Как вел себя Люшков в Ростове - об этом можно узнать из книги "Империя страха", написанной другим чекистом-перебежчиком Владимиром Петровым, в 1954 году "выбравшем свободу" в Австралии. В 1949 году один из ростовских чекистов рассказал Петрову, как Люшков ругал руководство Азовско-Черноморского НКВД, за то, что оно плохо охотится за "врагами народа". И угрожающе предупреждал: "Враги народа в этой комнате - здесь, здесь и здесь". И тут же приказал арестовать несколько человек из числа присутствовавших.
Бежать же Генриха Самойловича заставило известие об аресте в апреле 1938-го бывшего главы украинских чекистов Израиля Моисеевича Леплевского, много способствовавшего люшковской карьере. Арест же в мае внезапно вызванного в Москву одного из заместителей Люшкова М. А. Кагана подсказал Генриху Самойловичу, что время его пребывания на свободе и в этом мире истекает. Что было дальше - мы знаем.
Переводчик Люшкова в Японии рассказывал репортеру газеты "Ничи-Ничи Шимбун" в августе 1938 года:
"Это - очень проницательный и тонкий в своих суждениях генерал, который любит свою родину и свой народ не меньше, чем мы любим свою страну. Нечего и говорить, что непосредственной причиной его бегства стало желание спастись от Сталина и отомстить ему. Но Люшков также хотел освободить свой любимый народ из рук взбесившегося тирана и избавить 180 млн. человек от кровавого ужаса и фальшивой политики. Он также хотел разрушить Коминтерн, но не народ и принести счастье людям. Я не думаю, что в ближайшем будущем у кого-нибудь из "больших шишек" будет шанс сбежать в Японию. Если это все-таки случится, го таким перебежчиком станет Блюхер".
Здесь перед нами явно цитата из Люшкова. Насчет Блюхера бывший комиссар госбезопасности, как я уже упоминал, словно в воду глядел. После бесславных боев у Хасана Василия Константиновича арестовали. Но до суда он не дожил: умер от пыток на допросах 9 ноября 1938 года.
Переводчик говорил:
"Люшков, один из видных чинов ГПУ, отнявший в ходе чистки жизни у 5000 человек в течение года (в действительности, если верить Ежову, как минимум 70 тысяч человек репрессировал Генрих Самойлович; правда, вряд ли все они были расстреляны. - Б. С), встал перед неразрешимой проблемой, когда настала его очередь стать 5001-й жертвой чистки. Ведь он так твердо верил в коммунистическую теорию. «При правлении коммунистической партии политика никогда не будет направлена на достижение всеобщего счастья», - говорит теперь Люшков. Когда мы остановились в гостинице, он заметил: «Японские города чистые, пейзажи прекрасные и дорог и ровные. Почему ваши люди так богаты, что могут свободно покупать нужные им вещи. Сравнивая судьбу, выпавшую мне, и светлое здание вашей страны, я испытываю чувство, будто пробудился от 18-летнего дурного сна». В этот момент Люшков всплакнул. Я обнял его и тоже прослезился".
Сохранились описания единственной пресс-конференции, данной Люшковым 13 июля 1938 года в токийском отеле "Санно". Присутствовавшие сошлись на том, что бывший комиссар госбезопасности хорошо сыграл свою звездную роль. Одетый в только что сшитый элегантный летний серый костюм, при галстуке, гладко выбритый, очень живой, с сигаретой "Черри-брэнд" в длинном мундштуке из слоновой кости, он казался моложе своих 37 лет. Генрих Самойлович стремился выглядеть джентльменом. Только глаза смотрели на собеседников слишком уж пронзительно - так, как он привык смотреть на своих агентов, от которых выслушивал доносы и которым давал разного рода тайные задания. Говорил Люшков низким, но сильным голосом, в спокойной и довольно привлекательной манере, жестикулировал, словно произносящий речь оратор, и выглядел довольно бодрым. Погрустнел только к концу, когда речь зашла о его семье. Однако быстро взял себя в руки. После окончания пресс-конференции Люшков пожимал руки журналистам и при этом все время улыбался.
