А древнегреческий поэт Пидар воспоет героику этих первых морских боев с персами:

В это время до флота доходит и известие об итогах трагических событий у Фермопил. Теперь с проникновением войска Ксеркса нахождение греческого флота у Артемисия теряло всякий смысл. Надо было отходить на юг, прикрывая берега, к которым уже спешили вырвавшиеся на просторы Аттики персы. По предложению Фемистокла решено было перерезать весь находившийся на Эвбеи скот, чтобы он не достался персам. По началу местные жители были против, но Фемистокл съехал на берег и в длинной пламенной речи убедил их, что гораздо лучше отдать мясо своим, чем придут чужие и заберут все силой. По существу, эта была испытанная впоследствии временем и множеством войн тактика выжженной земли, которую и начал с успехом применять против персов афинский стратиг.

Отходил греческий флот в полном порядке и боеготовности. В авангарде — каринфяне, прикрывал отходящих отборный отряд афинских триер.

Сам Фемистокл же тем временем занялся исполнением своего замысла. Отобрав несколько наиболее быстроходных афинских триер, он направился с ними вдоль берега, останавливаясь в местах, где, по его разумению, неприятельский флот мог пополнять запасы пресной воды. Там по его приказу на прибрежных скалах высекались видимые издалека надписи: «Ионяне! Вы поступаете несправедливо, воюя со своими предками, помогая варварам поработить Элладу. Переходите скорее на нашу сторону! Если это невозможно, то, по крайней мере, хоть сами не сражайтесь против нас и упросите карийцев поступать так же. Если вы не можете сделать ни того, ни другого, если вы скованы тяжелой цепью принуждения и не в силах ее порвать, то сражайтесь с нами, трусы, когда дело дойдет до битвы. Но не забывайте, что из-за вас пошли у нас раздоры с персидским царем».

Глядя, как усердно долбят камни мобилизованные для этой не простой работы воины, своим помощникам умный Фемистокл говорил:

— Если нам не удастся переманить на свою сторону ионийцев, то, по крайней мере, мы наверняка убедим Ксеркса в их неверности, а там что Зевс даст!

Персы некоторое время ждали новой атаки греков, но к ним прибыл на лодке лазутчик и сообщил приятную новость: греки покинули Артемисий. Персы, поначалу, даже не поверили сообщению, столь велики были впечатления о недавней яростной схватке и решимости противника. Лазутчик был даже взят под стражу. Но отправленный в разведку небольшой отряд вскоре привез подтверждение: греки ушли!

Утром следующего дня персы снялись с якоря и двинулись вперед. Проходя мыс Артемисий, отнявший у них столько сил и жизней, они приносили жертвы пленниками и читали молитвы своим богам. Когда же с кораблей отправились лодки с амфорами к устьям прибрежных речушек, стал приводиться в жизнь и план Фемистокла. Ионийцы и картийцы, да и не только они, читали эмоциональное послание афинского флотоводца и начинали задумываться над страшной сутью происходящего. Теперь на ионийских кораблях кипели настоящие страсти: все обсуждали случившееся, послание Фемистокла и свою роль в происходящей братоубийственной войне. По-своему отреагировали на все это и персы. С бортов их кораблей с тревогой и опаской они взирали теперь на отряды своих союзников. При постановке на якорь персы старались как бы ненароком, но окружать ионийцев, а заодно и карийцев тесным кольцом верных кораблей, боясь не только внезапного бегства, но уже и внезапного нападения. Да и за пополнением запасов воды их старались теперь под разными предлогами не пускать, лишая возможности читать новые и новые воззвания Фемистокла. Семена сомнения и раздора, брошенные флотоводцем, начали давать всходы, может быть даже гораздо быстрее, чем этого ожидал и он сам.

По ходу плавания персидский флот вскоре достиг Гистиеи, где изрядно оголодавшие из-за действий Фемистокла толпы персов как саранча быстро опустошили все прибрежные селения и захватили ряд приморских городков.

