Стиль Лафонтена образен, а вместе с тем прост, точен и лаконичен. Его отличительная черта — непринужденность повествования. Басни Лафонтена производят впечатление живого, устного рассказа, непосредственной беседы автора с читателем. Это впечатление усугубляет использование Лафонтеном оборотов и интонаций разговорной речи, широкое применение им для передачи внутреннего облика персонажей приема несобственно прямой речи.
Велика роль Лафонтена в развитии французского литературного языка. Возможно, еще более щедро, чем Мольер, использовал он богатства французского общенародного языка. Его поэтический словарь исключительно разнообразен. Восставая против «пуризма» теоретиков классицизма, Лафонтен охотно прибегал в целях типизации к профессиональным и техническим терминам, оборотам, характерным для обыденной речи.
Творчество Лафонтена-баснописца следует рассматривать в эволюции. Уже в первых шести книгах (1668) мы найдем немало басен, содержащих сатирические выпады против господствующего общества. Мы встретим здесь басни, высмеивающие чванство и спесь аристократических верхов (например, «Дуб и тростник», I, 22), бесстыдство придворных паразитов («Муха и Муравей», IV, 3), несправедливость суда («Волк, жалоба которого на лису разбирается в суде обезьяной», II, 3), невежество лжеученых схоластов («Астролог, умудрившийся упасть в колодец», II, 13). Отдельные басни первого выпуска содержат в себе язвительные намеки на деспотический характер абсолютистской власти, насмешки над религиозными суевериями и предрассудками, разоблачают хищность дворянства и предостерегают против наивных попыток искать у него защиты прав простого человека. Уже в первой книге мы находим такую замечательную по своей правдивости и гуманистическому звучанию басню, как «Дровосек и смерть» (I, 16).
Совершенно очевидно, что с самого же начала симпатии баснописца принадлежали бесправным и притесняемым «малым мира сего». Их он учил не доверять обманчивым посулам власть имущих, распознавать эгоистические намерения последних, полагаться только на самих себя, быть цепкими и настойчивыми в борьбе за свои интересы. Вместе с тем мироощущение, воплощенное в баснях 60-х годов, еще в сильной мере пронизано рассудочностью и созерцательностью; заключенная же в них мораль несет печать суховатого и расчетливого практицизма. Политические намеки в баснях этого времени выражены по преимуществу в форме отвлеченных и поддающихся довольно широкому толкованию аллегорий. Вооружая своего читателя знанием жизни, Лафонтен учил его умению лавировать, распознавая своих притеснителей, приноравливаться к ним, добиваться успехов прежде всего осторожностью, скромной бережливостью и выдержкой. Пороки окружавшей действительности Лафонтен в эти годы во многом был склонен трактовать отвлеченно, не как проявление конкретных, исторически обусловленных социальных противоречий, а как результат неких извечных изъянов и недостатков человеческой природы.
В VII—XI книгах «Басен» (1678) сатира Лафонтена приобретает значительно большую эмоциональность, социальную остроту и реалистическую конкретность. Изменяется отношение Лафонтена к абсолютистской монархии. Это отражается прежде всего в заметном переосмыслении образа льва, выступающего как олицетворение носителя королевской власти. И в первых шести книгах Лафонтен иронически намекал на хищность льва-монарха, на его неспособность обойтись без помощи презираемых им ничтожных существ, вроде крысы, спасающей его от гибели. Однако в целом в этих книгах лев-самодержец представлен в благоприятном свете. Начиная же с седьмой книги образ льва окрашен резко сатирически, он воплощение необузданной жадности, жестокого деспотизма. Вместе с тем разоблачение деспотизма монархии все теснее переплетается теперь у Лафонтена с сатирой на двор и аристократическое общество в целом (например, «Мор зверей», VII, 1). В баснях 70-х годов лев все чаще выступает не в одиночестве, а окруженным толпой зависимых от него хищников, которые помогают ему в его злодеяниях, делят с ним добычу и пользуются его покровительством.
