«Теории галла» фактически не лучше «финикийской». Нет оснований предполагать, что ваклими и его приверженцы относились к племени галла, а не банту или прото-банту – смешение различных рас. Точно так же не доказано, что Масуди знал что-либо о Южной Африке за пределами узкой полосы побережья. Наоборот, в преданиях о миграции содержатся указания, что ваклими – это племя галла. Слово «вак» действительно встречается в языке галла и означает «бог». Черулли указывает, что у кушитов оно означает «небо», поэтому в том же значении употребляется с древних времен сомалийцами. Разве не могло случиться, что арабские купцы, плававшие вдоль восточного побережья, услышали его от сомалийцев побережья и назвали им божественного царя страны Софалы? (Ведь страну, лежащую за Софалой, они называли аль-Ваквак.) Строить теорию миграции галла в Южную Африку на таких тонких лингвистических нитях – все равно что делать кирпичи из соломы.

«Финикийская» школа проделала то же самое с металлическими слитками в форме креста или буквы Н, найденными в Южной Родезии. Откопав такой слиток в пещере на «Акрополе» Большого Зимбабве, Бент немедленно заявил, что он «почти соответствует по форме слитку олова, найденному в Фалмут-Харбор». Считается, что оловянный слиток выплавили финикийцы. Возможно, такое сходство и существует, но Бент на основании его пришел к выводу, что «находка двух слитков в отдаленных от Финикии местах, где ее влияние оказалось таким сильным», птиц из мыльного камня и других предметов в Южной Родезии – это «весьма веские свидетельства того, что золотых дел мастера древнего Зимбабве работали на финикийский рынок». Таким образом, мы опять возвращаемся к большой любительнице путешествий – царице Савской.

Фактически золотых дел мастера Зимбабве работали после Х века не на финикийский рынок, а на рынки побережья Индийского океана. Откуда бы ни проникло к ним представление о литейных формах в виде креста и буквы Н, – а некоторые финикийские купцы, бесспорно, появлялись в древности на восточном и даже западном побережье Африки и, если верить Геродоту, обогнули континент в VII веке до н. э., – слитки такой формы характерны для районов выработки металлов между северной частью озера Ньяса и Южным Трансваалем. Изделия из таких слитков много столетий были предметом купли-продажи в Центральной и Южной Африке.

Такие формы отливок использовались в Зимбабве для получения золотых брусков. Это подтверждается найденными Бентом остатками золотоплавильной печи, рядом с которой находились небольшие глиняные тигли, на стенках которых затвердели крупинки золота. Именно об экспорте таких слитков упоминает Идриси в XII веке, указывая, что город Килва богател, обменивая их на медь. Медные полосы длиной до четырех футов, употреблявшиеся как валюта, появились в Мозамбике во второй половине XVIII века наряду со слитками в форме католического креста или буквы Н, которые подвешивались к обоим концам длинных переносных шестов.

«Хотя имеющиеся свидетельства весьма отрывочны, – говорит Уолтон, – они позволяют сделать вывод, что бруски ханда, иными словами крестообразные или в виде буквы Н, проникли в Южную Родезию с северо-востока в период образования Мономотапы». Таким образом, эти бруски свидетельствуют о том, что развитие металлургии на южном плато быстро пошло вперед после Х-XI веков н. э.

Но этот район испытывал влияние не только народов северо-востока. Некоторые типы железных гонгов, употребляемых в Центральной Африке во время различных придворных церемоний, по всей вероятности, заимствованы с северо-запада. Если ученые будут продолжать исследования в Конго и Анголе, эта догадка, видимо, подтвердится.

