэтому он не понимал ее тяги к уединению, покою. Если б она пожаловалась, что он задает ей очень уж быстрый темп, Дарио без запинки заявил бы, что именно этим он и отличается от всех остальных. Она буквально услышала, как он вопрошает: «Разве я что-нибудь делаю не для твоего блага?» Вот почему ее несколько удивили его слова о том, что от появления на приеме его удержали неотложные дела.

Выкинув Дарио из головы, Роз заглянула в ежедневник, чтобы убедиться, что ничего не упустила. А когда в коридоре раздались шаги Майры, она поняла, что прибыл лимузин, чтобы отвезти ее на студию. Она подхватила пальто и сумочку и едва не столкнулась с Майрой в дверях кабинета.

— Автомобиль ждет вас, миссис Миллер, но, прежде чем вы уйдете, позвольте вручить вам вот это. — Улыбаясь, она протянула Роз маленькую синюю коробочку, перевязанную белой лентой. — Мистер Миллер, он такая душка. Коробочка точно из «Тиффани»! Я вам нужна?

Роз подозрительно оглядела коробочку, покачала головой.

— Нет, Майра, спасибо. Подожди! Откуда взялась эта коробочка?

Майра недоуменно уставилась на нее.

— Наверное, ее принес посыльный. Дворецкий нашел ее на крыльце после того, как в дверь позвонили.

— Скажи шоферу, что я сейчас приду.

Роз не терпелось открыть коробочку. Ее даже не испугала мысль о том, что в ней может быть бомба. Как только Майра повернулась к ней спиной, она начала развязывать ленту. И с каждой секундой тревога ее нарастала.

Она сняла крышку. Увидела несколько белых салфеток. Торопливо отбросила их и обнаружила, что коробочку наполняют засохшие розы — головки и осыпавшиеся с них лепестки. Глаза Роз наполнились слезами, сердце сковал страх. В поисках визитки она сунула пальцы в коричневую массу и почувствовала укол. На дне она нашла искомое. Но с указательного пальца правой руки закапала кровь. Надпись на белом прямоугольнике была того же алого цвета:

«ОТ БЫЛОЙ КРАСОТЫ НЕ ОСТАЛОСЬ И СЛЕДА. УВЯДШАЯ РОЗА ЗНАЕТ ОБ ЭТОМ ЛУЧШЕ ДРУГИХ. ЗНАЙ, Я СЛЕЖУ ЗА ТОБОЙ!»

* * *

Окружной прокурор Кевин Аллен, ирландец по происхождению, стриг свои темно-каштановые волосы коротко, а его изумрудно-зеленые глаза прятались под густыми черными бровями, подчеркивающими белизну кожи. В свои сорок с небольшим он сохранил фигуру атлета: он играл в американский футбол и в школе, и в колледже. Когда он хмурился, брови сходились вместе, превращаясь в единую черную полосу. Особенно часто ему приходилось хмуриться в зале суда, и широкая, во весь лоб, бровь нагоняла страх на подсудимых.

Хмурился Аллен и сейчас. Но по другой причине. Он был вне себя от ярости.

— Что происходит? — грозно вопрошал он.

Кевин Аллен собрал целую команду — три помощника окружного прокурора, два юриста, пять секретарей — с одной-единственной целью: добиться вынесения обвинительного приговора Димитрию Константиносу.