Остросатирическую окраску приобретает во втором сборнике басен изображение буржуазии. В 70-е годы Лафонтен осуждает горячку накопления и стяжательства, с сарказмом и негодованием показывает разлагающее воздействие все возрастающей жажды обогащения, создает обобщающий сатирический образ невежественного выскочки-буржуа, презирающего образование, книги — все, что имеет какое-то отношение к культуре, самоуверенно полагающегося исключительно на всесилие своей денежной мошны и получающего в конце концов суровый жизненный урок («Преимущество знаний», VIII, 19).
Значительное место во втором сборнике «Басен» занимают язвительные нападки на церковь и религию. В баснях «Лев, волк и лиса», «Похороны львицы» (VIII, 3; VIII, 14) использование религиозных суеверий, благочестивого обмана изображается как лучшее средство угодить разгневанным правителям. С огромной обобщающей сатирической силой бичует Лафонтен двуличие и лицемерие церковников в басне «Священник и мертвец» (VII, 10).
В 70-е годы борьба Лафонтена с властью церкви и религии получает в «Баснях» все более глубокое философское обоснование. В басне «Гороскоп» (VIII, 16), например, Лафонтен осмеивает веру в провидение и божественное предначертание судьбы. Жизненные явления, заявляет писатель, кажутся таинственными и непонятными до тех пор, пока остаются научно не объясненными. В басне «Животное на Луне» (VII, 17), подчеркивая односторонность чисто сенсуалистических и последовательно рационалистических учений, Лафонтен говорит о том, что источник познания объективной действительности надо искать и в ощущениях, и в разуме. С наибольшей полнотой, однако, философские воззрения Лафонтена отразились в вводной басне десятой книги («Речь, обращенная к госпоже де ла Саблиер»). В этом произведении, излагая свои взгляды, Лафонтен, по существу, полемизирует с Декартом и критикует дуалистические основы картезианства.
Чем беспощаднее нападал Лафонтен на господствующие круги современного общества, тем последовательнее обращался он в поисках положительных жизненных ценностей к образу человека из народа. Именно в 70-е годы Лафонтен создает такие выдающиеся по силе воплощенного в них положительного идеала произведения, как «Крестьянин с Дуная» (XI, 7) и «Купец, дворянин, пастух и сын короля» (X, 15). В «Крестьянине с Дуная» Лафонтен противопоставляет могущественным представителям римской империи, мечтающим о мировом господстве и несущим с собой всюду, куда бы они ни ступали, ужасы войны, дух насилия и порабощения, патетический образ простого земледельца с берегов далекого Дуная, который бесстрашно выступает перед лицом своих угнетателей, горячо прославляя равноправие народов. Такой же светлый образ труженика-созидателя нарисован в басне «Купец, дворянин, пастух и сын короля».
Однако, чем глубже проникал Лафонтен в противоречия современной ему действительности, тем чаще в его баснях картины социального угнетения и беззакония, общественной несправедливости и неравенства обретали трагическую окраску. Особенно показательна в этом отношении десятая книга, и прежде всего открывающая ее в виде некоего программного вступления басня «Человек и уж». В этом замечательном произведении поэт с негодованием и горьким сарказмом говорит о бесчеловечности нравов современного ему общества, и его сатира своей разоблачительной силой и трагизмом предвосхищает смех Свифта, автора IV части «Путешествий Гулливера».
Изменения в идейном содержании басен были связаны со сдвигами в их художественной структуре. Лафонтен со временем все дальше отходил от характерной для него раньше созерцательно-иронической манеры повествования. Тон его басен становится все более взволнованно-возмущенным и страстным. Создавая свой второй сборник, Лафонтен чувствует себя уже менее зависимым от источников, дает больший простор творческой фантазии, много места уделяет публицистическим и лирическим отступлениям, авторским комментариям. В баснях Лафонтена, начиная с седьмой книги, люди все чаще заменяют аллегорические образы зверей, что также связано с нарастанием сатирических и публицистических тенденций в его творчестве.