— Не хочу я расстаться с драгоценной моей добычей, и ты немедля оставь мою землю, а не то умрешь страшной смертью!
Перепуганный Парис тут же ретировался и, вероятно, решил обратиться к третейскому судье — самому могущественнейшему в то время царю Эллады Агамемнону. Однако ему показалось (опять-таки вероятно), что идти одному к Агамемнону — мало толка, и решил заручиться поддержкой его брата Мене-лая. Может быть, о последнем в те времена ходили по ойкумене слухи как о порядочном человеке. Парис приехал в Спарту и был принят хорошо, по тем временам. Но Менелай ввязываться в возможные неприятности не собирался, он охотно проводил с Парисом время в пирах, но просить за Гесиону и Приама перед Агамемноном у него никакого желания не было. Менелай только ждал повода, чтобы куда-нибудь улизнуть из города и дождаться, когда лопнет терпение Париса и тот отчалит к родным пенатам. Такой повод скоро представился: Менелаю потребовалось «срочно» ехать на Крит, где умер его дед с материнской стороны и оставил ему наследство. Парис понял, что над ним издеваются. В. гневе и в восточных пурпурных одеждах он был прекрасен. Об этом нашептывала Елене и верная данному на Иде слову Афродита. Та и сама была не слепая: в овечьих шкурах на голое тело и пропахшие потом ахейцы давно ей опостылели. Менелай был ничем не лучше — мужлан из проклятого богами рода! Разве он пара дочери Зевса?
По вечерам Парис рассказывал Елене о Трое, но и тут нехотя попадал в точку, ибо между Троей и Спартой в те времена была такая же разница, как теперь между Парижем и Крыжополем. Нам остается только предполагать, от кого исходила идея увезти Елену в Трою. Вся логика событий свидетельствует, что именно от Елены. Ведь ее уже один раз умыкал Тезей. Погуляла она тогда, повеселилась, порезвилась вволю, потом братья вернули ее обратно. Что в этом плохого? Чем прозябать в Спарте, сидеть, портя гибкий стан, за прялкой целыми днями в гинекее, лучше мир посмотреть и себя показать. Елена принадлежала к тому типу женщин, которых поэты называют "красивыми и бездушными дурами". Действительно, искусство обольщения мозгов не требует. Известно, что из десяти совращений девять провоцирует женщина. Если б это было не так, то человечество давно бы вымерло. Виновность Елены подтверждали уже древние. "Отец истории" Геродот писал о ней:
"До сих пор происходили только временные похищения женщин. Что же до последующего времени, то, несомненно, тяжкая вина лежит на эллинах, так как они раньше пошли походом в Азию (поход аргонавтов), чем варвары в Европу. Похищение женщин, правда, дело несправедливое, но стараться мстить за похищение, по мнению персов (Геродот имеет в виду всех азиатов), безрассудно. Во всяком случае, мудрым является тот, кто не заботится о похищенных женщинах".
По вечерам Елена сладострастно нашептывала Парису:
— Увези меня! Можешь даже со всеми моими драгоценностями. Тогда ахейцы не смогут отмолчаться и заставят Теламона обменять меня на Гесиону. Меня уже увозил Тезей, и ничего ему за это не было. Наоборот, все его только зауважали, а от женщин с тех пор отбоя не было. Даже племя амазонок к нему специально на свидание прискакало.
И Парис купился: если ахейцы воруют женщин, то чем троянцы хуже?
(Самое интересное во всей этой истории, что Елена прекрасно понимает, кто она такая и чего стоит. Уже в Трое она говорит брату Париса Гектору: "Твою душу объяло больше всего страдание из-за меня, суки (так дословно у Гомера; в переводе Гнедича — недостойной), и из-за помрачения Париса, которому Зевс положил злую гибель".)
В ту же ночь Парис и Елена бежали. Елена захватила свои драгоценности и служанку Эфру — мать Тезея. Она не взяла только прижитую от Менелая дочь Гермиону. Именно это событие оказалось решающим в десятилетней осаде Трои. И этот же факт косвенно свидетельствует, что Елена собиралась уезжать навсегда, оставляя по законам тех времен бывшему мужу, прижитых от него детей.
До дворца Приама беглецы добрались в три дня; в первую же ночь, в порту Елена овладела Парисом: семь бед — один ответ.
Когда Менелай вернулся в обесчещенный дом, то ужас его вызвало не столько бегство супруги и пропажа ее драгоценностей (которые он давно считал своими), сколько тот факт, что он больше не царь. Он и раньше был царем постольку поскольку, он был мужем царицы и в Спарте правил волей случая: на его месте мог оказаться любой жених. Спартанская родовая оппозиция теперь запросто могла послать его обратно в Микены и сделать царицей девятилетнюю дочь Елены Гермиону, а над ней поставить выбранного ими же опекуна. Потом ее выдадут замуж за какого-нибудь мессенского или аркадского царевича—и тогда песенка Менелая точно спета. А ведь он рассчитывал на царскую гробницу, а не на грубое антропоморфное надгробие на городском кладбище. Правда, Гермиона от рождения помолвлена с Орестом, сыном Агамемнона. Но пока она войдет в брачный возраст, всякое может случиться. Те же троянцы заявят свои претензии на Пелопоннес.
Менелай бросился к брату. Агамемнон с ходу оценил сложность «внутриполитической» ситуации и сказал (опять цитируется средневековый источник):
— Что ты, брат мой, плачешь не переставая? Лучше вспомни о том, что ты храбрый воин!
Менелай постарался.
Братья деятельно стали собирать войско, объезжая удельных царьков, большинство из которых только таковыми назывались, а на самом деле были голь перекатная. Вожди среднего достатка, как правило, владели небольшой крепостью и держали при себе банду, которая грабил. а всех проходящих и проплывавших и скудно питалась за счет окрестных селян. Самые же бедные цари легко могли указать границы своих владений, плюнув на четыре стороны света. Но были и такие, которые могли бы выставить тысячу, а то и две воинов. Общий сбор назначили в беотийском порту Авлиде. Туда якобы (по Гомеру) прибыло 1186 кораблей,[12] а войск чуть ли не сто тысяч. Все это, конечно, "поэтический вымысел". Население Греции не насчитывало тогда столько людей. Но что оставалось делать Гомеру: песни его должны были наполнять души современников тоской по ушедшей эпохе. Ведь ничем другим в тот момент греки гордиться не могли. Дикие орды дорийцев и эолийцев низвели их до такого первобытного состояния, что они даже письменность свою забыли.[13]
Итак, «армия» представляла собой сброд авантюристов, проходимцев и людей, оставшихся без всяких средств к существованию и способных лишь продать умение владеть мечом или луком.[14] Недостающее оружие предоставили купцы — наиболее заинтересованные в падении Трои, как торгового и перевалочного центра. Возможно, они провели и соответствующую идеологическую обработку «мстителей», и дали свои пиратские корабли (в те времена слова «купец» и «пират» были синонимами).
Возглавил карательную экспедицию Агамемнон. Среди других вождей выделялись: Менелай; владыка мирмидонян (то есть муравьев) Ахилл; царь трудно различимого на карте острова Итака Одиссей; царевич Саламина Аякс; другой Аякс из Локриды; царь Крита Идоменей; царь Аргоса Диомед; царевич Эвбеи Паламед; царь Пилоса Нестор; царевич фессалийского городка Филака Протесилай и еще несколько будущих «героев». Был и штатный прорицатель Калхант. Других участников карательной экспедиции упоминать не имеет смысла. Есть подозрения, что в "Каталоге кораблей" Гомера перечислены все, кто отплыл к Трое. Имена их легко найти в любом издании «Илиады» в разделе "Указатель имен". Все они совершенно не интересовались ни Менелаем, ни Еленой. Большинство рассчитывало лишь поживиться, а наиболее дальновидные рассчитывали, уничтожив Трою, продолжить разбой в Черном море.
12
[12]Для сравнения: в Саламинской битве, где решалась судьба не жены Менелая, а всех жен, матерей и дочерей Эллады, греки смогли выставить только 370 триер. Но с исторической точки зрения, цифры, приводимые Гомером, понятны и объяснимы. Например, во время Второй мировой войны Советская армия трижды уничтожила немецко-фашистскую. В этом легко убедиться, если сложить данные сводок Информбюро.
13
[13] К слову сказать, только отсутствию у греков письменности между XI и VIII веками до н. э. мы обязаны появлению у них эпоса.
14
[14] В середине века точно так же выглядело войско крестоносцев. Объединяла их только идея, под которой они шли в Святую землю. Но каждый решал свои дела: обнищавший рыцарь надеялся выкупить перезаложенный замок; другой бежал от галер; третий, как современный бомж, рассчитывал перезимовать в теплых краях и отъесться.