Рисунки Р. Гершаник

Самолеты появились внезапно.

Узкие улицы маленького города, разбросанного на берегу реки, наполнялись людьми. Мужчины на бегу затягивали кушаки, женщины с мертвенно бледными лицами испуганно выглядывали из-за заборов.

Стояло раннее сентябрьское утро. Начиналась золотая манчжурская осень. От реки шел глухой и грозный шум стремительного половодья; старики предсказывали большое наводнение. Над отливавшими желтизной сопками курился прозрачный, едва уловимый светлый дымок.

…Японские бомбардировщики кружили над городом. Один самолет быстро снижался. Подняв головы, тысячи людей — старики, женщины и дети — безмолвно следили за каждым движением самолета. Совсем низко над базарной площадью бомбардировщик замер на мгновение, недвижно распластавшись в воздухе. Отчетливо щелкнули механизмы. От самолета отделились два больших предмета, похожих на свертки…

Бомбы взорвались почти одновременно. Толпа замолкла, словно захлебнулась в клубах черного дыма и горячего воздуха. Затем неистовый вой разорвал безмолвие площади. Десятки людей корчились на земле. Обезумевшие матери метались по площади, разыскивая своих детей. Толпа, хлынувшая в узкие улицы, устремилась к сопкам.

Сделав несколько кругов, бомбардировщики опять пошли на снижение. Теперь бомбы падали беспрерывно, одна за другой. Город запылал сразу в нескольких местах. Сухой треск разрывов наполнял воздух. Бреющим полетом проносились самолеты. Летчики расстреливали женщин и детей из пулеметов. Стреляли почти в упор — в спины, головы, шеи.

Головной бомбардировщик опять делал круги над базарной площадью. Оставляя в пыли кровавые следы, люди ползли к подворотням домов, под защиту хрупких глиняных заборов. Молодая женщина, с лицом, искаженным от ужаса и боли, передвигалась на четвереньках. Останавливаясь, она прижимала руки к животу, становилась на колени и падала, дико вопя. Наконец, прижавшись к большому камню на площади, женщина затихла.

Снизившись, самолет сбросил на площадь последнюю бомбу. Пыль, поднятая разрывом, оседая, покрывала трупы серым саваном. Самолет уходил к сопкам.

Чжао Шан-чжи лежал на гребне сопки и следил за полетом японских бомбардировщиков. Они приближались. Из горящего города к холмам тянулся густой черный дым. Возле Чжао Шан-чжи стоял новенький пулемет. Чжао сам, своими руками, захватил его у японского отряда в бою под Суйбинем. В заботливых руках Чжао этот вражеский пулемет стал послушным и точным.

У Чжао обезображенное, но мягкое и приветливое лицо. Глубокие шрамы бороздят щеки, лоб, подбородок. Чжао смотрит только одним маленьким умным смеющимся глазом. Другой глаз он потерял в бою. Чжао спокоен. Разведчик, вползший на гребень сопки, быстро рассказывает ему: город почти весь сожжен, сотни женщин, детей и стариков убиты японскими захватчиками. У молодого разведчика по щекам текут слезы.

— Боишься? — спрашивает его Чжао Шан-чжи.

— Нет, не боюсь. Моя мать, мой отец, сестренка, братишка— вся семья моя погибла. Там, где стоял наш дом, теперь черная земля. В золе лежат обугленные тела. Нельзя никого узнать.

Чжао крепко пожимает руку разведчику.

— Крепись, — тихо говорит он ему. — Народ никогда не забудет их кровавых преступлений. Народ отомстит За твою семью, за твоих товарищей, за всех нас. Японцы разрушают наши города, истребляют население, чтобы легче было покорить нашу страну, запугать наш народ, превратить нас в своих рабов.

Чжао помолчал немного и тихо сказал:

— Нужно бороться до последнего вздоха. Если уничтожат наш отряд, на смену нам встанет второй, и третий, и четвертый, — будет драться вся страна. Весь народ поднялся на борьбу. Никто не щадит своей жизни, никто не хочет быть рабом.

Разведчик, сжав губы, внимательно слушает Чжао Шан-чжи, своего командира. Он крепко держит рукой винтовку и яростно хмурит тонкие брови.

