— Может, выкинуть за борт гребцов-финикийцев, а на их место посадить моих вельмож? — подумав, подозвал к себе кормщика Ксеркс.

— Это не улучшит, а ухудшит наше положение! — отвечал тот. — Ваши приближенные совершенно не умеют слаженно грести, а этому искусству за несколько минут не научишь!

Ксеркс повернулся к своим испуганным подданным:

— Персы! Теперь вы можете доказать свою любовь к царю! От вас зависит мое спасение!

Исполняя волю монарха, вся свита бросилась в волны, и корабль был спасен. Было ли на самом деле все именно так, сказать сегодня трудно. Но так, по крайней мере, гласит легенда. Впрочем, вполне возможно, что свитских просто-напросто выбросили за борт, вовсе не спрашивая при этом их желания. Когда же все опасности остались позади, и Ксеркс сошел на берег, первое, что он сделал — пожаловал кормчему золотой венец за собственное спасение и тут же распорядился отрубить ему голову за то, что тот погубил столь много жизней знатных персидских вельмож.

Обратный путь персидской армии был тоже не прост. Ряд греческих городов, которые при наступлении Ксеркса, были вынуждены подчиниться ему, теперь после Саламина уже отказывались подчиняться персам и нападали на их отряды. Большое поражение понесли отступающие под приморским городом Потидеи, которые в течение трех месяцев выдерживали осаду персидских отрядов, а затем, воспользовавшись сильным отливом, а затем и приливом, перебили всех осаждавших.

Персидский флот постепенно перебрался к азиатским берегам, оказав по пути некоторую помощь в переправке войск. С наступлением следующей весны морские силы Ксеркса стали понемногу стягиваться к острову Самос. Теперь флот состоял лишь из самых надежных и проверенных: из персов и мидян. Во главе флота царем был поставлены Мардонт и Арамит, помощником же их назначен племянник Артанита Ифамитр. Вновь идти к берегам Эллады персы не решались, а стоя у Ионии, ждали, когда Мардоний ворвется в Пелопоннес.

Меж тем Фемистокл занимался тем, что карал слабодушные острова, примкнувшие к персидским агрессорам. Карательную акцию он начал с того, что потребовал денег за измену с жителей маленького Андроса.

— Мы прибыли к вам с двумя великими богинями — Убеждением и Принуждением — и заставим вас заплатить за свое гнусное предательство! — объявил Фемистокл.

— У нас тоже есть две свои великие богини! — отвечали ему андросцы. — Это Бедность и Беспомощность! А потому никаких денег у нас попросту нет!

История умалчивает, удалось ли жителям Андроса отказать афинскому флотоводцу в дани. Тогда же, не теряя времени, Фемистокл отправил своих послов и на другие острова, чьи жители передались в свое время Ксерксу из-за своей беззащитности. Везде афиняне собрали немалые суммы. Все это афинский наварх проделал втайне от своих союзников, твердо полагая, что коль Афины понесли больше всех потерь и их вклад в морскую победу над врагом наибольший, то и все собранные деньги также полагаются только им. Когда союзники узнали об обмане, вышел большой скандал, но Фемистокл, однако, несмотря на это, деньгами ни с кем так и не поделился.

Покорив ряд островов, греческий флот вернулся к Саламину. Здесь, по предложению Фемистокла, греки посвятили богам три трофейных финикийских корабля. Затем все самое лучшее и дорогое из захваченного добра отправили в Дельфы, а остальное разделили между собой. Отослав дары в Дельфы, эллины спросили через прорицательниц, доволен ли Зевс подношением.

— Зевс доволен всеми, кроме эгинцев! — сообщили прорицательницы.

Удрученные эгинцы привезли дополнительный дар: медную декоративную мачту триеры с тремя большими золотыми звездами — символами одержанной победы.

— Теперь Зевс доволен и вами! — заявили умные прорицательницы.

