Вид сверху изумительный. Со стороны виден водопад; вода летит в воздухе, не задевая утеса и падая так далеко, что успевает укрыться туманом брызг прежде, чем ударится о дно. Потом, оборачиваясь, упираешься взглядом в насупленный утес. Потом долгое обозрение долины, такой пышной, зеленой и прекрасной, что в ее существование с трудом верится — болота и лес у подножия утеса, на несколько миль подальше на среднем плане возделанные поля, потом в далекой дали, туманная у основания, но с явно видными вершинами, могучая гряда покрытых снегом гор.

Стар набросала для меня план долины.

— Сначала мы пробиваем себе путь через болото. После этого дорога становится легче. Нам останется только смотреть в оба за кровавыми коршунами, потому что мы выйдем на кирпичную дорогу, очень удобную.

— Дорогу, вымощенную желтым кирпичом? — спросил я.

— Да. Такая у них глина. Это что-нибудь означает?

— Да, наверное, нет. Только бы не сделать из этого привычки. А потом что?

— Потом мы переночуем в одной семье, тамошнего помещика. Люди хорошие, они вам понравятся.

— А вот потом дорога станет хуже, — добавил Руфо.

— Руфо, не накликай беду, — остановила его Стар. — Уж ты, пожалуйста, воздержись от комментариев и позволь Оскару разбираться со своими задачами самому, когда он будет решать их на свежую голову, смотреть незатуманенными глазами и без волнения. Ты знаешь кого-нибудь еще, кто смог бы справиться с Игли?

— Ну, если вы так ставите вопрос… нет.

— Именно так я его и ставлю. Сегодня мы спим со всеми удобствами. Разве этого мало? Тебе это будет не менее приятно, чем остальным.

— Вам тоже.

— А когда я пропускала случай насладиться чем-нибудь приятным? Придержи язык. Итак, Оскар, у подножья утесов живут Рогатые Призраки — их обойти не удастся, они увидят, как мы спускаемся. Если нам повезет, мы не должны встретить никого из Шайки Холодных Вод; они прячутся подальше, в туманах. Но если нам не повезет и мы встретим обоих, нам может повезти, если они передерутся друг с другом и дадут нам возможность улизнуть. Тропка через болото опасна; вам лучше заучить этот набросок на память. Надежная почва только там, где растут желтые маленькие цветы; неважно, насколько твердым и сухим выглядит место. Но, как вы можете видеть, даже если осмотрительно следовать по безопасным местам, тут столько ответвлений и тупиков, что мы могли бы проблуждать весь день и быть захваченными тьмой — и остаться тут навек.

Вот так я и оказался первым на спуске, ибо внизу неминуемо ждали нас Рогатые Призраки. Моя привилегия. Разве я не Герой? Разве не я заставил Игли съесть самого себя?

Однако хотел бы я, чтобы Рогатые Призраки в самом деле были призраками. Они оказались двуногими животными, всеядными. Едят лее, что угодно, включая друг друга, а особенно — путешественников. От живота и выше, как мне их описали, они очень похожи на Минотавра; а от сего места и ниже — это косолапые сатиры. Верхние их конечности напоминали короткие руки, только кисти были не настоящие — без больших пальцев.

Но вот рога их! Рога у них были как у быков, “техасских длиннорогих”, только торчали вверх и вперед.

Есть, однако, хороший способ превратить Рогатого Призрака в престо призрака. В его черепе, как раз между рогами, есть мягкое место, как родничок у ребенка. Поскольку это зверье нападает, нагнув голову, пытаясь проткнуть жертву, это единственное уязвимое место, которое можно достать. Все, что нужно, — это встать, где стоишь, и не дергаться, прицелиться в эту единственную точку — и попасть в нее.

В общем, задача моя была проста. Спуститься первым, перебить их сколько нужно, чтобы обеспечить Стар надежное место для приземления, потом стоять изо всех сил на ее защите, пока не спустится Руфо. После этого мы были вольны прорубить путь себе к безопасности сквозь болото. Если к сабантую не присоединится Шайка Холодных Вод…

Я постарался переменить положение в петле, на которой меня спускали, — у меня онемела левая нога — и посмотрел вниз. В сотне футов уже собрался комитет по встрече.

Вид у него был как у грядки спаржи. Штыки по фронту.

