Если бы он не знал наверняка, он бы решил, что она слегка прижимается к нему, когда говорит:

— Да. Да, давайте.

Поворачивая на север, она наклоняется вперед и шепчет что-то на ухо Доди. Животное начинает быстро вращаться по спирали, переворачивая их вверх ногами больше раз, чем Тарик успевает посчитать. Он задыхается и хватается за Сепору, не уверенный, делает ли это, чтобы спасти ее от падения, или чтобы удержаться самому, и признает, что по обеим причинам. Спираль становится более крутой, и у него сжимается желудок, готовый вывернуться наизнанку, и он начинает смеяться. И тут Сепора даёт Доди команду снова лететь ровно, оборачивается и усмехается ему.

— Я называю это Смелая Дюжина, — говорит она. — В первый раз я сделала это нечаянно. Перепутала команды моему змею, Нуне, и мы закружились в воздухе, как пружина. Вы хорошо справились с вашим первым разом, меня, например, вырвало.

— Сколько вам было лет?

Она смеется.

— Это было всего лишь несколько месяцев назад.

— Вы хотели, чтобы меня вывернуло наизнанку, верно?

— Было любопытно посмотреть получится ли.

— Разочарованы?

Она задумчиво гладит шею Доди.

— Нет, не думаю.

Не уточняя, она увеличивает скорость, так что ее волосы угрожают вот-вот вырваться из неопрятного узла.

Вдали Тарик замечает пирамиды. При дневном свете умирающий фиолетовый спекторий светится серым под яркими лучами солнца. Так как они приближаются к долине захоронений, его взгляд непроизвольно останавливается сначала на пирамиде его отца, а затем он переводит его на пирамиду, где они с Сепорой почти разделили свой поцелуй.

Почти. Но она не пошла ему навстречу, по сути, не ответила вообще. Как ему убедить ее в серьезности своих намерений? И так ли серьёзны его намерения? В конце концов, Рашиди может быть уже в Хемуте и как раз договаривается о брачном союзе между ним и принцессой Тюлль. Должен ли он оставить все как есть? Мудро ли ухаживать за женщиной для себя самого, в то время как корона ухаживает за другой?

— Может слетаем к карьеру, где добываются нефарит? — предлагает она. — Вы ещё не нанесли туда официального визита, и рабочие среднего класса гордились бы, что король показывает свой интерес к их успехам.

— Рашиди съест свой головной убор, если я нанесу визит без церемониала.

Сепора смеется.

— Разве это не ещё одна причина поступить так?

Он улыбается, глядя на её макушку.

— Конечно.

Со спины Змея-Наблюдателя вид на город Аньяр открывается действительно великолепный. Лицей, обычно такой огромный и внушительный, сейчас кажется уменьшился до одного покоя во дворце — хоть и большого покоя. Они пролетают над ним в мановение ока и возвращаются к базару. Он все еще наполнен жизнью: маленькие пятнышки людей перемещаются в своей повседневной суете, словно муравьи в наземной колонии.

Большие, богато украшенные строения квартала высшего класса вырисовываются в унылом контрасте с крошечными, мрачными палатками квартала низшего. Этот район тих и лишен жизни, вероятно из-за часов выпивки, танцев и прочего, чем граждане высшего класса предпочитают заниматься в прохладные ночные часы.

В то же мгновенье ему становится понятен дисбаланс в его королевстве. Разница между богатыми и бедными слишком велика. Он должен принять меры, чтобы исправить это. Это будет еще один спорный вопрос с Рашиди. Для Тарика однако ясно, что чем здоровее все классы его королевства, тем здоровее само королевство. Насколько ему известно, его отец никогда не старался улучшить жизнь низшего класса. Возможно, этот аспект монархии игнорировался слишком долго.

Что, если Сепора захочет жить среди них? Что, если она решит оставить дворец и вернуться к своим людям? Мог бы он пассивно наблюдать, как она живет в такой ужасной бедности?

Он пытается убедить себя, что его решение помочь низшему классу не имеет никакого отношения к Сепоре — пытается и терпит неудачу. Возможно, это не совсем из-за нее, но сказать, что она не имеет никакого отношения к его решению перераспределить казну королевства, было бы ложью.