После раздела добычи союзный флот направился к Истму, где решено было вручить награду достойнейшему из отличившихся при Саламине. Процедура выбора достойнейшего была такова: у храма бога морей Посейдона все навархи получили от жреца два камешка, чтобы ими голосовать за своего избранника. Каждый из них положил первый камешек за себя, а второй за Фемистокла. Когда начался подсчет голосов, то оказалось, что первого героя таки и не смогли определить, зато вторым единодушно был признан афинский наварх. Переголосовка для определения самого-самого происходила несколько раз, но опять и опять все клали камешки только за себя. Не договорившись ни о чем и переругавшись, навархи увели свои отряды по родным городам.

Однако для всего греческого народа главный герой Саламина был уже давно определен. Это, разумеется, стал Фемистокл. И чем более завистливые соратники отказывали афинянину в заслугах и воздаянии почестей, тем большую популярность приобретал Фемистокл среди рядовых обывателей. Когда ж он отправился в Спарту, то лакедемоняне приняли его с поистине царскими почестями, вручив наварху оливковый венок за мудрость и прорицательность, подарив ему лучшую колесницу и сопроводив до самой границы отрядом из трехсот лучших гоплитов. Впрочем, не забыли спартанцы и своего Еврибиада. Он также был награжден оливковым венком за доблесть в бою. Говорят, что популярность афинского наварха после Саламина стала в народе столь велика, что когда на ближайших Олимпийских играх зрители увидели его на трибуне, то, забыв о том, зачем они сюда пришли, они весь день рукоплескали своему флотоводцу. В тот день Фемистокл сказал своим друзьям:

— Сегодня я в полной мере пожал плоды своих трудов, понесенных мной ради Эллады!

До нашего времени дошел бюст Фемистокла, изготовленный, вероятнее всего, в этот период его наибольшего величия. Наварх изображен в боевом шлеме с поднятым забралом. Небольшая кучерявая борода, длинные вьющиеся волосы, красивое продолговатое лицо, ровный нос и прищур умных глаз. У Фемистокла открытое волевое лицо уверенного в себе и знающего себе цену человека. Плутарх, говоря о внешности Фемистокла, отмечает, что «героем он был не только душой, но и внешним видом».

Однако, несмотря на, казалось бы, всегреческий триумф, дома в Афинах Фемистокла ждало горькое разочарование. Завистники обрушили на него целый поток брани и лжи.

— Фемистокл не скромен и опасно честолюбив! — кричал на улицах города некий Тимодем, давний недоброжелатель наварха. — Он ездил красоваться перед спартанцами, когда не самому себе, а лишь Афинам он обязан всеми почестями!

Не выдержав, Фемистокл дал болтуну достойную отповедь:

— Будь я каким-нибудь бельбенитом, спартанцы, быть может, и не оказали столь высоких почестей, но тебя, человече, они уж точно не почтили бы, хоть ты и был афинянином!

С изгнанием персидского флота война не закончилось. На суше боевые действия еще шли полным ходом, и вскоре Греция узнала о громких победах своего сухопутного воинства при Платеях и Микале. По-прежнему успешно продолжал действовать и союзный флот, возглавляемый теперь спартанцем Левтихидом. Афинские же триеры возглавил бывший помощник Фемистокла в Саламинском бою Ксантип.

Сам же Фемистокл более участия в сражениях не принимал, сосредоточив отныне свой авторитет, опыт и силы на восстановлении Афин и укрепление их стен. Особое же внимание, верный своей морской идее, Фемистокл уделял порту Пирею. Поэт Аристофан однажды сказал, что Фемистокл привязал Афины к Пирею, а море к городу. Именно Фемистоклу принадлежит идея создания мощных оборонительных стен от Афин к Пирею, дававших возможность даже при осаде не быть отрезанными от моря. Собрание же и поручило Фемистоклу воплотить свою идею в жизнь, что он блестяще исполнил, создав небывалые в то время по длине крепостные стены. Именно благодаря Саламину Афинам удалось установить господство над Геллеспонтом. Именно благодаря настойчивости Фемистокла караваны греческих судов ворвались в Понт Эвксинский. Началось энергичное заселение старых и создание новых приморских колоний. Афины постепенно становились первой морской и торговой державой мира, не знающей ни достойных соперников, ни достойных врагов на всех морях.

Обеспечив своему городу военное могущество на море, бывший наварх, несмотря на продолжение войны, упорно и последовательно закладывал фундамент его будущего всемирного морского торгового господства.