Вальтер Скотт стал легендой при жизни. К нему в имение Аббатсфорд в пограничной Шотландии стекались паломники. Его романы и некоторые поэмы расходились на книжном рынке вне всякой конкуренции. Тем не менее, пользуясь всеобщим признанием, имея грандиозный творческий и материальный успех, писатель в середине 20-х годов оказался в трудных обстоятельствах. Как глава издательской фирмы, имевшей банковский долг, он решил расплатиться за всех. Это стоило ему неимоверного труда, трех апоплексических ударов, последний из которых отнял у него память, и он умер, не сознавая, что так и остался должником. Вскоре, однако, Вальтер Скотт был символически вознагражден: в 1837—1838 гг. вышла его двухтомная биография, ставшая, в свою очередь, бестселлером, успех которого был превзойден в те годы лишь одной книгой — «Посмертными записками Пиквикского клуба».

Внимательным читателем Вальтера Скотта был К. Маркс, он ценил повествовательный метод Скотта, благодаря которому писатель с позиции «поэтического правосудия» разбирал распрю старины и новизны, прошлого и настоящего, оценивал достижения и издержки прогресса.

Конкретность — вот что прежде всего отличает исторические картины Вальтера Скотта от приблизительной и туманной, фантастической «старины» других романтиков. Отличие подчеркнул сам Скотт в предисловии к «Роб Рою», одному из своих лучших «шотландских» романов. Эпиграф для этого предисловия взят из баллады Вордсворта о Роб Рое, а в самом предисловии приведена часть той же баллады, чтобы читатель мог судить о полемической отправной точке скоттовского повествования. Для Вордсворта легендарный атаман Роб Рой — воплощение «простоты», «первозданности», в лице горца-разбойника поэт воспевает упорство самой природы, естественно-безошибочное чувство справедливости. «Все же не следует думать, — говорит со своей стороны Вальтер Скотт, — что этот незаурядный человек, поставленный вне закона, был истинным героем, неотступно следовавшим в жизни тем нравственным воззрениям, какие прославленный бард, стоя над его могилой, приписывает ему в заботе о его добром имени». То, что для поэта-романтика было условной эмблемой и полусказкой, у Вальтера Скотта, которого не надо было учить шотландскому патриотизму и сочувствию к тому, что он тут же назвал «живучестью патриархального строя», рассматривается в подробностях, поистине оживает, позволяя не только опоэтизировать, но воочию увидеть эту патриархальность и делать относительно нее выводы.

Во всю меру отпущенных ему возможностей Вальтер Скотт старался постичь народную жизнь и через нее общие закономерности в смене времен и нравов. Метод Скотта формировался в русле историзма, который постепенно складывался на протяжении второй половины XVIII в. От мысли о самостоятельном значении каждого сознания (у Юнга) к распространению этой мысли на формирование национальных культур и отдельных эпох (у Гердера) и далее через кропотливую собирательскую работу, совмещавшуюся со смелыми взлетами поэтической фантазии в попытках проникнуть за «грань прошлых дней», выработалось воззрение на былое как на мир особый, со своими понятиями — общепринятое ныне воззрение, когда-то стоившее усилий и борьбы.

Аббатсфорд Хаус

Замок, где жил с 1812 г. В. Скотт. Современная фотография

Следует отметить некоторые общие композиционные особенности произведений Вальтера Скотта, связанные с позицией автора и распространившиеся в последующей литературе, ставшие хрестоматийными. Прежде всего, рассказчик, сам по себе почти безликий, однако постоянно присутствующий в повествовании, выполняющий не очень выразительную, но существенную роль: он в прямом смысле передает прошлое, служит связующим звеном между стариной и современностью. Это не участник событий, поскольку времена описываются слишком давние, а все же — наследник, хранитель живой преемственности. Даже в «Айвенго», где действие отнесено на шесть веков назад, Вальтер Скотт несколькими предисловиями, серией постепенных подступов к повествованию стремится поставить читателя в непосредственное соприкосновение с отдаленным прошлым. В романах, описывающих прошлое пятидесяти-столетней давности, повествование тем более преподносится читателю как изустная, из поколения в поколение передаваемая правда о прежних днях. Воспроизводя прошлое, Вальтер Скотт избегает параллелей с нынешними событиями, не пользуется аналогиями или, как выражался Пушкин, аллюзиями — намеками, иносказаниями, превращающими историю в переодетую современность. Конечно, романист воспроизводит прошлое не ради него самого, а в связи с современностью, но показывает прошлое не как параллель, а именно как предшествование, как источник современности. Это не притча, составленная на материале истории, а старательное выявление отдаленных причин того, что совершается сегодня.