Некоторая часть кораблей была задействована для перевозки на экскурсию к Фермопилам тех моряков, кто пожелал поглядеть на груды убитых греков. Соответственно перед этим еще большие груды мертвых персов были закопаны. В желающих поглядеть на мертвых спартанцев отбоя не было. Таким образом, Ксеркс решил укрепить моральный дух своего флота. И это ему удалось. Теперь на флоте царило совершенно иное настроение, и ходили совершенно иные разговоры.

— Пора б и нам добраться до греческого золота, а то сухопутные все заграбастают себе! — говорили одни.

— Нечего прохлаждаться на якорях! Пора идти вперед, добить наглецов и поживиться в Афинах! — поддерживали их вторые.

— Да! — мечтательно закатывали кверху глаза третьи. — Там есть чем поживиться!

Тем временем эллинский флот, покинув мыс Артемисия, перешел к острову Саламин. На стоянке у острова настоял Фемистокл и другие афиняне, которые хотели успеть забрать свои семьи и перевезти их в более безопасное место из Аттики. Едва триеры бросили свои камни на дно, морские стратиги съехали на берег узнать последние новости. Новости были неутешительные. Персидские полчища уже растеклись по всей Аттике и быстро продвигались к Афинам Пелопоннесское ополчение, которое совет триерархов предполагал увидеть в Беотии, там так и не появилось. Пелопоннесцы укрепляли проходы на собственный полуостров, особенно не заботясь о судьбе остальной Греции. В Афинах царило уныние и растерянность. Нужен был лидер, который бы мог что-то предпринять, и таковым конечно же стал Фемистокл. Вначале наварх попытался внять голосу разума своих сограждан, но афиняне не торопились покидать дома и бросать все на разграбление, наивно полагая, что все, может быть, как-то обойдется само собой. И тогда, согласно Плутарху, произошло нечто из ряда вон выходящее: «Тогда Фемистокл, будучи не в силах сдвинуть с места толпу человеческими доводами, решил явить ей, как это делается с помощью театральной машины в трагедии, знамения божеств и прорицания. В качестве знамения использовал он случай со священной змеей, исчезнувшей, кажется, в те дни из святилища. Жрецы, найдя нетронутым отборный корм, который ежедневно клали перед змеей, объявили, по наущению Фемистокла, народу, что богиня покинула город и зовет за собой афинян к морю. И еще раз воздействовал он на народ изречением оракула, толкуя его так, что слова „деревянные стены“ ничего другого не означают, как только корабли, а бог потому-то и назвал Саламин божественным, а не несчастным или страшным, что имя это дано ему будет в память великой удачи эллинов».

Судя по всему, Фемистокл не только использовал «исчезновение» змеи. Он сам вместе с преданными жрецами все и подстроил. Разоблачения он не боялся, всем было уже не до того. Как бы там ни было, но афинский наварх своего добился. Жители начали покидать Афины. Все мужчины от мала до велика были направлены на триеры. Женщины и дети на торговых судах были частью увезены в город Трезену, частью перебрались на Саламин. Остатки городской казны были розданы командам афинского флота. На каждого пришлось по восемь драхм.

Пока союзная часть флота стояла у Саламина в томительном бездействии, афиняне усиленно вывозили своих жен и детей. На Саламине решили остаться самые смелые, уверенные в том, что флот их всегда защитит. Постепенно к Саламину подтянулось еще несколько десятков триер с самых дальних греческих областей. Спартанцы прислали свои последние шестнадцать кораблей, постольку же коринфяне и сикионцы, десять — эпидаврийцы, пять — трезанцы и три — гермионяне. Афинские морские силы составляли сто восемьдесят готовых к бою триер.

Геродот пишет: «Когда защитники Эллады собрались у Саламина, их военачальники устроили совещание. По предложению Еврибиада каждый желающий сказал, где, по его мнению, следует дать морское сражение. Аттика была брошена на произвол судьбы, речь шла об остальной Элладе. Предложения большинства ораторов сводились к одному: плыть к Истму и защищать Пелопоннес. Они считали, что в случае поражения в битве при Саламине они будут заперты на острове, не имея надежды на спасение, с Истма же они всегда смогут вернуться в свои города».