Я дал сигнал прекратить снижение. Высоко вверху Руфо закрепил веревку; я висел, раскачиваясь в воздухе, и пытался думать. Если бы они по моей команде опустили меня прямиком в эту толпу, я мог бы проткнуть одного — двух — прежде чем наколют меня. А может, и ни одного., Единственно несомненным было то, что я был бы мертв задолго до того, как друзья мои смогли бы ко мне присоединиться.

С другой стороны, кроме вышеупомянутого “родничка” между рогами, у всех этих тварей имеется мягкое брюхо, словно предназначенное доя стрел. Если бы Руфо немного спустил меня…

Я подал ему сигнал. Опускаться я начал медленна, немножко неравномерно, и он чуть не пропустил мой сигнал снова остановиться. Мне пришлось подобрать ноги; некоторые из этих малышей фыркали, скакали и толкали друг друга, чтобы обеспечить себе лучшую возможность пропороть меня. Какой-то Нижинский среди них все же ухитрился царапнуть подошву моего левого котурна, от чего я до самого подбородка покрылся гусиной кожей.

Под воздействием такого мощного стимула я на руках подтянулся вверх на веревке достаточно высоко для того, чтобы устроить в петле ноги вместо седалища. Я стоял в петле, уцепившись за веревку и переступая попеременно с одной ноги на другую, чтобы прогнать онемение. Потом я снял с плеча лук ч изготовил его. Такой трюк был бы достоин профессионального акробата — а вот пробовал ли кто натянуть лук и выпустить стрелу, стоя в лямке на конце веревки длиной в тысячу футов и держась за эту веревку одной рукой?

Таким способом теряются стрелы. Я потерял три и чуть не потерял себя самого.

Я попытался застегнуть вокруг веревки свой ремень, из-за чего повис вниз головой и потерял свою робингудовскую шапчонку и еще несколько стрел. Этот номер понравился моей публике; они зааплодировали, как мне показалось, так что на “бис” я попробовал передвинуть ремень на грудь, дабы повиснуть более-менее вертикально — а может, и выпустить стрелу — другую.

Пока что все, чего я смог добиться, это привлечь зрителей (“Мама, посмотри, как смешно!”) и самому раскачаться взад-вперед, как маятнику.

Как бы ни было плохо последнее, именно оно подало мне мысль. Я стал увеличивать размах колебаний, раскачивая веревку, как качели на ярмарке. Это оказалось долгим делом, и понадобилось время, чтобы приноровиться к нему, так как период колебаний маятника, грузом которого был я, превосходил минуту — а пытаться поторопить маятник не имеет смысла. Работать надо вместе с ним, а не против. В душе я надеялся, что мои друзья видят происходящее достаточно ясно, чтобы догадаться, что я делаю, и не напортачить.

После непомерно долгого времени я раскачивался вперед и назад по плоской длине футов в сто, очень быстро пролетая над головами своей публики в нижней точке колебаний, а в крайних их точках замедляясь до остановки. Сначала мои бодливые головы пытались бегать за мной, но устали от этого и расположились примерно посередине и стали наблюдать, поворачивая головы вслед за моими движениями, как болельщики на теннисном турнире, в замедленном темпе.

Однако всегда отыщется какой-нибудь проклятый новатор. Моим замыслом было спрыгнуть на землю в конце этой дуги, там, где она вплотную подходила к утесу, и встать там в оборону к стене. Почва там была повыше, мне бы не пришлось далеко лететь. Но один из этих рогатых уродов понял мой план и рысцой отправился к тому концу махов. За ним последовало еще двое или трое.

Это решило дело: мне приходилось прыгать на другом конце. Однако молодой Архимед разгадал и это. Он оставил своих дружков у выступа утеса и потрусил за мной. Я вырвался вперед в нижней точки колебаний — но замедлил движение, и он догнал меня задолго до того, как я достиг мертвой точки в конце. Ему надо было преодолеть всего сотню футов секунд за тридцать — прогулочный шаг. Он был подо мной, когда я туда добрался.

Положение улучшиться не могло; я резко высвободил ноги, повис на одной руке, вытащил саблю во время своего слишком медленного перемещения и спрыгнул, невзирая ни на что. Моей мыслью было пронзить то уязвимое место в его башке, прежде чем ноги мои коснутся земли.