– Не понимаю, зачем этот старый пень сюда ходит? Не любишь женщин – сиди себе дома! Ни словом ни с кем не обмолвится, не танцует, не провожает. Я уж не говорю обо всём остальном! Придёт, станет столбом и стоит весь вечер. Умора!

– Может скучно ему одному, вот и тянет его туда, где люди, – поддержал товарища по несчастью Володя.

Но партнёрша лишь неодобрительно сморщила нос, выражая тем самым всеобщее дамское презрение и осуждение тому, кто, возможно, искал и не находил здесь свою единственную и неповторимую, свой идеал.

Однако среди немногочисленных любителей дам бальзаковского возраста попадались и опытные ловеласы. Один из таких донжуанов методично, одну за другой перебрал чуть ли не всех участниц этой песенно-танцевальной тусовки и пошёл уж по второму кругу. Случались и устоявшиеся пары. К примеру, абсолютно лысый худой баянист и эффектная блондинка лет на десять моложе его. Оба они заметно выделялись на фоне остальных, но Владимира сразу предупредили, что она ни с кем не танцует, и приглашать её не рекомендуется во избежание ненужных ссор и конфликтов.

Ещё обращала на себя внимание группа женщин, которые почему-то всё время держались вместе. Одна из них показалась Володе симпатичной, и как-то само собой появилось у него желание прогуляться с ней по вечернему городу, поболтать, может быть поплакаться в жилетку, ну, а дальше – как Бог пошлёт. Когда вечер подошёл к концу, все его участники высыпали на улицу. И тут оказалось, что женщины эти до того неразлучны, что даже живут неподалёку друг от друга. Пришлось соискателю дамской взаимности провожать домой не только приглянувшуюся ему особу, но целую компанию своих сорокалетних сверстниц. Сначала шли молча, потом затянули до боли знакомую песню двадцатилетней давности – из того благословенного времени, когда все они были до безобразия молоды, веселы и беззаботны. Что-то кольнуло в груди, снова захотелось плакать...

Через неделю всё повторилось. И провожая домой неразлучных подруг, Володя поинтересовался у своей избранницы, почему она его избегает?

– Скажи, вот ты развёлся со своей женой, правильно? – спросила его женщина негромким спокойным голосом.

– Конечно, развёлся.

– И все живы, так?

– Ещё бы! Что моей бывшей сделается?!

– А мы – все четверо – чёрные вдовы. Наши мужья умерли. Ушли от нас, не простившись. Вот и не хочется нам начинать всё сначала. Уж лучше так, без мужиков.

– Как умерли? Что случилось? – удивился Володя.

– По-разному было, – печально ответила женщина. – У меня и у Марины – вон у той – повесились оба, ещё у одной утонул на рыбалке, а у четвёртой скончался от сердечного приступа. И кто в этом виноват? Мы?.. Все так думают. Мол, не усмотрели, не уберегли, не смогли удержать. А нам это очень приятно?! Нет уж, лучше до конца своих дней оставаться чёрными вдовами, чем выслушивать все эти упрёки или думать, что они когда-то появятся. Есть у нас клуб бывших жён, помним мы наших мужей, и ничего нам больше не надо! Ты вот ушёл из семьи, но можешь в любой момент вернуться. Ну, зайти там, хоть на пять минут. А наши мужики в земле лежат, и мы перед ними в вечном долгу…

– Да чепуха всё это – мистика, предрассудки, – возмутился Владимир.

– Может быть и так, – раздумчиво ответила женщина. – Только не смогу я больше ни с кем. Пробовала несколько раз, не получается. Больно тяжёлый у меня характер. Кажется иногда, что доведу до петли любого и каждого. И тебя тоже могу. Боюсь я этого, накручиваю себя, рассуждаю… такой вот бзик, ты уж не обижайся...

– Ой, сколько на белом свете горя людского, – подумал про себя Володя. – Только копни – кругом одни несчастья да напасти...

3.

