Так время и коротали.

А спустя двое суток подошел присланный адмиралом фрегат «Надежда Благополучия». Капитан фрегата, как старший по званию, поднял отрядный брейд-вымпел и, велев зари- фиться, повел суда к Борнхольму.

До конца вахты оставалось совсем немного времени, и мичман Ильин с удовольствием любовался занимающимся восходом солнца. В лицо ему хлестал упругий ветер, тонко свистели обтянутые ванты, над головой нервно бился длинный и узкий вымпел.

Восемь раз пробил судовой колокол — смена вахт. С последним ударом на палубе появился и сменщик Василий Машин. Не торопясь, сдал ему Ильин курс и паруса, рассказал, сколько миль пройдено за вахту да сколько воды из трюма натекло. Позевывая в кулак, глянул Кощей Машин в шканечный журнал. Там все записано и подбито исправно. Хорошо!

Заступающий матрос подошел с наветренной стороны к колесу и, встав позади рулевого, положил левую руку на рукоять штурвала.

Курс?

Вест!

Как ходит руль?

Полтора шлага под ветер!

Есть курс вест! Руль ходит полтора шлага под ветер, — скороговоркой повторил заступающий и принял штурвальное колесо из рук в руки.

Ильин еще немного постоял с Машиным. Негласные корабельные традиции не позволяли офицеру, сдав вахту, сразу покидать шканцы.

Ну, ладно, друг любезный, паруса и снасти в твоей власти! Пойду-ка я сосну часок.

В тесной и сырой констапельской тускло мерцал сальный огарок свечи. У стола, сгорбившись, сидел Дементарий Константинов. Перед ним книга с затертыми до дыр листами. Стараясь не шуметь, присел Ильин на скамью рядом.

Почитай вслух, — попросил погодя, — ничего, что по- вашему писано, я душой пойму!

Тогда слушай, — оторвался от книги Дементарий, — здесь обо мне сказано:

...Сам ты избегаешь смерти.

Но бедственно в дом возвратишься, товарищей в море всех потеряв на чужом корабле.

И не радость там встретишь: буйных людей там найдешь ты, твое достояние губящих...

Дементарий поднял на мичмана свои грустные глаза.

Это Гомер, певец наш несравненный!

Ровно без минуты шесть на квартердеке «Грома» замаячила коренастая фигура корабельного боцмана.

Дозвольте побудку отсвистать? — Боцман подошел к вахтенному начальнику.

Машин молча кивнул, просьба эта излишняя, но таков порядок.

Поднес боцман дудку к губам и, страшно надувая щеки, пронзительно засвистел.

Богдан встает и дудку дает

Мигом всем вставать и койки закатать!

Сразу полезли из люков матросы, зашлепали босыми ногами.

Опять отсвистела дудка, но теперь команду иную:

Иван Кузьмич, бери кирпич,

Драй, драй, драй!

Началась малая утренняя приборка. Порошком кирпичным драили матросы до блеска медь, доски палубные до желтизны янтарной. Качество работы проверялось просто. Бросал небрежно вахтенный офицер платок свой, затем поднимал, если чист — хорошо, грязный — переделать.

Не успели дух перевести, снова дудка. На этот раз свистел боцман к кашице. Побежали артельные с бачками на камбуз. Сегодня вторник, а значит, положена служителям на завтрак каша густая, мясом заправленная. На брезенте разложили артельщики сухари ржаные, расставили чайники со сбитнем горячим, посреди медный бак с кашей. Расселись матросы «по кашам», вынули ложки и, достоинство соблюдая, за еду принялись. Котел общий, потому и черпают так, чтобы всем поровну, и сухариками заедают. К личинкам долгоносика за недели плавания привыкали, как к неотъемлемой начинке, и не слишком усердствовали в выбивании их. Да и чего привередничать, мясо, оно и есть мясо!

Едят матросы, вроде бы не спеша, а все же поторапливаются. Вот-вот дудка к учению свистнет, тогда не до еды будет...

С попутным ветром транспортный отряд быстро добежал до Борнхольма. Поджидая главные силы, суда лавировали в оконечностях острова, близко к нему не приближаясь.

Тем временем, уйдя к северу, Спиридов крейсировал с кораблями взад-вперед от Гогланда до Фаре.

Не могли же они враз потопнуть? — злился он. — Хоть кто-то да должен объявиться...

Подле адмирала крутился, заглядывая в глаза, капитан- лейтенант Виллим Фондезин*. Спиридов подхалимов не терпел и теперь искал предлог, чтоб избавиться от не в меру услужливого адъютанта:

Сгоняй шлюпкой на «Орел» и извести Клокачева о моем неудовольствии от его маневров!