— Чжао, я не боюсь ничего, ты ведь знаешь меня не первый день. Приказывай, и я выполню все, что надо.

Самолеты близко, они, как громадные птицы, кружат над сопками. И только головной бомбардировщик, как бы недвижно застыв в небе, парит высоко над сопкой. На гребне ее, закрывшись зелеными ветками кустарника, лежит со своим пулеметом Чжао Шан-чжи. Он лежит на спине, стиснув зубы, и с трудом устанавливает пулемет у себя на груди и животе. Чжао Шан-чжи сгибает ноги и укладывает на тесно сжатые колени дуло пулемета. Ему очень неудобно и трудно управиться с пулеметом, который прижимает его ноги к земле. Чжао поворачивает голову и кричит в кустарник:

— Ли!

На гребень сопки выползает зеленый куст. Чжао сам обучал своих бойцов маскировке. Ли, скорчившись, опускается коленями и руками на землю. Ноги Чжао ложатся на спину Ли. Он помогает своему командиру держать пулемет на весу, дулом в небо. Самолет, снижаясь, делает круг, как хищная птица высматривая добычу.

Чжао на глаз определяет расстояние.

— Ближе, ближе! Хорошо! — бормочет он едва слышно.

Дуло пулемета упорно следует за японским самолетом.

Чжао открывает огонь. Пули бьют по крыльям. Бомбардировщик дернулся и начал быстро набирать высоту, уходя в сторону. Чжао, не отрывая глаз от самолета, ведет непрерывный огонь. Он улыбается. Самолет качнулся раз, другой, вошел в пике и тяжело рухнул на землю.

Тишина. Ли ничего не видит. Он спрашивает Чжао:

— Почему не стреляешь?

Ли не слышит ответа Чжао: страшный взрыв потрясает воздух и землю. Далеко по сопкам разлетелись части японского бомбардировщика. К месту взрыва устремились другие японские самолеты. Партизаны попрежнему лежат неподвижно, скрытые зелеными ветками кустарника. Японские самолеты снижаются, обследуют место падения своего вожака, долго кружат.

Один летчик заметил что-то подозрительное возле сопки, на которой лежат Чжао и Ли. Самолет проносится низко-низко над ними. Грохот мотора заглушил треск пулемета. Самолет задрал нос кверху, качнулся, задел хвостом кустарник, упал на гребень сопки. Медленно разламываясь, он сползает вниз.

Обессиленный, Чжао осторожно стянул со своего живота пулемет. Ли лег рядом с командиром и взглянул в небо. Три самолета летели к сопкам. Над сопками они перешли в бреющий полет, обстреливая партизан из пулеметов. Неподвижный кустарник внезапно ожил: сотни партизан появились в сопках. Самолеты, встреченные огнем, повернули к реке и исчезли в клубившемся дыму пожарища.

Сумерки медленно наплывали на сопки. Партизанский отряд шел по едва уловимым тропкам, покидая свое убежище. Вместе с ним уходили и жители сожженного города. Отряд Чжао Шан-чжи увеличился вдвое. Люди двигались молча, низко опустив головы. Сотни бойцов потеряли сегодня своих отцов, матерей, жен и детей. Отряд провожали старики и старухи.

Партизаны шли не оглядываясь, крепко сжимая винтовки.

Партизаны уходили в большой поход.

Крестьянин упорно отказывался отвечать на вопросы остановивших его партизан. Он твердил одно:

— Я хочу видеть партизанского командира Чжао Шан-чжи.

Измученный бессонными ночами, командир отряда спал. Партизанам не хотелось будить его. Крестьянин настаивал:

— Он знает меня. Чжао сам просил предупредить его…

Чжао Шан-чжи внимательно выслушал взволнованную речь крестьянина.

— Хорошо, мы придем, — сказал он. — Но смотри, чтобы никто об этом не узнал.

Поздней ночью вышел из сопок небольшой отряд — человек тридцать.

Впереди, прислушиваясь к шорохам, идут Чжао и Ли. Все партизаны одеты в японскую военную форму. Чжао натянул на себя мундир недавно захваченного японского подполковника.