— Подсудимый отсидел срок за убийство, он связан с... Черт, да все эти вымогательства в Лас-Вегасе — его работа. Мы это знаем, все это знают. Тогда почему пресса делает из него современного Робин Гуда? Какого черта? Какой журнал или газету ни возьми, везде статьи о стипендиях, учрежденных Димитрием Константиносом детям бедняков. — В голосе Кевина звучало презрение. Возможно, потому что его родители были бедны, но никто ничего ему не давал. — Его физиономия мелькает на всех телеканалах. Куда наш мир катится? — Он картинно покачал головой и продолжил, возвысив голос: — Я этого не потерплю. — Лицо его перекосило от ярости, глаза спрятались под бровями. — Мы прижмем этого негодяя, чего бы нам это ни стоило! — Он замолчал, чтобы пройтись взглядом по каждому из присутствующих. Все сидели за длинным столом для совещаний, не решаясь прикоснуться к стоявшим перед ними чашечкам кофе. — Я знаю, что произношу подобную речь перед началом каждого судебного процесса... настраиваю себя и вас на нужный лад. Мне нужна... — Он тут же поправился. — Нам нужна победа. Мы должны взять верх. Я хочу добиться вынесения обвинительного приговора. Вы меня поняли? Незаконное ведение азартных игр, рэкет, вымогательство, отмывание денег. Я хочу, чтобы Константиноса признали виновным по всем пунктам. Запомните, по всем! — Он уперся взглядом в Криса Ноулза, самого лучшего, самого умного из своих помощников, закончившего Колумбийский университет. И, в отличие от своего босса, он никогда не повышал голоса, не расплескивал эмоций. — Прими все необходимые меры, Крис, задействуй все резервы. Если тебе кто-то должен, потребуй вернуть должок, привлеки лучших следователей. Копай хоть до центра земли. Об этом человеке я должен знать все.

Кевин прекрасно знал, что эта тактика дала осечку, когда Константиноса пытался упечь в тюрьму прокурор Невады. Любые, казалось бы, неприглядные подробности жизни Димитрия вызывали самую сочувственную реакцию общественности. Обычные люди, едва сводившие концы с концами, чтобы дать детям образование, нуждались в герое, который мог подарить им надежду. Такого героя они и увидели в Константиносе. Его взрослая жизнь, в конце концов, началась с тюремного заключения.

* * *

С той самой поры, как четыре года тому назад Димитрий появился в Лас-Вегасе, войдя в обойму известных «плохишей», каждый шаг Димитрия вызывал противоречивую реакцию. Власти предержащие внимательно следили за его вхождением в легальный игорный бизнес. Телефоны Константиноса прослушивали, за ним следили, его допрашивали, всеми способами пытались найти в его действиях что-нибудь предосудительное, но не сумели обнаружить ни одной зацепки. Власта предержащие видели в нем крупную рыбу, которую они хотели поймать. А вот обычные граждане воспринимали Константиноса иначе. Для них он стал символом надежды, клапаном, через который они стравливали недовольство государством, боссом, всеми теми, кто не позволял им разогнуться и вздохнуть полной грудью. Словом, он был воплощением и добра, и зла.

Щедрость его не знала границ: в детской больнице на окраине Лас-Вегаса появилось новое крыло. На берегу озера Мил возник спортивный лагерь, где в июле могли отдохнуть городские ребятишки. Он жертвовал крупные суммы на исследования, призванные найти лекарство от СПИДа. Он учреждал стипендии, на которые дети из бедных семей могли поступать в колледжи. С точки зрения общественности, Димитрий Константинос, возможно, и обирал богатых, но добычу он отдавал бедным. И какие бы преступления ни приписывали ему власти предержащие, люди, не обремененные этой самой властью, почитали его за своего Робин Гуда.

Помощник окружного прокурора Крис Ноулз предложил тактический ход, который, независимо от него, уже рассматривал и сам Аллен.

— Мы знаем довольно много о небезызвестном тесте Константиноса. Список преступлений, в которых подозревается Джозеф Браун, займет не один лист. Вот уж кто закоренелый преступник, хотя нам и не удалось загнать его в угол.

— Пока не удалось, — поправил его Кевин Аллен. — Но я не думаю, что старик захочет провести последние годы своей жизни в тюрьме, вместо того чтобы и впредь захаживать в «Двадцать один». Думаю, тебе надо нажать на Брауна, Крис. Вызови его повесткой и пригласи на допрос Донну и Майка. — Он указал на двух других помощников ОП[1], которые сидели за столом. — С угрозами не стесняйся, как следует его запугай, а потом предложи сделку. Мы оставляем его в покое, если он сдает нам Константиноса. — ОП помолчал, потом добавил: — Я хочу, чтобы он получил максимальный срок. Я хочу, чтобы Константинос больше не вышел из тюрьмы.