Пушкин почувствовал данные особенности Вальтера Скотта, предвосхищение которых он совершенно справедливо находил у двух крупнейших, хотя и отдаленных, его предшественников — Шекспира и Дефо. Скотт в самом деле осмыслил и усвоил опыт своих великих соотечественников. При этом он многое делал и по-своему, по-новому, что, в свою очередь, оказалось плодотворным.

Шекспир, как мы уже знаем, драматизировал летописно-хроникальные сведения, его исторические пьесы населены преимущественно известными, реально существовавшими лицами, среди которых в порядке исключения появляются вымышленные персонажи. Вальтер Скотт меняет пропорции в расстановке реальных и фиктивных фигур. У него первый план и большую часть повествования занимают герои, им самим созданные, деятели же исторические отходят на второй план, становятся эпизодическими. У Шекспира впереди шло предание, вынуждавшее своим авторитетом верить изображаемому в пьесе; Скотт развертывал летопись как бы с другого конца, начиная со страниц частных, малоизвестных и вымышленных. Он скорее проверяет, а не подтверждает предания. Шекспир следовал легенде, традиции, с необычайной яркостью вышивая по канве общей памяти. Вальтер Скотт сам создавал канву, представляя традиционные фигуры заново, тем «домашним образом», который так точно определил и высоко оценил в его методе Пушкин. Даже в «Роб Рое», где имя исторического лица стоит на обложке и где судьба этого реально существовавшего человека подробно излагается в предисловии, Роб Рой возникает лишь в конце книги, впрочем исподволь постоянно присутствуя в разговорах действующих лиц, образуя фон, из которого сам он выступает на авансцену только под занавес. Такая перестановка позволяла открывать прошлое будто неведомую страну, и эти картины былого «представлялись современникам почти чудесными» (Б. Г. Реизов).

Исследователи отмечают еще одну важную композиционную особенность «шотландских» романов Скотта: основная повествовательная точка зрения в них передоверяется англичанам, хотя действие происходит преимущественно в Шотландии. В этом отношении писатель воспользовался опытом Дефо, который часто ради видимой объективности излагал сложные исторические и политические события с позиции противника, неприятеля или нейтрального лица. Так развертывается сюжет в первом историческом романе Вальтера Скотта «Уэверли, или Шестьдесят лет назад»: воссоздается богатейший местный колорит, с которым знакомится пришелец.

В центре романа англичанин Эдуард Уэверли, семья которого, по словам Скотта, восприняла «все бремя консервативных пристрастий и предубеждений, политических и церковных». Этот сословно-нравственный кодекс подвергается испытанию, когда Уэверли отправляется на военную службу в Шотландию и приходит в соприкосновение, а вскоре и в столкновение с миром других национальных и общественных представлений. Развертывая повествование, автор показывает своему герою и читателю неведомую страну, открывающуюся перед незнакомцем будто некий затерянный мир. Уэверли поражен тем, что представляется ему трудносоединимым: грабеж, насилие, междоусобные зверства — это здесь нечто обычное, повседневное, и тут же — невероятная ранимость в вопросах чести. Сочувственно принимаемый у одних, Уэверли попадает под подозрение у других, а в решающей битве оказывается противником собственной армии. Но неожиданные повороты романической интриги в конце концов устраняют все препятствия на пути Уэверли к счастью, и роман завершается символическим браком, соединяющим два старинных дома, английский и шотландский. Все это происходит в 1745 г.: особая дата в истории Шотландии, когда горная страна сделала последнюю значительную попытку вернуть себе независимость. Скотт, не отрекаясь от местного, шотландского патриотизма, мыслил себя британцем, отсюда его стремление показать и правоту и неправоту каждой из сторон, но — по отношению к различным идеям: государственного единства или же национальной самобытности, причем идея единства, как исторически неизбежная, берет верх.