В 1958 году английскому археологу Джеймсу Мелаарту удалось сделать здесь открытие первостепенной важности, перед которым бледнеют и Троя Шлимана, и гробница Тутанхамона, обнаруженная Картером. На берегу полноводной реки Уаршамбачай его внимание привлекло место, называемое турками Чатал-Гуюк (Двойной холм}. Наибольший из этих холмов был длиной 500 метров, шириной — 300, а высотой — 17,5 метра. Собранный с поверхности материал датировался V тысячелетием, но толщина культурного слоя позволяла надеяться и на находки более древнего возраста. Так оно и оказалось.

Вокруг Чатал-Гуюка были разбросаны еще около двадцати поселений раннеземледельческих племен, но площадь именно этого была наибольшей — 13 гектаров. Как раз тогда же открыли докерамический Иерихон, но Чатал-Гуюк готов был затмить его хотя бы потому, что площадь анатолийского города была в три-четыре раза больше.

Сначала Мелаарту никто не поверил, и было от чего. Сняв лишь дерн, англичанин наткнулся на стены, а, углубляясь, он обнаружил множество храмов с фресками, рельефные и скульптурные изображения, могилы с остатками тканей, медные и свинцовые бусы и деревянные сосуды. Сохранность находок превышала все мыслимое и немыслимое: в некоторых случаях сохранились нити, на которые нанизывался жемчуг, а в черепных коробках — мозг. Но наибольшую сенсацию вызвал радиоуглеродный анализ находок, они попадали в рамки между 6800 и 5800 годами до н. э. Это казалось настолько нереальным, что появились статьи, в одних из которых прямо говорилось о фальсификации, а в других — что метод радиоуглеродного анализа надо признать несостоятельным. Но по мере того, как археологи посещали раскопки, число приверженцев Мелаарта росло, и сейчас уже никто не сомневается в правильности его датировок, корректируя их лишь в ту или иную сторону. Правда, добраться пока удалось лишь до XII слоя, который уже лежит ниже уровня современных полей, и система мелиорации Конии не позволяет проследить зарождение Чатал-Гуюка. XII слой датируется 6800 годом до н. э., верхний — 5790 годом до н. э. Последняя дата совпадает с распространением в Иерихоне культуры портретных черепов с гипсовой облицовкой. Сам Чатал-Гуюк и поселения, группировавшиеся вокруг него, не хранят следов ни временных упадков, ни взлетов, нет даже следов захвата или попыток штурма, жизнь здесь как бы законсервировалась на тысячу лет.

Городище было спланировано заранее как единое целое. Прямоугольные дома размером 8—10 на 4–6 метров тесно примыкали друг к другу, не оставляя места ни улицам, ни переулкам. Сложены дома были из прямоугольного сырцового кирпича. Двери в комнаты были столь низкие, что через них можно было только пробраться на четвереньках. Внутри из глины же устраивались невысокие платформы типа лежанки или скамьи. Другой «мебели», вероятно, и не было. Полы застилались шерстяными узорчатыми коврами, как того требуют суровые анатолийские ночи: оттиски этих ковров остались на глине. Внешние стены кварталов одновременно служили и границей города, и оборонительными стенами. (Подобный способ обороны существовал в Анатолии еще сто лет назад.) Весь комплекс напоминал собой пчелиные соты. В дома можно было попасть только через плоскую крышу по лестнице. По-видимому, большую часть жизни чатал-гуюкцы проводили на крыше. Крыша была своего рода и общественным местом, и кухней, и ремесленной мастерской (так как следы мастерских в домах до сих пор не обнаружены, хотя они несомненно были). Но Чатал-Гуюк не был ни центром торговли, ни центром ремесел, то есть здесь не было товарного производства как такового, поэтому исследователи именуют его либо "неолитическим городом", либо «агрогородом». Число же жителей определяется от двух до шести тысяч человек.

Каждый третий или четвертый дом был украшен рельефами, скульптурами и фресками, из чего был сделан вывод, что эти дома являются святилищами, так как внутреннее убранство никак не связано с хозяйственной или бытовой деятельностью человека. Поскольку они включались в жилые комплексы, можно предположить, что каждый храм принадлежал определенной группе домов. На сегодняшний день открыто более пятидесяти таких храмов.

Основу хозяйства составляли скотоводство, земледелие и охота. Удалось распознать четырнадцать видов культивируемых растений. Больше всего оказалось пшеницы разных сортов, голозерного ячменя и гороха. Желуди, косточки фисташек и миндаля, возможно, указывают на получение из них растительного масла. Из семян крапивного дерева, вероятно, делалось фруктовое вино. Стада состояли из мелкого и крупного домашнего скота. Были приручены и собаки.

Но как пережиток первобытного состояния сохранилась охота на быка и благородного оленя. Культу охоты специально посвящены некоторые храмы. На фресках из них, выполненных минеральными красками, изображено множество людей, которые танцуют вокруг чрезмерно больших животных. Некоторые нарисованы даже в натуральную величину, например, бык длиной 2,4 метра. Вот мужчина в набедренной повязке натягивает лук, примеряясь к стаду оленей, один олень уже упал. За стадом стоят еще несколько охотников. Увеличенная фигура мужчины с луком позволяет предположить в нем вождя. На другой фреске изображены охотники, танцующие в честь божества охоты, которое символизирует кабан. Кроме луков они держат в руках рога и барабаны.

Главная роспись из другого храма наводит на мысль о минойской эпохе Крита. Здесь изображен огромный бык, вокруг которого танцуют люди. Один из них делает сальто на спине быка. Подобные же прыжки через три-четыре тысячи лет считались на Крите ритуальным видом спорта. Следы таких же игр прослеживаются вплоть до Индии, а в наше время трансформировались в корриду. Быка из Чатал-Гуюка мужчина держит за высунутый язык: этот болезненный прием, очевидно, рассчитан на то, чтобы удержать быка на месте. Присутствуют на фресках онагры и бурые медведи. В одной из сцен на медведя нападают впятером, один из нападающих держит животное за хвост. Это никак не мог быть дикий медведь, который легко бы расправился с пятью охотниками. В то же время еще никому не удалось вывести породу домашних медведей. Вероятно, в данном случае речь идет о медвежонке, выросшем в неволе. Такие игры до прихода советской власти были распространены у народов Севера и связаны с культом медведя. Когда зверь вырастал и его уже нельзя было удержать на одном ремне, совершался обряд, который символизировал власть человека над царем тайги. Медведя освобождали и ударами палок приводили в состояние, близкое к бешенству, после чего к нему приближался человек, наряженный в несколько шуб, и давал медведю зубами вцепиться в мех. Затем он бросался зверю на шею, хватал его за уши и пригибал к земле. Другие охотники прижимали лапы зверя. «Усмирив» таким образом, медведя отпускали, если, конечно, он не был последним съестным запасом. Интересно, что из изображенных животных два вида принадлежат к травоядным, а два других — к тем, которых до недавнего времени (например, японские айны) вскармливали женским молоком.

Однако чаще всего на фресках встречается изображение леопарда или его шкуры на участнике мистерий. Культ леопарда, связанный с убийством (будь то война или охота), очень древний, причем существует до сих пор. Только мало осведомленные европейцы могли посчитать льва царем зверей. Ни лев (который, кстати говоря, вообще не охотится, пищу ему добывают львицы), ни тигр не пользуются у первобытных народов такой зловещей славой и таким уважением, как леопард. Есть огромное количество свидетельств почитания леопарда, как самого могущественного зверя, из районов Передней Азии и Африки. В Египте эпохи фараонов жрецы носили мантии из шкур леопарда. Обошедшая весь мир статуэтка Тутанхамона, стоящего на леопарде, подчеркивает власть фараона над всеми живыми существами. Леопарды считались королевскими животными в Бенине, дочери королей Восточной Африки носили леопардовую шкуру как знак отличия. Почти все аборигены Западной Африки и по сей день верят, что некоторые люди способны превращаться в леопардов. Существует даже "общество леопардов", которое настолько засекречено, что европейцы узнали о нем всего сто лет назад. Обычный набор вещей члена секты — одежда из шкуры леопарда, нож с тремя лезвиями, формой напоминающими когти зверя, и магическая сумка борфима. В сумке постоянно лежали части человеческого тела, кровь петуха и немного риса. Для того чтобы сумка не теряла свойств охранять членов общества, ее следовало время от времени смазывать человеческой кровью и жиром. В таких случаях созывалось собрание, и посвящаемому предлагалось совершить ритуальное убийство для "насыщения борфима". После «насыщения» труп делился между членами общества. Предательство каралось лишением не только земной жизни, но и загробной. Этих людей (в развитии своем недалеко ушедших, а в чем-то и не дошедших, от чатал-гуюкцев) в Сьерра-Леоне начали преследовать только в 1892 году. Размах их деятельности был столь широк, что по обвинению в убийствах задержали сразу более четырехсот человек, включая племенных вождей. Пять членов общества в 1912 году повесили, остальных приговорили к тюремному заключению. Однако дело это не поправило, и через сорок лет в нигерийском округе Калабр за короткий период было найдено более восьмидесяти жертв со вспоротыми яремными венами. Около каждого изувеченного трупа находили отпечатки лап леопарда. Были назначены крупные вознаграждения, введено осадное положение, после четырех часов дня запрещено выходить из хижин, но люди-леопарды все равно настигали свои жертвы под самым носом у патрулей и даже убили одного полицейского. Находили трупы с вырезанным сердцем и легкими и со следами когтей леопардов. Особенно много было детей. Власти, не находя адекватных мер борьбы, повесили восемнадцать человек, не имея сколь-нибудь серьезных доказательств: на предательство и контакт с законом члены общества не идут. Они считают, что между каждым членом общества и настоящим леопардом существует кровная связь, и когда умирает человек-леопард, находят и мертвого леопарда. Поэтому отказываясь от совершенных ими убийств, они не столько спасают свою жизнь, сколько жизнь "существа, которое считают своим богом.