— Ты имеешь в виду, я занят, как всегда.

Сетос пожимает плечами и направляется к двери.

— Ты ведь подумаешь над тем, чтобы разрешить мне ходить в гарем, правда?

— Передай наставникам мои наилучшие пожелания, Сетос.

История спектория никогда не записывалась из-за страха, что запись попадёт в плохие руки. Дар пропускает одно поколение и проявляется в следующем, а его история уже всегда передавалась дальше самими Создателями. Она пересказывается устно, являясь своего рода обрядом посвящения бедняги, наследовавшего дар от своего предка. Если верить моему дедушке, она звучит так.

Несколько сотен лет назад, после того как пять королевств разделились, и каждое пошло своим путём, мальчика из королевской семьи Серубеля — совсем ещё младенца — нашли в кроватке, покрытого сияющей жидкостью. Няня вытерла его и сообщила обо всём королю и королеве, но её история была такой сумасбродной, что те не поняли ни слова, уволили женщину, а взамен наняли другую няню. Следующей ночью случилось то же самое, но это обнаружили только, когда королева нашла своего ребёнка: пугающий её светящийся камень приклеил ребёнка к постели, а камень освещал комнату ярче нескольких сотен свечей. Она отнесла сына к королю, который сразу понял, что нужно делать. Говорят, что им пришлось аккуратно отсоединять камень от маленького тельца.

В частной крытой повозке они втроем, с несколькими стражами, отправились в путь, пересекли Пустынную долину, песчаную пустыню и, наконец, прибыли в город Аньяр. Там они искали помощь в Лицеи Одарённых, самых творческих и образованных мужчин и женщин во всех пяти королевствах.

Король Серубеля совещался с блистательными умами по поводу камня, который отбили от тела его маленького сына. Здесь важно заметить, что король был очень осторожен, и никогда не открывал Одарённым происхождение камня, боясь, что его сына будут считать проклятым, уродцем и негодным, чтобы принять королевскую власть. Иначе зачем камень сковал ребенка во сне? Почти сразу Одарённые объявили камень живым элементом и назвали спекторий, так как он сиял спектром всех цветов радуги. Они не только попросили оставить им привезенный серубелиянцами спекторий, но и потребовали привезти еще. Но король был слишком сбит с толку, чтобы предложить им помощь.

После возвращения короля и его семьи из Теории, король принялся внимательно наблюдать за сыном. Всю ночь он сидел в его комнате, стараясь не уснуть, чтобы оградить ребенка от проклятья, которое приходит ночью, освещает комнату и припаивает ребенка к шелковым простыням. В одну из таких ночей он понял, что не проклятье или дух атакуют его сына, а сам ребенок производит спекторий! Он сочился из ладоней младенца во время сна, засыхая коркой и сверкая, как солнце в полдень.

Король вздохнул от облечения, однако он не забыл просьбу Одарённых привезти им ещё больше сверкающего спектория. Так король начал проводить все больше и больше времени со своим сыном, наблюдая за его страданиями, а затем научил сына контролировать свой дар.

Так ребёнок стал первым Создателем.

Приходя в сознание, и вновь теряя его, я думаю об этой истории, и пытаюсь выяснить, не просочился ли мой драгоценный спекторий, пока я была в обмороке.

Первое, что я замечаю, придя в себя, это приближающуюся ночь, надвигающуюся на пустыню, как тихий призрак. Второе, что мои руки связаны за спиной, и я сижу прямо. Потом, что мой левый глаз не открывается и сильно болит. Через несколько мгновений я начинаю вспоминать. Река. Всплеск. Большой мужчина, чье тело закрыло солнце. Его кулак, занесенный над головой.

Больше ничего. И к моему облегчению я чувствую слабость и головокружение, верный признак того, что я вовремя обморока ничего не создавала.

