— С южной стороны от дома есть сады, — произнес Роберт в надежде, что плотно сжатые губы Элеоноры тронет улыбка удовольствия. — Из западных окон хорошо видны торфяники у холмов. Все наши земли лежат на юго-запад. Земля на северо-западе принадлежит одному из графов Нортумберлендских, но он не возделывает ее.

Элеоноре было все равно. Она чувствовала себя изнеможенной после переезда, ей было холодно, она промокла насквозь. Единственное, чего ей хотелось, так это огня, чтобы согреться, еды, чтобы утолить голод, и удобного ложа, чтобы выспаться. Все ее мысли были сосредоточены только на этом. Несколько слуг выбежали, когда путники въезжали во двор. Сейчас они разговаривали с Морландом, перекидываясь громкими отрывистыми фразами на том наречии, которое Элеонора не понимала. Для нее их речь звучала, как пронзительный крик, напоминающий ослиный, а не как человеческая речь. Она спустилась со своего пони и стояла, дрожа от холода, в укрытии балкона, ожидая, что ей поднесут приветственную чашу и окажут теплый прием, но, казалось, на это не стоило и надеяться. Ее личные слуги, Габи, Жак и Джо, собрались вокруг нее, словно ища защиты. Джо держал в руках скулящего щенка, который проделал такой долгий путь туда и обратно без видимой цели. Какие-то мужчины увели лошадей, и Морланд, что-то громко кричавший, ушел вместе с ними. Роберт все время оглядывался вокруг, словно не зная, следовать ли ему за отцом или остаться. Он знал, что гостям полагалось оказать прием, особенно если учесть особую важность обстоятельств, но проявить себя хозяином дома означало привлечь внимание к оплошности отца, чего Роберту хотелось меньше всего. Наконец он решился: надо пойти за отцом и как можно тактичнее напомнить ему о гостях. Пробормотав извинения, он бросился за угол, оставив свою невесту и ее слуг там, где они спешились.

Элеонора столкнулась с проблемой, которую она не могла решить. Единственным облегчением ей показалась излить свою злость в жалобах, не обращенных ни к кому конкретно:

— Варвары, — сказала она с плохо скрываемой яростью. — Оставить нас стоять здесь под дождем! Ни слова приветствия, ни заздравного кубка, никого, кто провел бы нас внутрь дома. Вот куда мы приехали, Габи, — в дом, где к лошадям и собакам будут относиться лучше, чем к нам.

— Да, моя госпожа, наверное, лошади и собаки здесь в большей цене, — сказал Жак с горечью. Он провел большую часть жизни у жарких печей на просторных кухнях господских домов, терпеть не мог холод и был особо чувствителен к нему. Всю дорогу он только и делал, что размышлял, есть ли у него хоть какой-либо шанс остаться в живых к будущей весне.

— В доме нет хозяйки, — напомнила Габи. Это замечание словно побудило Элеонору к действиям. Выпрямившись, она двинулась к двери с решительным видом.

— Следуйте за мной, — приказала она слугам. Они были только рады подчиниться. Внутри было темно — ставни дома были закрыты от дождя. Единственный свет проходил через дымовую трубу в крыше и сквозь маленькие щели высоко на фронтальной стене. Элеонора оказалась в мрачном тускло-коричневом холле, голом и неуютном. Покрывающий пол тростник явно не менялся долгое время, потому что тут и там были видны торчащие обрезки, а невыносимый запах ощущался при каждом шаге. На стенах не висело ни одной портьеры, и хотя какие-то картины все-таки были, они представляли жалкое зрелище, так как почти стерлись от времени.

Хуже всего было то, что очаг на возвышении в центре холла угас, а на каменной плите под очагом лежала лишь горстка горячей золы. Вокруг не было ни одной собаки, и это было плохим знаком — словно сигнал для крыс покинуть безнадежно тонущий корабль. Все животные ринулись прочь искать более теплый угол в этом лабиринте.

Велев своим слугам ждать, Элеонора осторожно сделала несколько шагов по хлюпающему полу к ширме, за которой, она знала, должна находиться кладовая с запасами еды. Элеонора ожидала найти домашнюю прислугу в кухне. Дыра в ширме, ведущей из холла, была прикрыта воловьей кожей. Едва Элеонора положила на нее руку, как резкий грубый окрик остановил ее.

— И куда же вы направляетесь, госпожа, а?