Техника сухой кладки характерна для всех стран от Эфиопии до Трансвааля. Но древние здания, сохранившиеся в этом огромном районе, иногда удивительно сходны по архитектуре, а иногда поразительно различны. Говоря о сооружениях средневековых азанийцев, в нагорьях Кении, Хантингфорд заметил, что «круглая хижина самой простой и обычной формы представляет собой землянку, вырытую на склоне холма, причем пол ее расположен на одном уровне с подножием холма, а вход сооружается с пологой стороны и укрепляется насыпью из вырытой земли». Далеко на юге жители нагорий Юго-Восточной Родезии долгое время сооружали хижины почти по таким же архитектурным канонам. Центр каждого комплекса зданий, писал Йорк Мэсон о Пеналонге и Иньянге, «представляет собой круглую шахту, выложенную камнем и окруженную земляной платформой, также выложенной камнем. Со стороны, обращенной к холму, платформа едва поднимается над его подножием, с противоположной стороны высота ее зависит от уровня ската». Была ли эта архитектура заимствована у азанийцев, которые строили подобные здания на севере еще в далекой древности? «Все строения, – пишет Йорк Мэсон, – сооружены, видимо, в одно время по уже разработанному прежде архитектурному образцу». Нетрудно представить себе, что племена, построившие Иньянгу, пришли с севера или ассимилировали переселившихся оттуда и что сходство архитектуры северного города Энгаруки и его южных современников – не простая случайность.

Не следует думать, что новые архитектурные веяния механически перемещались с севера на юг. В последние годы археологи полностью уяснили важность огромных земляных укреплений в Западной Уганде. По размерам они не имеют себе равных в Африке и стоят в одном ряду с самыми крупными оборонительными сооружениями в мире. Их заселение относится, видимо, к позднему периоду расцвета Зимбабве. Создателями их считаются представители полулегендарной правящей касты бахвези. В их архитектуре можно заметить большое сходство с сооружениями типа Зимбабве. Крепость Биго, как и Мапунгубве, построена с южной стороны речного брода. Подобно «храму» Зимбабве, земляные сооружения Биго напоминают эллипс. Местная керамика по форме сходна с посудой Зимбабве. Сходство распространяется также на форму и цвет бус. Здесь, как и в Родезии, интенсивно разрабатывали рудники и выплавляли металлы.

Мало что можно сказать сейчас об этих участках Западной Уганды, впервые обнаруженных в 1909 году неким окружным уполномоченным. Археологи еще не нашли здесь ни одного предмета, возраст которого можно бы определить. Правда, Шинни в 1957 году откопал в Биго траншею длиной 12 футов, указывающую, что люди обитали здесь продолжительное время. Сходство архитектурных сооружений Биго и Зимбабве настолько поразительно, что не может быть простым совпадением, только одни построены из камня, ибо он имелся в изобилии, а другие – из земли. Кто же изобрел и кто заимствовал?

Сколько бы новых фактов ни накопили будущие исследователи, Уэйленд наверняка дал точный ответ еще в 1934 году, проявив способность глубоко проникать в сущность явления. Вот что он писал: «Биго намного примитивнее Зимбабве, хотя и моложе по возрасту. Оба они, так сказать, ветви одного ствола. Биго – это поздняя нераспустившаяся почка, а Зимбабве – ранний цветок. Оба они принадлежат банту... В конечном счете их культуры имеют один и тот же корень». Дальнейшие исследования полностью подтвердили этот вывод.

Слова Уэйленда применимы и к другим африканским культурам железного века. Возникая на живописных нагорьях Кении или Уганды, над крутыми ущельями Иньянги или на плато Родезии, развиваясь в течение столетий миграции и заселения, смешения с племенами, стоявшими на более низкой ступени развития, решая множество самых различных проблем, эти древние цивилизации еще раз подтвердили главную черту развития Африки: единство в многообразии и преемственность в условиях изоляции. Сейчас нам не совсем ясен характер этих цивилизаций. Даже когда мы различаем их в тумане истории, их достижения кажутся нам подчас незначительными, а методы развития – грубыми. И все же именно они принесли культуру в пустынные районы.

Если у нас теперь есть возможность выделить основные этапы развития этих цивилизаций в восточных и южных районах Африки, то конкретных фактов еще очень мало. Такое положение, по-видимому, сохранится на ближайшее время. Конечно, мы знаем теперь намного больше, чем 20 лет назад, но, пожалуй, значительно меньше того, что станет известным в ближайшие два десятилетия.