Я из прошлого возвращаюсь в настоящее. Человек с реки развел костер и сидит напротив меня, наблюдая за мной с самодовольной ухмылкой. В блеске пламени я вижу то, что раньше скрывала тень: мужчина удивительно уродлив. Мой учитель Алдон всегда говорил, что красота есть во всем, что вещи уродливые снаружи могут быть интересными. Но этот бедный человек просто безнадежно уродлив. Каждая черта его лица несет, по меньшей мере, один существенный изъян. У него не хватает двух верхних зубов, а те, что остались внизу, частично почернели. Ради него самого я надеюсь, что это всего лишь тени от костра. Его веки обвисли, как будто кожа его щек тает, а один глаз выглядит так, будто смотрит в другую сторону. Нос у него, как картошка, и даже отсюда я вижу расширенные поры, и грязь, что забилась в них. Судя по одежде, он явно теорианец; на нём одета только белая льняная набедренная повязка — так называемый шендит, который совсем не красит его большой и довольно волосатый живот.

От моего внимания не ускользает, что его шендит и моя одежда сухие. Должно быть, прошли часы с тех пор, как мы были в Нефари. Сейчас я благодарна за то, что провела все это время, без нужды создавая в пустыне спекторий, так что моему телу не нужно было создавать его, пока я лежала без сознания, прислонившись к этому валуну. К тому же я рада, что сухая, так как одежда в мокром состояние совершенно точно была бы прозрачной. Но я не собираюсь краснеть, сейчас есть более важные вещи, которых стоит бояться, чем мысль о прозрачной одежде.

В Серубеле одежда этого мужчина должна была бы закрывать его от шеи до лодыжек, тогда и его пузо было бы не так заметно. Конечно, в Серубеле высокие горы обеспечивают приятную прохладу. У теорианцев же есть только солнце пустыни. Неудивительно, что они одеваются так скудно. Даже сейчас я чувствую, как пот скатывается по спине и приклеивает волосы к шее, как лианы. Наряд слуг особенно скромен, а это означает, что в таком климате можно зачахнуть.

Мужчина наблюдает за мной, пока я смотрю на него, между нами повисло напряжённое ожидание. Всё же я вздрагиваю, когда он заговаривает, возможно потому, что его слова звучат, как лай собаки.

— Я никогда раньше не видел таких глаз, как у тебя.

Его голос низкий и резкий, а кадык подпрыгивает вверх при каждом слове.

Конечно, он никогда раньше не видел глаз, как у меня. Я — единственный оставшийся Создатель. Единственный человек в пяти королевствах с серебряными глазами, потому что внутри меня скапливается спекторий. Он, должно быть, хорошо рассмотрел их в реке — прямо перед тем, как врезать в один из них кулаком.

— Чего ты хочешь? — говорю я, с ужасом обнаруживая, что мои губы также разбиты, и что я заметно морщусь от боли, когда говорю.

Мой захватчик кривится.

— Тысяча извинений, барышня. Иногда я забываю, как велики мои руки. Я хотел только обезоружить тебя.

— Я не была вооружена.

Или он наблюдал за мной достаточно долго, чтобы знать, что меч я положила на дно реки? И опять, я не собираюсь краснеть. Я не могу позволить себе роскошь предаться сожалениям. Нужно сосредоточить энергию только на побеге.

— Ну, я не был в этом уверен, вот и перестарался.

Я сажусь прямее, опираясь на валун.

— Итак, если я не была вооружена, почему ты меня связал?

Мужчина кивает, кажется, он обязательно хочет со мной поговорить. У меня возникает чувство, что своими большими руками он может управляться лучше, чем задействовать мозг. В его глазах выражение пустоты, по крайней мере, так мне кажется в мягком свете костра.

— Ты — наша пленница. Ролан сказал, что если мы продадим тебя на базаре, то сможем питаться на эти деньги целый месяц.

Значит их, по меньшей мере, двое. Этот грубиян, и еще один по имени Ролан. И Ролан явно думает за них двоих. Я готова побиться об заклад, Ролан не хотел бы, чтобы он со мной сейчас разговаривал. И еще я готова поспорить, Ролан не рассчитывал, что я очнусь до его возвращения.

Мужчина бросает немного засохших веток в костер, и, кажется, приходит в восторг, словно ребёнок, когда они начинают шипеть. Дым от горящей листвы жалит нос, и это напоминает мне, что я не знаю почти никаких растений в Теории. Что мне ничто здесь незнакомо, кроме того, что я выучила из обычных свитков по истории.