Сохранились фотографии Люшкова, сделанные в этот памятный для него день. Перед нами - симпатичный молодой человек: никак не скажешь, что ему под сорок. Человек просто источает радость жизни и напоминает героя голливудских лент, воплощение американской мечты. На лице - ни тени озабоченности, а тем более печали. И даже не подумаешь, что на совести у этого человека - тысячи и тысячи загубленных жизней. Не испытывал, выходит, Генрих Самойлович угрызений совести. Радость переполняла его. Как же, вырвался из уже готового захлопнуться капкана, не очутился, подобно своим жертвам, у глухой стенки лубянского подвала. Воля ваша, но не думаю, что такой человек будет искать еше приключений на свою голову и влезать в авантюру с каким-то немыслимым покушением на всесильного "кремлевского горца". Главное для Люшкова - спрятаться как можно надежнее, чтобы "наши меня не догнали". А если вместо Сталина придет Молотов или, не дай бог, Ежов - разве это изменит к лучшему положение комиссара-предателя?
Люшков мечтал о свободе, хотел избавиться от постоянного страха, что завтра придется разделить участь тех, кого сам казнил. Но японцы церемонно, вежливо улыбаясь, не оставляли его своим вниманием. Генрих Самойлович превратился в своего рода почетного пленника. На него не надевали наручников, а на окне номера гостиницы, где он жил, не было решетки. Да ведь языка Люшков не знал - вот и приходилось почти всегда ходить в сопровождении переводчика. Выехать же из страны ему не разрешали. Японской разведке не было резона упускать свою добычу. Люшкова засадили за писание справок о руководстве и структуре НКВД, о внешней политике СССР, о положении в высшем партийном руководстве. Но вскоре в Токио решили, что вытрясли из перебежчика все, что могли, и теперь он представляет интерес разве что для пропаганды. Впрочем, офицеры русской секции разведки императорской армии иногда консультировались у Люшкова по поводу внутреннего положения СССР и организации и вооружения Красной Армии.
Генрих Самойлович мечтал уехать в Америку. Можно предположить, что кроме немецкого он неплохо владел и английским языком. Однако вТокио отнюдь не горели желанием снабжать потенциального противника ценным источником информации.
В целом же Люшков производил на японцев довольно благоприятное впечатление. Полковник Ябе Чута в беседе с американским историком Элвином Куксом вспоминал:
"Он был очень умен и работал усердно, все время что-то читал и писал. На случай войны Люшков приготовил антисталинские речи и тексты для листовок. Нередко он трудился сутки без сна. Переводчики уморились, вынужденные иной раз переводить за Люшковым до 40 рукописных страниц в день. Других дел у перебежчика все равно не было. Вот и занялся писательством, да так, что его плодовитости позавидовали бы сегодняшние авторы детективных и женских романов. Генрих Самойлович писал и собственную биографию, и размышления о Сталине, и подробнейший критический разбор "Краткого курса истории ВКП(б)". Ему подарили новейший коротковолновый приемник, чтобы слушать московское радио, регулярно присылали советские газеты и журналы. Читал Люшков и книги по истории, а также русскую художественную литературу: Тургенева, Достоевского, Чехова. Переводчик, который переводил люшковские опусы, вспоминал: "Это был интеллектуал с широким взглядом на мир. Он много знал не только о политике, экономике и военном деле, но и о музыке и литературе. Однажды мне пришлось переводить написанное им критическое эссе о русской литературе".
Посещая книжный магазин в районе Канда, Люшков особенно интересовался сочинениями Троцкого и его последователей. У работавших с комиссаром японцев создалось впечатление, что он либо раньше был троцкистом, либо теперь стал разделять идеи злейшего врага Сталина. Люшков будто бы говорил, что идеология троцкизма необходима для того, чтобы отвратить русский народ от сталинизма. Трудно себе представить, что Люшков когда-либо в прошлом принадлежал к троцкистской оппозиции. В этом случае он никак не смог бы продержаться до 1938 года на высоких постах в НКВД. Но в Японии, конечно, троцкизм вполне мог привлечь Генриха Самойловича как марксистская альтернатива сталинской идеологии. Японские офицеры, знавшие Люшкова, свидетельствуют, что он остался привержен тому, что называл "чистым ленинизмом". Он считал, что режим Сталина сам по себе не рухнет - его надо свергнуть. Генрих Самойлович по-прежнему был за коллективизацию, выступая только против насильственных методов ее проведения. В дальнейшем, под влиянием жизни в Токио, из троцкиста он превратился в "либерального коммуниста", близкого по взглядам к западноевропейским социал-демократам. С русской эмиграцией в Маньчжурии и Японии Люшков принципиально не поддерживал никаких контактов.