Она обернулась и увидела Морланда, который вошел в холл с другой стороны. Она догадалась, что здесь имелся еще один выход из помещения.

— Я собираюсь, сэр, найти слуг. Они позволили огню погаснуть, а нам нужна еда.

Элеонора понимала, что, чем увереннее будет звучать ее голос, тем убедительнее она будет выглядеть. Она уже была так сломлена холодом и голодом, что боялась расплакаться. Единственное, что она знала наверняка, — она не будет плакать перед своим будущим свекром.

— Похоже, сэр, — продолжала она смело и отважно, — что все ваши слуги просто сбежали.

Эдуард Морланд посмотрел на нее так, будто раздумывая: ударить ее или признать храбрость невестки.

— Бог ты мой, да у вас, госпожа, жало змеи при таком-то личике. Ну, признаться, я ценю характер: у строптивой овцы потомство сильнее, — он махнул в сторону очага: — А слуги все на ферме. Сейчас очень горячее для нас, овцеводов, время. Так что у них слишком много забот, чтобы еще и огонь разводить, и еду готовить.

— Мы должны поесть, — повторила Элеонора. — Почему об этом никто не позаботился заранее?

— Обеденное время прошло, а ужинаем мы в пять. Придется подождать. — Он собирался уйти, но затем обернулся: — Я скажу своему повару, когда тот вернется с поля, что ваш слуга теперь займет его место. Мой будет только рад. И, напоследок, — мне-то характер ваш по нраву, но неповиновения у себя в доме я не потерплю, так что советую прикусить свой острый язык, а то выпорю, как непослушную скотину.

С этими словами он покинул холл так же, как и вошел. Элеонора стояла выпрямившись, кусая губы от гнева. Она ничего не ответила свекру, но, когда тот выходил, подумала про себя: «Ничего, Эдуард Морланд, вскоре я стану хозяйкой этого дома. Тогда мы посмотрим, чья возьмет».

Габи, волнуясь, дотронулась до ее руки, вернув Элеонору к реальности. По крайней мере, полезно в минуту собственного отчаяния знать, что на тебя надеются те, кто от тебя зависит. От этого сразу становится легче быть храбрым.

— Джо, — сказала она, — пойди и убедись, что о наших лошадях как следует позаботились. Они все еще принадлежат моему опекуну лорду Эдмунду. Погоди, дай мне щенка, я за ним присмотрю. Жак, ты иди в кухню и посмотри, не осталось ли чего-нибудь из еды, хотя бы молока. Эти северяне пусть ждут до ужина, а мне нужно что-нибудь прямо сейчас. Если хоть кто-то попытается тебя остановить, немедленно скажи мне. Габи, ты пойдешь со мной. Мы поднимемся по этим ступенькам и посмотрим, что там наверху. Я догадываюсь, что там должна быть спальня, а может, и еще одна комната.

Вместе женщины прошли через ширму на другой стороне холла и оказались в маленьком коридорчике, из которого ступеньки вели наверх. В коридорчике было много дверей, и Элеонора поняла, что одна из них вела в подвальный этаж, куда же выводили другие двери, она не могла и предположить. У верхней ступеньки была дверь на балкон, а еще одна дверь, как выяснилось, вела в спальню.

— О, мое драгоценное дитя, неужели они думают, что вам здесь можно спать? — не в силах сдержать удивления, сказала Габи. Свет просачивался в комнату сквозь закрытые от дождя ставни, а когда Элеонора распахнула их у другой стены, на стороне балкона, они увидели мрачную пустую комнату. Стены выглядели голыми, на них виднелась только одна нарисованная давным-давно роза. Гардероб в углу не закрывался. В комнате стояла большая кровать с шерстяными покрывалами, которые когда-то были красными, но теперь от дыма и грязи приобрели коричневато-черный оттенок. Кроме того, здесь же у дальнего окна размещалась маленькая, как для слуги, кровать, и грубый деревянный комод был придвинут к стене. Этим обстановка комнаты и ограничивалась.

— Все это надо сменить, — сказала Элеонора уныло. — Я не могу понять, Габи, они ведь не испытывают недостатка в деньгах. Я полагаю, лорд Эдмунд не мог обмануться на счет их богатства? И вот, со всем их золотом, они довольствуются тем, что живут, как звери, обходясь даже без света, который озарил бы их существование.