Фондезин пожал плечами — совсем старик из ума выжил, — стоит ли за этим гонять шлюпку. Но, встретив тяжелый адмиральский взгляд, опрометью кинулся исполнять приказание.

Так, в эскадренных делах и заботах проходили дни. Уже догнал эскадру задержавшийся у Красной Горки «Святослав», а Андерсона все не было. Адмирал почти сутками пропадал наверху. Расхаживая по шканцам, он вглядывался вдаль: не мелькнет ли где долгожданный парус?

Наблюдая как-то за работами корабельными, приметил Спиридов пожилого боцмана с серьгой в ухе, что, собрав подле себя в кружок рекрутов, терпеливо учил их вязать морские узлы. Лишь мгновение какое-то морщил адмирал лоб, припоминая.

Здорово, Евсей, поди-ка сюда!

Здравия желаю, ваше превосходительство! — вытянулся, подбегая, старый марсофлот.

Будет тебе, старина! — махнул адмирал рукой. Знались Спиридов и Евсей еще с азовских славных дел. Был тогда нонешний адмирал в чинах скромных лейтенантских, а боцман евстафиевский и вовсе рекрутом зеленым. Затем несколько кампаний отплавали они вместе на Балтике. Еще раз повстречались уже под Кольбергом-крепостью, где оба в десанте морском сражались. Там Евсей и рану тяжелую получил, но первым на бастион вражеский взобрался, а Спиридов на том бастионе самолично флаг Андреевский водрузил...

Подошел к боцману адмирал, обнял его и расцеловал троекратно.

Спасибо, Евсей Нилыч, за Кольберг!

Непонимающе смотрели на происходящее офицеры, изумленно — матросы. Нечасто такое видеть доводилось!

Как здоровьице-то твое, старина? — поинтересовался, выпуская из объятий старого соратника, Спиридов.

Ничего, иногда лишь хватанет спину, а так дотянем помаленьку. С флота все одно иттить некуды. Родня в деревне вся, почитай, перемерла, да и от землицы уже поотвык я, так что буду на кораблях помирать!

В годы-то молодецкие не такие разговоры водили мы с тобой, а? — Адмирал подобрал живот, подбоченясь. — У меня, почитай, то же самое: как стрельнет поясницу, хоть волком вой. Да и ноги слабы стали, по трапам бегать тяжело.

Стареем, видать, ваше превосходительство Григорий Ан- дреич, — покачал головой Евсей.

Вот дотянем путеплавание сие, покажем молодым, как воевать должно, и с чистой совестью в кущи райские подадимся. Как мыслишь, Евсей Нилыч, осилим?

А чего его не осилить-то? — искренне подивился боцман. — Мы ж рассейские, как-никак!

Ну, коли, ветераны таковы слова говорят, знать, и впрямь выдюжим! — рассмеялся адмирал.

После встречи той Евсей, что на крыльях летал. Шутка ли, такой почет ему при всех от самого Спиридова вышел!

Погода меж тем с каждым днем ухудшалась. По небу проносились низкие лохматые тучи. Вытянулись в нитку вымпела. А корабли вовсю швыряло на разгулявшихся волнах.

Придется штормовать, — загрустил Спиридов и велел поднять сигнал «Держаться всем по способности».

А ветер крепчал. На кораблях спешно спускали брам-стеньги и брали рифы у марселей, торопливо затягивали парусиной люки. Приседая в глубоких разводьях, «Евстафий» валился с одного борта на другой. Ветер уже не стонал, а ревел во весь голос. Под его напором гнулись стеньги, дугой выгибались реи.

Сам Спиридонов, прописным азом ноги растопыря, подле штурвала. При нем флаг-капитан Плещеев и капитан Круз. Сразу шесть человек, выбиваясь из сил, ложились грудью на рулевое колесо, стараясь не дать кораблю стать лагом к волне.

Держать у меня в бейдевинд, едрена корень! — кричал рулевым осипшим голосом Круз, скользя ботфортами по палубе. — Вон еще один смерти ищет! — показал он адмиралу на шкафут.

Там, держась руками за штормовые леера, пробирался от мачты к мачте боцман Евсей. Рискуя быть смытым за борт, он придирчиво оглядывал, все ли в целости. Внезапно огромный вал накрыл корабль. Мимо ухватившегося за фальшборт боцмана в потоке сходящей воды пронесло за борт молоденького матросика. Безумное лицо с полуоткрытым ртом — лицо покойника. В последнее мгновение Евсей все же, изловчившись, ухватил матросика за ногу. Вокруг клокотала вода. Силы боцмана были на исходе, еще немного — и он не выдержит...