Так незаметно пролетел месяц. Владимир стал завсегдатаем холостяцких вечеров, но вот на одном из них случилось нечто необычное. В самый разгар танцев и веселья в зал ворвались – другого слова не подберёшь – две экстравагантные особы. Володя видел их впервые. Одна была высокая и статная, другая маленькая и шустрая. У малышки на кофточке поблёскивала какая-то уж очень яркая брошь, от которой Володя никак не мог отвести своего удивлённого взгляда.

Танцевали они хоть и не совсем профессионально, но задиристо и грациозно, с определённой долей куража. Большая красавица широкими плавными движениями двигалась по танцплощадке, а маленькая, весело сверкая глазами и необычным украшением на своей высокой груди, быстро и ловко отплясывала вокруг неё. Да так, что дух захватывало, особенно у мужчин. Эта пара, будто магнитом, притягивала к себе взоры окружающих, и трудно было оторваться, наблюдая, как две столь не схожие сущности, две разогретые всеобщим вниманием симпатичные дамы, войдя во вкус, легко и непринуждённо выполняли невообразимые танцевальные па и пируэты.

Маленькую звали Галей, и заинтересованный Володя весь вечер не отходил от неё, очаровывая красавицу своим новым свитером и непринуждённой «светской» беседой. А когда посиделки подошли к концу, кавалер её статной подруги весьма кстати предложил отметить новое знакомство в заводской общаге рядом с ДК.

Сказано – сделано. Общежитие было старой, ещё сталинской постройки с высокими потолками, длинными коридорами и великим множеством выстроившихся в два ряда одинаковых комнат-клетушек. Удобства тоже имели место, но почему-то этажом выше. Хозяин открыл дверь в своё жилище, и весёлая компания оккупировала помещение, расположившись за небольшим столиком, втиснутым между четырьмя заваленными всевозможным хламом койками.

Початая бутылка вина, гранёные стаканы и немудрящая закуска вызвали всеобщее ликование, которое после первого тоста переросло в оживлённую беседу. Разговорившись, присутствующие стали выражать громкое удивление тому обстоятельству, что такие хорошие люди, как они, до сих пор не встретились в этом маленьком уютном городке. А когда вино подошло к концу, то все окончательно перезнакомились и стали добрыми закадычными друзьями.

И тут хозяин жестом заправского фокусника извлёк из недр своей кровати вторую бутылку. Третью взяли взаймы из-под тряпья, валявшегося на соседней койке. Казалось, что вся эта пыльная неухоженная комната была напичкана спиртным – полупустыми и совсем ещё не открытыми ёмкостями, хранившимися в самых неожиданных местах…

4.

После бурных возлияний вышли на улицу, где в свете чудом сохранившегося фонаря первый декабрьский снежок неспешно укрывал продрогшую землю нарядным белым покрывалом. Снежинки приятно холодили разгорячённые лица подгулявшей компании. Хотелось прыгать, танцевать, петь, кричать. Казалось, молодость вернулась к этим людям. И самое главное, Володя вдруг почувствовал, что в душе его пропало навязчивое чувство страха и неуверенности в завтрашнем дне. Любовь к Женьке, воспоминания о ней больше не отзывались нестерпимой болью в продрогшем израненном сердце. Чувства не исчезли, нет, но они ушли куда-то в глубины сознания, будто произошло это вовсе не с ним, а с каким-то другим посторонним человеком.

– Пара гнедых, запряжённых зарёю… – во весь голос затянул Володя.

– Это вы с Галей две норовистые молодые лошадки, – улыбнулся ему новый знакомый. – И вы подходите друг другу. Прекрасная пара…

Оставшись вдвоём, они тихо ступали по девственно чистому искрящемуся снегу и думали об одном и том же.

– К сожалению, я не могу пригласить тебя домой, – начал он.

Она молчала. Затем, видимо, решившись, сказала просто и уверенно:

– А я могу. Пойдём.

И они пошли. По дороге Володя, волнуясь, рассказывал ей о себе, но получалось глупо, поверхностно, неубедительно. Галя внимательно слушала, потом вдруг остановилась, посмотрела ему в глаза и сказала нечто такое, о чём говорить ей, скорее всего, не следовало: