– Вот, папа. – И водрузила обратно ему на нос свалившиеся очки.

– Спасибо, милая. – Он направился было к огню.

Я схватил его за плечо:

– Нет! Ко мне в машину, быстро!

– А мой кейс? Вдруг его еще можно спасти.

– Без разговоров! Все за мной!

– Папа, не спорь. – Хильду Дити просто потащила за руку. Мы запихнули старших на задние сиденья, я посадил Дити на переднее, рявкнул: «Ремни!», захлопнул дверь и обежал вокруг машины со сверхзвуковой скоростью.

– Ремни застегнули? – спросил я, пристегнувшись сам и задраив дверцу.

– Застегнули, дружочек, оба застегнули, и Джейк, и я, – бодро ответила Хильда.

– Ремни пристегнуты, дверь заперта, – отрапортовала Дити.

Двигатель работал, я оставил его включенным на тихом ходу – какой толк от скоростной машины, если она не берет с места? Я перевел мощность с минимальной на максимальную, бросил взгляд на приборы и, не включая огней, отпустил тормоз.

Как известно, в пределах города легковым машинам предписывается передвигаться без отрыва от земли – вот я сразу и задрал ее нос кверху, так что она и метра по городу не проехала, а взмыла вертикально прямо со стоянки.

Примерно полкилометра мы шли вверх с нарастающим ускорением: два «g», три, четыре. На пяти «g» я ее придержал, не будучи уверен, что папочкино сердце выдержит такую перегрузку. Когда альтиметр показал четыре километра, я выключил все: и двигатель, и радиопищалку – и пустил машину в свободный полет по баллистической траектории. Может, никто за нами вовсе и не следил, но как знать.

Как только мы перестали набирать высоту, я осторожненько высунул крылья. Убедившись, что мы легли на воздух, я сделал бочку, выпустил крылья до конца, так что машина обрела дозвуковой силуэт, и мы перешли в планирующий полет.

– Ну как, целы?

– Ух, дружочек, – с трудом пришла в себя Хильда. – Ну и номер был! Попробуй так еще, только пусть на этот раз меня кто-нибудь поцелует.

– Заткнись, старая греховодница. Папа, вы как?

– Прекрасно, сын.

– Дити?

– Все о'кей.

– Ты не ушиблась там, на стоянке, когда мы падали?

– Никак нет, сэр, я успела сгруппироваться и принять удар на левую ягодицу, а заодно подхватить папины очки. Но в следующий раз, пожалуйста, подставь кровать. Или хотя бы мат потолще.

– Учту на будущее. – Я включил радио (но не пищалку) и прошелся по всем полицейским частотам. Если кто-то и заметил наши маневры, в эфире о них никаких разговоров не было. Мы снизились до двух километров; я сделал резкий вираж вправо и включил мотор.

– Дити, где вы с папой живете?

– В Логане, штат Юта.

– Сколько там нужно времени, чтобы зарегистрировать брак?

– Зебби, – вмешалась Хильда, – в Юте нет срока ожидания…

– Ну вот и отлично, поехали в Логан.

– …но зато там требуют анализ крови. Дити, ты знаешь, какое у Зебби прозвище в университете? Его называют Вас-Положить, то есть Вассерман-положительный[6]. Зебби, всем известно, что единственный штат, где браки регистрируются круглосуточно, без срока ожидания и без анализов, – это Невада. Так что нацеливай свою бомбу на Рино, там и распишетесь.

– Шельма, лапочка, – мягко сказал я, – ты доберешься до дома одна, если я сейчас высажу тебя из машины?

– Не знаю, я еще ни разу не вылезала в двух тыщах метров над землей.

– Имей в виду, что ваше сиденье катапультируется. Только без парашюта.

– О, как романтично! Джейк, мы с тобой будем падать и петь «Liebestod» – ты тенором, я сопрано, и мы умрем в объятиях друг друга. Зебби, нельзя ли подняться повыше? А то мы не успеем допеть.

– Доктор Берроуз, суньте этой пассажирке кляп в рот. Шельма, «Liebestod» – к твоему сведению, номер сольный.

– Ну и подумаешь! Зато мы все-таки умрем обнявшись! А ты просто завидуешь, потому что петь не умеешь. Между прочим, я еще тогда говорила Рихардику, что это должен быть дуэт, и Козима[7] меня поддержала…

– Шельма, помолчи и послушай меня. Во-первых: все твои гости знают, зачем мы уехали, и несомненно решат, что мы отправились в Рино. Ты же на прощанье наверняка во всеуслышание объявила про наше решение пожениться.

– Да, кажется. Действительно объявила.

– Помолчи, ладно? Кто-то совершил очень профессиональную попытку убить доктора Берроуза. Не просто убить, а гарантированно убить: там было столько взрывчатки и термита, что и останков бы не нашли. Но весьма возможно, что никто не видел, как мы улетели. Мы залезли в этот драндулет и удрали на нем меньше чем через тридцать секунд после взрыва. Те, кто стоял рядом, смотрели не на нас, а на пожар – если, конечно, они не сами этот взрыв подстроили. А если бы подстроили, то они там не стояли бы. Профессионал, подстроивший взрыв машины, либо прячется, либо пересекает границу штата и бесследно исчезает. А вот те, кто ему за это заплатил, могут и поблизости находиться, но это, Хильда, означает – у тебя в доме.

– Что? Ты хочешь сказать, что это кто-то из моих гостей?!

– Да брось ты, Шельма! Нравственный уровень твоих гостей тебя ничуть не интересует. Ты готова пригласить кого угодно, лишь бы эта личность умела швыряться тортами или решила бы устроить импровизированный стриптиз, в общем, могла бы выкинуть что-нибудь этакое, чтобы твои гости не заскучали. Впрочем, я вовсе не утверждаю, что главный злодей был у тебя в числе приглашенных – я просто считаю, что он не стал бы оставаться там, где его можно уличить. А твой дом как раз очень подходит, чтобы притаиться в сторонке и наблюдать за осуществлением плана. Но кто бы этот злодей ни был, гость или не гость, он знал, что доктор Берроуз будет у тебя на вечеринке. Хильда, кому это было известно?

– Не знаю, Зебби, – ответила она с необычной для нее серьезностью. – Дай подумать.

– Думай как следует.

– Пожалуй, мало кто знал. Кое-кого я позвала именно потому, что должен был прийти Джейк, – тебя, например.

– Это я понял.

– Но тебе я не говорила, что Джейк будет. А кое-кому сказала – например, Азинусу, но что-то мне не верится, чтобы этот старый пень занялся подкладыванием бомб.

– Мне тоже не верится, но убийцы никогда не выглядят убийцами, они выглядят обыкновенными людьми. За сколько времени до вечеринки ты сказала Азинусу, что папа будет в числе гостей?

– Тогда же, когда я его приглашала… так… это было восемь дней назад.

Я вздохнул:

– Ну, тогда у нас на подозрении оказывается не то что весь университет, а весь мир. Придется подойти с другой стороны: не кто мог, а кто хотел бы. Доктор Берроуз, кто может желать вашей смерти?

– Мало ли кто!

– Давайте сформулируем по-другому: кто ненавидит вас с такой силой, что не пощадит и вашей дочери, только бы вас отправить на тот свет? А также не остановится перед убийством совершенно посторонних людей вроде Хильды и меня. Я не хочу сказать, что мы так уж много значим, просто ему наплевать, кто еще попадется ему под руку. Ну как? Есть в вашем поле зрения такой моральный урод?

Папа Берроуз замялся.

– Доктор Картер, разногласия между математиками порой принимают весьма обостренный характер… и я в этом смысле не безгрешен. (Да, это уж мы видели, папочка!) Но такого рода конфликты редко выливаются в насилие. Даже гибель Архимеда имела лишь косвенное отношение к его… к нашей профессии. Да еще втянуть во все это мою дочь – нет, даже доктор Синус, при всем моем к нему неуважении, вряд ли на такое способен.

– Зеб, а может быть, они на меня покушались? – сказала Дити.

– Тебе виднее. С чьей красоткой ты поцапалась?

– Гм… Не думаю, чтобы кто-нибудь невзлюбил меня настолько сильно, чтобы кокнуть. Может, я наивная, но я таких людей не знаю.

– Это правда, – вставила Шельма. – Дити совсем как ее покойная мать. Когда мы с Джейн – это ее мама и моя лучшая подруга до самой ее смерти, – когда мы с ней жили в одной комнате в колледже, я то и дело вляпывалась в разные истории, а Джейн меня вечно из них вытаскивала, но сама она никогда ни во что подобное не попадала. Она всех мирила. И Дити тоже такая.