Александру III, восседающему на любимом коне, дано понять, что с ним считаться не будут. Для начала его изолируют от внешнего мира посредством заключения в одиночную камеру, специально тут же для него и построенную. Вот как живописал в 1921 году первомайские гуляния корреспондент «Красной газеты»:

«Площадь восстания. Настоящий муравейник! Безбрежное море голов. На эстраде оратор. Весь футляр на до сих пор еще не снятом памятнике Александру III, сделанный в виде четырехугольной башни, увенчан ребятишками; попробуй-ка кто их оттуда отогнать! — да их и не беспокоит никто.

Какое самочувствие царя-пьяницы, царя-деспота, под чехлом? Или доволен он тем, что его спрятали, что никто не видит его?

На эстраде разыгрывают пантомиму освобождения. Гремит музыка. Начинается раздача наград героям труда».[37]

Такое впечатление, что от несчастного памятника в самом деле ждали отчета о дурном самочувствии или жеста раскаянья.

Перед пятой годовщиной Октября произошло неслыханное: перепосвящение памятника. По решению Петросовета на пьедестале из розового гранита, когда-то доставленного с Валаама, вырубили слово «ПУГАЛО». Ниже, под чертой, вытесали четверостишье Демьяна Бедного: «Мой сын и мой отец, при жизни казнены, / А я пожал удел посмертного бесславья, / Торчу здесь пугалом чугунным для страны, / Навеки сбросившей ярмо самодержавья». О человеке бы сказали, что бьют его по самому больному месту (глум над гибелью отца и сына); для издевательств над памятником этого, похоже, мало — надо извратить еще и природу материала — бронзу обозвать чугуном. Демьян Бедный, судя по всему, уступил авторство — для несообразительных поставили подпись: «Предпоследний самодержец российский Александр III».

«Еще вчера бывший великолепным символом самодержавого консерватизма, упирающегося против всяких нововведений, точно нарочно, обращенный к Николаевскому вокзалу — первой железной дороги в России, — памятник сегодня стал действительно „чугунным пугалом“, возвышающимся над собственной бесславной характеристикой.

Перед памятником стоит толпа обывателей, с улыбкой читающих надпись».

Это из вечернего выпуска «Красной газеты»[38]; в утреннем писали о том же: «Большинство заносит в свои записные книжки текст надписи».

Интерактивный контакт с монументом, можно сказать, установлен.

Памятнику было велено полагать себя памятником своей противоположности — теперь это памятник «посмертному бесславью». Памятники терпеливы. Терпение этого явно испытывали. Особенно в дни всенародных праздников.

Накануне десятой годовщины октябрьской революции бронзовый царь обнаруживает себя за решеткой. «„Пугало“ уже заключено в клетку», — рапортует «Красная газета».[39] Теперь «оно» часть художественной композиции, сочетающей абстрактные геометрические фигуры с вполне конкретными символами вроде серпа и молота или букв СССР. Гигантское маховое колесо, символизирующее международное рабочее движение, заставит вращаться спиралевидную башню, установленную за монументом.

К концу тридцатых энергия глума иссякла. Присутствие опозоренного памятника стало публику тяготить. Властям он тоже надоел. Двадцатую годовщину социалистической революции решили отметить без него. За три недели до праздника — посреди ночи — памятник ощутил легкую невесомость, из-под ног тяжеловесной лошади уходила твердь. Далее — стены темного помещения. Так и его коснулись репрессии тридцать седьмого. Демонтировали и отправили на склад. Окончательное уничтожение должно было состояться вот-вот.

Писатель Н. Л. Подольский рассказал мне легенду, бытовавшую одно время в среде художественной интеллигенции города. Будто бы переплавке помешала война, городские начальники забыли о памятнике, и смотритель Русского музея сумел обменять творение Трубецкого у кого-то из кладовщиков на буханку хлеба. Верно тут только одно: Русский музей действительно сыграл главную роль в спасении памятника.[40] Но решение о передаче конной скульптуры музею было принято еще до войны — в 1939-м. Просто однажды пред глазами бронзового Александра мир развернулся на девяносто градусов, и означало это совсем не конец, а всего лишь то, что лежат на боку — и лошадь, и царь. Маленькая техническая несообразность. Опрокинутую многотонную махину трудно поднять, но ведь дело происходит в Михайловском саду, рядом с музеем — стало быть, памятник прощен?

Потом силами музейных работников его обкладывают мешками с песком, накрывают досками, засыпают землей — а вот это уже война. Над ним образован защитный курган, и действительно — защитил: в сорок первом, от прямого попадания снаряда.

Потом он долгие годы созерцает стену во внутреннем дворе корпуса Бенуа. Он уже не памятник, он уже экспонат. Правда, открыто не экспонируется. Помню, как в детстве заглядывал во двор из окна музея — занавески-маркизы были плотно натянуты и закреплены, подойти к окну мешала стойка, но можно было изловчиться и посмотреть в щель между стеной и занавеской: я видел часть двора и огромную фигуру на коне. О таинственном памятнике говорили как-то невнятно — то ли он запрещен, то ли спрятан.

Потом на несколько лет снова деревянный футляр (к этому ему не привыкать) — в нем он стойко переносил капитальный ремонт корпуса Бенуа.

В 1990-м его переставляли с места на место, но все еще в пределах двора, а вот через четыре года отправили уже на общее обозрение — в Мраморный дворец, за Марсово поле. Конную скульптуру установили на месте броневика «Враг капитала», рядом с которым меня в свое время принимали в пионеры. Каждый пионер знал, что брат Ленина покушался на жизнь царя Александра III, но, что на месте ленинского броневика появится когда-нибудь фигура Александра III на коне, такого, конечно, никто на земле даже представить не мог. Если быть точным до конца, после броневика на этом месте успел побывать еще один объект — «мраморный форд», символ победившего капитализма, но он всеми забыт. А вот как принимали в пионеры, я помню прекрасно. «Я поведу тебя в музей, сказала мне сестра…» — это мы тоже помнили. Мраморный дворец был тогда филиалом Центрального музея В. И. Ленина. Он и сейчас филиал — только уже Государственного Русского музея. Потому сюда и переместили Александра III на коне.

Таким образом, изваяние продолжает быть музейным экспонатом, не памятником. Не все сохранилось. Утрачен георгиевский темляк, нет поводьев, которые когда-то уверенно держал царь. Обе утраты по-своему символичны.

Удивительное дело, но психологические эксперименты над бронзовым царем продолжаются до сих пор. В 2007-м установили перед ним другой объект — изрядных размеров китаянка на доисторическом ящере. Это работа финских художников, материал — пластик. Аллюзия на «Медного всадника». Типа того.

Коню хорошо: опустив голову, вниз глядит — кроме своих ног он ничего в этой жизни не видел. Но не гоже императору взгляд отводить, даже если он давно перестал понимать, что вокруг происходит. Вот и глядят они друг на друга — бронзовый всадник, которого долгое время обзывали пародией, и пластиковая пародия — уже откровенная — на его державного предка.

Надо терпеть.

Памятники, вообще говоря, терпеливы.

Возможно, все дело в круглых очках, но отдаленно он действительно похож на постаревшего и поумневшего Гарри Поттера, а также отчасти на Джона Леннона, коротко подстриженного и одетого во фрак. Ну и, конечно, на «идеал современника» прежних лет, положительного героя, вроде принципиального учителя из проблемных советских фильмов про среднюю школу, когда еще учили в этой школе наизусть монолог Чацкого (я учил), и не только: но и Фамусова еще, и даже Скалозуба.