Юноша (вставая).

Довольно! Ступай отсюда.

Иначе я вырву с мясом

твои вензеля из нардов,

задернутые атласом.

Замолкни! Ступай на площадь

искать невинные плечи,

и пусть ночные гитары

тебе заплачут навстречу.

Никто твой шелк не наденет.

Манекен.

Тебя я настигну снова.

Я буду твоею тенью.

Всегда.

Юноша.

Никогда.

Манекен.

Два слова,

еще только два!..

Юноша.

Пустое.

Не тронут меня нимало.

Манекен.

Гляди же.

Юноша.

Что это?

Манекен.

Видишь?

Тайком у швеи украла.

(Показывает розовое детское платьице.)

Молочный ручей сбегает

по талому снегу шелка,

и грудь болит от ожогов —

и боль как белая пчелка.

Где сын мой? Дайте мне сына!

Мой сын. Как нежно и властно

его черты проступают

под опояской атласной!

Он твой. Это сын твой.

Юноша.

Сын мой.

Тот самый предел последний,

где спят на цветах сознанья

безумные птицы бредней.

(С тоской и тревогой.)

А если не будет сына?

Гонимая бурей птица

не может парить.

Манекен.

Не может.

Юноша.

А если не будет сына?

Гонимая бурей барка

не может доплыть.

Манекен.

Не может.

Юноша.

Молчат дождевые струны.

И вдруг каменеет море

под гаснущий смех лагуны.

Манекен.

Кто же в шелк мой оденется тканый?

Юноша (воодушевленно, с уверенностью).

Та, что ждет на краю океана.

Манекен.

Всегда она ждет. Ты вспомнил?

Часы, и дни, и недели.

Уходит немо – как любит.

Твой сын поет в колыбели.

Но он холоднее снега,

он ждет твоей крови жадно.

Иди же скорей за нею,

нагой приведи обратно

и дай ее мне, нагую,

чтоб розой зашелестели

шелка моего наряда

на розовом теплом теле.

Юноша.

Я должен жить!

Манекен.

Но не медли.

Юноша.

Мой сын поет в колыбели,

но он холоднее снега

и ждет, чтоб его согрели.

Манекен.

Дай платьице.

Юноша (мягко).

Нет.

Манекен (отнимая детское платье).

Отдай мне.

Пока вернешься с победой,

я буду петь ему песни.

(Целует его.)

Юноша.

Но где мне искать?

Манекен.

Разведай.

Иди на площадь!

Юноша.

И прежде,

чем выйдет месяц багряный,

омытый кровью ночною,

к тебе вернусь я с любимой,

с моей нагою женою.

Сцена залита синим светом. Слева входит Служанка со свечой, и постепенно освещение становится обычным, хотя лунный свет по-прежнему проникает через балкон. Когда входит Служанка, Манекен застывает, как на витрине, – голова наклонена, руки изящно подняты. Служанка оставляет свечу на туалетном столике. Она все время с состраданием смотрит на Юношу. Справа появляется Старик. Свет становится ярче.

Юноша (удивленно). Вы?

Старик (очень волнуется, прижимает руки к груди, в руках – шелковый платок). Да, я.

Юноша (сухо). Вы мне не нужны.

Старик. Больше, чем когда-либо. Ах, в самое сердце ты меня ранил! Ну зачем ты пошел? Ведь я знал, что так будет… Ах!

Юноша (мягко). Что с вами?

Старик (собравшись с силами). Ничего. Так, ничего. Только вот рана… но кровь высыхает, а прошлое проходит.

Юноша хочет уйти.

Но куда ты?

Юноша (весело). Искать.

Старик. Кого?

Юноша. Ту, что любит меня. Вы ее видели – там, помните?

Старик. Не помню. Но подожди.

Юноша. Нет. Я пойду.

Старик хватает его за руку.

Отец (входя). Дочь моя! Где ты? Дочь моя!

Слышен автомобильный рожок.

Служанка (на балконе). Сеньорита! Сеньорита!

Отец (идет на балкон). Дочь моя! Подожди! Подожди! (Выходит.)

Юноша. И я иду. Я тоже пойду искать новый цветок моей крови. (Быстро уходит.)

Старик. Подожди! Подожди! Не оставляй меня, я умираю. Подожди! Подожди! (Уходит. Его крики затихают.)

Служанка (быстро входит, берет свечу и идет к балкону). О господи! Сеньорита! Сеньорита!

Вдали автомобильный рожок.

Манекен.

А колечко, сеньор мой, колечко…