Когда они пролетают над особенно роскошным зданием, окружённым четырьмя башнями с позолоченными кольцами и роскошным садом в центре, достойным места во дворце, Сепора поворачивается к нему с улыбкой, совершенно не обращая внимания на его мрачное настроение.

— Разве это не прекрасно?

Он хмурится.

— Было бы лучше, если бы высший класс просыпался в достойное время, чтобы участвовать в делах королевства. Кажется, они делают это только в том случае, когда хотят пожаловаться в суде.

Она вздыхает.

— Разве вы, теорианцы, не способны просто смотреть на что-нибудь и осознавать красоту, не подвергая подробному анализу?

Это удивляет его. Его подданные обладают острым интеллектом, но это не означает, что они не способны понимать красоту, когда видят ее.

— Нелепый вопрос.

Она почти полностью поворачивается в седле.

— Назовите хоть что-то! — восклицает она с обвинением. — Назовите хоть что-то, в чем вы можете увидеть красоту, не разбирая на фрагменты.

Мгновенно в его голове проносятся мысли о природе, звездах на небе и цветах в саду дворца. Он думает о великих рукотворных строениях и природных, которые формировались в течение столетий под воздействием погодных условий. Он думает и думает, но нет ничего, из чего его подданные в том или ином смысле не сделали бы науку.

Кроме одного. Самого прекрасного.

Он наклоняется к её уху и намеренно прикасается щекой к мочке.

— Вы.

— Что? — спрашивает она.

— Вы, Сепора. Я не анализирую вашу красоту или то, почему вы так богато ей одарены. Я просто ей восхищаюсь.

И так он отвечает на оба вопроса. Он может восхищаться красотой, без того, чтобы слишком анализировать её.

И он собирается ухаживать за одной определенной женщиной, в то время, как трон ухаживает за другой.

Сегодня Тарик изъявил желание, полететь со мной в кварталы низшего класса — и потому я с нетерпением жду в своих покоях Анку и Кару, которые должны принести мне завтрак. Меня не интересуют медовые пирожные и масло, которые, скорее всего, будут на завтрак; мне нужно поговорить с Карой наедине, прежде чем мы отправимся в путь. Я должна узнать, что произойдет, когда освобожденные рабы увидят мои серебристые глаза, и выяснить, как себя вести среди них, чтобы не выдать секрет Бардо, и всё это, когда ещё нужно как-то обойти докучливые способности короля.

Едва дверь открывается, я выхватываю поднос с едой у Анку, так что она от неожиданности отступает назад.

— На, — фыркает она. — Кто-то проголодался сегодня утром. Мы опаздываем с завтраком, барышня?

— Конечно нет. Вы никогда не опаздываете.

— Как я вижу, вы уже оделись, — говорит она, прислоняясь к одной из боковых стоек кровати. — Может мы сегодня заплетём ваши волосы, и искусно уложим косы завитушками…

Мои волосы — спутанный беспорядок, который, надеюсь, хоть отдаленно напоминает элегантный узел, который, что более важно, сохранит свою форму в процессе полета на Доди. Создавать что-то «искусное» — пустая трата времени, все развалится, едва мы оторвемся от земли.

— Просто Кара рассказывала о новой причёске, которой научилась. Кара, не могли бы вы остаться и показать её? Анку, спасибо за завтрак. Вы можете идти.

Кара, конечно, ничего подобного мне не рассказывала, но мне как-то нужно было остаться с ней наедине.

Конечно, я не хотела так грубо отсылать Анку, потому что из них двоих она мне более симпатична, прежде всего потому, что Кара не хочет или не готова сказать мне по утрам даже трёх слов. По правде говоря, Кара заставляет меня нервничать, в то время как Анку помогает чувствовать себя как дома — печальная ирония, это точно.

Анку желает мне хорошего дня и уходит, но закрывает дверь громче обычного, отчего я вздрагиваю. Мы ждем, пока ее шаги затихнут, прежде чем начать разговор.